Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии
Шрифт:
На данный момент в академической среде сложилась несколько странная ситуация, при которой ортодоксами «классической» историографии признается, говоря современным языком, широкомасштабное использование масонскими ложами методов информационно–психологической войны против монархических режимов и христианской церкви в Европе, но одновременно отрицается непосредственное участие масонов в подготовке, организации и осуществлении революций и политических переворотов. Главным аргументом, обосновывающим их позицию, является отсутствие документов, непосредственно это подтверждающих.
В идеале история пишется в архивах, но какие архивы могут быть у нелегальных организаций, занимающихся подрывной деятельностью? Понятно, что здесь каждый документ может быть чьим–то смертным приговором или в лучшем случае — каторгой. Поэтому ожидать сенсационных открытий в этом плане бессмысленно: «секретное делопроизводство» любой такой организации до поры до времени надежно прячется, а затем полностью уничтожается. В данном случае изыскания историков зависят от эффективности работы правоохранительных органов, но она, почти всегда, оставляет желать лучшего. Впрочем, даже если иногда полиция действует успешно, как это было с раскрытием заговора баварских иллюминатов Адама Вайсхаупта в 1785 году или разоблачением в 1981 году планов масонской ложи «Пропаганда–2» (П–2), собиравшейся захватить в Италии власть [105] , профессора истории делать выводы не торопятся. По каким–то причинам в академических кругах говорить о деятельности тайных организаций, влияющих на исторические события, считается чем–то неприличным, как неприлично само понятие «теории заговора». Подобная ситуация выглядит достаточно странно. Это все равно, если бы итальянские правоохранительные органы упорно отрицали существование мафии, считая результаты ее деятельности чередой случайных совпадений только лишь потому, что у них нет стенографических протоколов заседаний ее руководителей и письменных приказов «крестных отцов» своим киллерам. Полиция знает о существовании организованной преступности благодаря «косвенным фактам» — преступлениям, и этого для нее вполне достаточно, чтобы делать соответствующие выводы. Академическая же историография, если не может применить к какому–то объекту исследования свою традиционную методологию, просто отрицает его существование. Именно это произошло в отношении определенной деятельности, как масонских, так и парамасонских организаций. В итоге возникла достаточно смешная ситуация, когда по официально признанной версии целью деятельности тайных или полутайных организаций необходимо считать стремление «к свету, добродетели, истине, духовному самосовершенствованию» и т.п., а их членов глубоко законспирированными меценатами, филантропами и романтиками. Неужели добрые дела во благо человечества требуют непроницаемой тайны? Если это так, то мать Тереза должна была прожить всю свою самоотверженную жизнь на нелегальном положении. Однако, как ни странно, этого не случилось.
105
В мае 1981 года итальянские органы правосудия предоставили президенту Итальянской республики документальные данные о том, что в тайной масонской ложе П–2, почетным магистром которой являлся Личо Джелли, состоят 962 лица, в том числе — 3 министра, 23 депутата парламента, 10 префектов, 10 генералов корпуса карабинеров, 6 адмиралов, 7 генералов финансовой гвардии, 83 президента государственных компаний, 47 директоров банков, множество судей и прокуроров.
Эта тайная организация была признана службой безопасности итальянского министерства внутренних дел «наиболее влиятельным тайным центром власти Италии…» и в то же время мер к ее нейтрализации не принималось.
В связи с общепризнанным фактом того, что масоны являлись непримиримыми врагами монархии И христианской церкви, возникает закономерный вопрос, что же мешало их организациям с большим опытом нелегальной и полулегальной деятельности совмещать «антиклерикальную» и «антитираническую» пропаганду с непосредственной практической деятельностью по разрушению этих социально–политических институтов?
Объяснялось это тем, что члены ложи были действительно облечены властью и силой, ведьсреди нихоказались: Уго Дзилетти, заместитель председателя Высшего совета магистратуры — главного органа, осуществлявшего в Италии контроль над правосудием; Публио Фьори, член специальной комиссии по расследованию финансовых и политических махинаций; Умберто Ортолани, член администрации крупнейшего в Италии издательства «Риццоли»; генерал Франко Пиккьетти, бывший заместитель командующего корпусов карабинеров. Эти люди поставляли главе ложи информацию о всех решениях, грозящих «братьям», и тем самым предотвращали любые акции правоохранительных органов против нее.
В годы Третьей республики, когда принципы 1789 года стали неотъемлемой частью государственной идеологии Франции, ее масонство официально объявило себя инициатором, духовным вдохновителем и руководителем Революции XVIII века. Так, 23 апреля 1883 года проходивший в Нанте съезд представителей лож Западной Франции провозгласил: «С 1772 по 1789 год масонство готовило Великую революцию, которой предстояло изменить облик мира. Тем самым франкмасоны воплотили в жизнь идеи, воспринятые ими в ложах». Накануне празднования столетия Революции Большой совет Великого Востока Франции направил всем связанным с ним ложам циркуляр, где, в частности, говорилось: «Масонство, подготовившее Революцию 1789 года, должно продолжать свою работу». В дни юбилейных торжеств 1889 года в Париже состоялся Всемирный масонский конгресс, где с большим докладом по истории французского масонства XVIII века выступил известный историк–масон Л. Амьябль. Он, в частности, заявил: «Французские франкмасоны XVIII века совершили Революцию: их влияние определило ее гуманистический характер. Они заранее разработали ее доктрины, отнюдь не являвшиеся импровизацией. И когда нация в свою очередь покончила с единоличной властью, она позаимствовала у них три понятия, которые сделала девизом Республики и которыми, братья мои, я приветствую вас как масон и гражданин: Свобода, Равенство, Братство». Выступление Амьябля, так же как и посвященный масонству XIX века доклад «брата» Ф.К. Колфаврю, фактически стало изложением официальной исторической доктрины Великого Востока. Только за время Конгресса эти документы были опубликованы дважды, потом еще раз — в конце того же года, и еще раз — в 1926 году [11].
Таким образом, причины радикальной социально–политической ломки Запада можно обнаружить либо в неожиданно проявившем себя неистовом коллективном творчестве европейских народов, которые, в одночасье политически «прозрев» и обретя способность к согласованным силовым действиям в масштабах целых государств, единодушно «отреклись от старого мира», «отряхнув его прах со своих ног», либо в длительной идеологической, пропагандистской и организационной деятельности нелегальных и полулегальных политических организаций, перед которыми была поставлена задача разрушения существующих на тот момент в Европе социально–политических и экономических порядков с одновременным изменением господствующих ценностей. Какая из вышеуказанных причин является более реальной?
В рамках данного вопроса можно обратиться к книге Бернара де Моллевиля «Histoire de la Revolution», в которой речь идет о том, что накануне революции, в 1759 году, всякая политическая активность народных масс полностью отсутствовала, а масоны вели активную подпольную работу, направленную на провоцирование французов к насильственным действиям против аристократии и королевской власти.
«Мирабо, — писал Моллевиль, — еще до открытия генеральных штатов участвовал во многих тайных обществах. И вот в своих беседах с господином де Монморэн, а также с королем и королевою Мирабо открыл им некоторые тайны, дающие ключ к важным событиям, до сих пор приписываемым случайности. Так, своевременно предупредил он их, что система террора была уже разработана филантропическою группою».
«Собрания происходили у герцога де Ларошфуко и в домике герцога Авмонтского близ Версаля. Непосредственная разработка планов была поручена Адриену Дюпору, знатоку исторических революционных движений с древнейших времен. Им был составлен меморандум, в котором он очертил характер государств Европы, разобрал суть их политики и доказал, что ни одно из них не будет препятствовать готовящейся во Франции революции. Для ее же осуществления предложил он план, который, по его словам, уже давно был предметом его размышлений. Основные положения этого плана оказались теми же самыми, которые впоследствии были приняты в конституции 1791 года. После долгих прений Мирабо наконец обратился к нему со словами: «Но вы не указываете способов для выполнения этого широкого плана…». «Вы правы, о способах я еще не говорил, — ответил Дюпор с глубоким вздохом, — я много думал…я знаю несколько верных способов, но все они такого характера, что я содрогался при одной мысли о них и не решался вас посвятить. Но раз вы одобряете весь мой план и убеждены, что принять его необходимо, ибо другого пути для обеспечения успеха революции и спасения отечества нет… только посредством террора можно встать во главе революции и управлятьею… Как бы нам ни было это противно, придется пожертвовать некоторыми известными особами…» Этим он намекал, что первою жертвою должен был пасть Фулон, ибо за последнее время говорили о назначении его на пост министра финансов; затем таким же образом Дюпор указал на парижского «управителя» (т.е. градоначальника): «Слышится общий протест против управителей, они могут серьезно помешать осуществлению революции в провинциях… господин Бертье ненавидим всеми: его смерти нельзя препятствовать; это запугает других управителей, и они станут мягки, как воск». Герцог Ларошфуко был поражен рассуждениями Дюпора, но, подобно прочим членам комитета, принял и план, и способы его выполнения. Согласно этому плану инструкции даны были «комитету восстания», который был уже организован и в котором принимал участие Дюпор. Вскоре последовало и выполнение: были убиты Делоне, Флессель, Фулон и Бертье. Их головы, поднятые на копьях, были первыми трофеями этого «филантропического заговора».
А вот еще слова Мирабо, приводимые Мармонтелем: «Только деньги и надежда пограбить имеют власть над этим народом! Мы только что это испробовали в Сент–Антуанском предместье. Право, нельзя поверить, как легко было герцогу Орлеанскому разграбить мануфактуру несчастного Ревельона, который кормил сотни семейств в среде того же народа…» Далее Мирабо шутливо доказывал, что, имея тысячу луи в кармане, можно устроить настоящий бунт [106] .
«Буржуазии необходимо внушить, что она при перемене только выиграет, — продолжает Мирабо, — чтобы поднять буржуазию существуют могущественные рычаги: деньги, тревожные слухи о неурожаях, голоде, бред ужаса и ненависти, — все это сильно действует на умы. Но буржуазия дает лишь громких трибунных ораторов, и все ойи — ничто в сравнении с демосфенами, которые за один экю в кабаках, публичных местах, садах, на набережных ведут речи о пожарах, разграбленных деревнях, о потоках крови, о заговорах, о голоде и о разгроме Парижа. Этого требует социальное движение. Разве можно что–нибудь сделать с этим народом одними разглагольствованиями о честности, справедливости? Порядочные люди всегда слабы и робки; решительны только головорезы. Народ во время революции ужасен тем, что нет у него нравственных задерживающих устоев; а чем бороться против людей, для которых все средства хороши?! Тут нельзя говорить о добродетели, ибо для народа она не нужна, а революции необходимо только то, что ей полезно и подходяще: в этом ее основное начало».
106
В это легко поверить и сейчас, наблюдая, как осуществлялись «народные революции» в Грузии и Украине.
Как известно, вся Великая французская революция была чередой провокаций, как, впрочем, и все остальные, последовавшие за ней в Европе (включая американскую и русскую). О том, что они не вытекали из общей экономической и социально–политической ситуации тех стран, в которых разразились «как гром среди ясного неба», свидетельствует то глубокое удивление, которое охватило верхушку полуразгромленной большевистской партии, когда в феврале 1917 года в России в течение нескольких дней пала монархия. Для большевиков это событие было большой неожиданностью, потому что в стране отсутствовали объективные причины для возникновения «революционной ситуации». Субъективные же причины (в том числе и политические возможности российских масонских лож, усиленные иностранными разведками) ленинцы не учитывали, так как наивно считали, что только они поставили перед собой задачу разрушения российской монархии. Однако на самом деле те силы, которые планировали, организовывали и финансировали «русскую» революцию, рассматривали большевиков лишь как один из возможных инструментов ее осуществления.
Практически все европейские революции разыгрывались по одному и тому же сценарию, в соответствии с которым власть оказывалась между мощным силовым давлением радикально настроенных политических группировок (пользующихся методами мятежа и террора) и саботажем (переходящим в измену) массы всевозможных аристократов, государственных советников, министров, депутатов и просто чиновников всех уровней, находящихся в масонских ложах и мечтающих о торжестве «свободы, равенства и братства».
К примеру, масонами были не только все три члена президиума Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов (Н.С. Чолидзе, А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев) — органа, непосредственно руководившего октябрьским переворотом 1917 года, но те аристократы и генералы, которые убедили Николая 11 отречься от престола. Все министры Временного правительства во главе с Керенским также состояли в масонских ложах. Гари Аллен заметил по этому поводу: «Нет сомнения… что широкая сеть мятежных организаций, созданных по образцу масонских лож, работала на революцию в России и играла определяющую роль в создании первого Временного правительства» [12, с. 38]. При этом надо добавить, что как явные, так и скрытые революционеры во всех странах обильно снабжались деньгами. Для противостояния такому комплексному деструктивному воздействию монархии были просто не приспособлены и одна задругой рушились в вихре революционных событий.