Путанабус. Трилогия
Шрифт:
Продавил я все же вояк, уступили они мне (после проверки сведений в местной полиции, естественно). Молодые они еще. Им не понять, каково это – любимого человека оставить в чужой земле. Но выставили они мне суровое по местным меркам условие – поедут французы в автобусе только с оружием, опечатанном в сумках. Папаша Пиаже, усмотрев, что в автобусе едут практически одни девчата, махнул рукой и согласился. Доверился мне.
Уложили их потертые ФАМАСы[423] в сумки по три штуки. И один – отдельно с их пистолетами – древними браунингами модели 1922 года.[424] Такие до Второй мировой войны на вооружении у французской полиции стояли. Оружие красноречиво вещало, что передо мной либо очень бедные люди, либо очень и очень экономные. Но вполне возможно, что они и те и другие одновременно.
Забегая вперед, скажу, что ничего страшного от моей благотворительности не случилось. Довезли мы папашугероя со всем семейством до фортазаправки на перекрестке к Массилии (Марсель, если порусски) и оставили там. Дальше уже сам, сам, сам… Среди своих уже, все легче.
И денег я с него за проезд не взял, хоть он и порывался отслюнить мне орденский пластик. Просто представил я, как он сейчас начнет торговаться в лучших традициях французской деревни, так и поплохело сразу – мне в гальюн нужно было как из пушки, а биотуалет автобусный ктото плотно оккупировал уже.
Первый раз, со староземельной Москвы, мой автобус был набит под завязку. Водителя мне кирасиры выделили, так что сел я рядом с Розой, которая коротала свой досуг на рабочем месте радиста.
– Я рада, что ты наконецто обратил на меня внимание, Жорик, – проворковала Шицгал.
– А на кого мне еще обращать внимание, как не на любимую жену, – отшутился я.
Но шутка юмора была явно неудачной. Роза все восприняла всерьез:
– И когда я буду исполнять свой супружеский долг?
– После траура, – объявил я ей и поощрительно погладил по коленке.
Роза, умная девочка, сразу переключила тему:
– А что эти француженки такие корявые? Ведь молоденькие совсем. Я о них лучше думала.
– Грустное наследство католической инквизиции и особенно протестантского гугенотства, – просветил я красотку. – Всех красивых баб они жгли все Средние века – до восемнадцатого века, как ведьм. Тебя бы тоже сожгли, потому как красивая. И умная. Ведьмачье сочетание. Эти вот девицы и настучали бы куда следует.
Все равно делать было нечего, и я прочитал Розе целую лекцию про забавную книжонку «Молот ведьм» и многовековые европейские гонения на баб. А с тем, что у них в женском фенотипе к нашим дням осталось, только в гомики и подаваться. Массово.
– Жор, мне так жалко Наташку, – неожиданно проговорила Роза. – Она же рядом со мной сидела на корточках, когда стрелять начала. А я просто описалась от страха. А до того как в ступоре была.
Я обнял девушку за плечи, прижал к себе и ответил:
– Все уже в прошлом. – А сам подумал, что и эту психотерапией лечить придется, но сказал другое: – Мне Наташку тоже жалко до слез.
– Давай вместе поплачем, – предложила девушка.
Автобус как раз въезжал в ворота фортазаправки на дороге к Массилии.
Новая Земля. Европейский Союз. Южная дорога.
22 год, 10 число 6 месяца, понедельник, 29:70.
Это какаято неправильная Франция. Даже вообще не Франция. Это Окситания. Страна Ок. Французская Франция тут на севере рядом с Германией, почти на границе с Китаем. Местный люд подчеркивает это на каждом шагу, и ко всему французскому относятся как западенские галицаи ко всему русскому на Украине.
За время ужина мне несколько раз сказали: «Тут вам не Франция». Так что из спиртного на выбор только пастис[425] и граппа[426] за отдельные деньги. Но както не впечатлило меня пить местный виноградный самогон, ничем не отличающийся от грузинской чачи. А пастис я уже пробовал разок в московском ресторане – «Тройной» одеколон имеет, помоему, более приятные органолептические свойства.
Зато тут выращивают подсолнухи и давят из обжаренных семечек ароматное масло, которое и у нас до революции называлось «прованским», до того как в советской борьбе против космополитизма приказали именовать не иначе, как «подсолнечным». У каждого кабачка над дверью подсолнух прибит, иногда настоящий, но чаще искусно вырезанный из дерева и раскрашенный. Культ, однако.
Кормили тут просто и сытно, без разносолов и особого разнообразия. Сегодня в меню была только вареная баранина с кукурузной кашей и разнообразные салаты. На запивку – молодой слабенький сидр. Зато все невероятно дешево, а сидра вообще хоть залейся, без ограничений.
Гурманам же указали путь в город – там есть рестораны для богатых и привередливых, и они утихли. Тащиться в город на ночь глядя никому не хотелось.
Но ничего, все остались довольны, кроме Сажи, которой совершенно не понравился деревенский сидр, и ей отдельно сварили кофе с молоком.
А на вопрос язвы Альфии:
– Ты как спать будешь, подруга, у Жоры же траур?
Сажи парировала:
– Не боись, на меня кофе действует как снотворное.
После ужина я незаметно улизнул от всех и в укромном уголке двора смотрел на звездное небо этого мира, периодически заслоняя себе обзор клубами табачного дыма. Гадал: в какую звездочку на небе превратилась Наташка? И на моральный климат «гарема» просто махнул рукой. Пусть делают что хотят. Не сторож я сестре своей.
Но и тут меня нашли. Шицгал, сев рядом со мной на эту импровизированную завалинку из трех бревен, скрепленную железными скобами, передала мне бутылку сидра, из которой сама до того немного отхлебнула.
– Жёра, сэмачек хошь? – спросила ехидно с одесской акцентуацией.
Я протянул ладонь, в которую упало с десяток зернышек.
Хмыкнул:
– Еврейская пайка для гоя?
– Жорик, хочешь, я расскажу тебе все про Наташку? – в свою очередь задала вопрос Роза уже нормальным тоном, пропустив мимо ушей мою подколку.
Лица ее не видно в темноте, а по голосу не определить, что это – подлянка или выворот души наизнанку?
– Нет, Роза, не хочу, – твердо ответил я. – Хочу запомнить ее такой, которую знал. А что там плохого было на Старой Земле – было давно и неправда. В совсем другой жизни, в которой не было меня.
– Нет, про Наташку чтото плохого можно рассказать, только если клеветать на нее, – откликнулась Шицгал. – Она не шлюха, как я. Хотя и я когдато была чистой и наивной девочкой. Не веришь? Думаешь, я такой стервой сразу родилась? Дай сигарету.