Путаница или Ребёнок от незнакомки
Шрифт:
Созвониться с Максимом получилось только вчера, потому что его мюнхенский номер я не знала наизусть, а со старой симкартой возникли какие-то проблемы, и её пришлось сменить. Можно было поехать в салон сотовой связи и попросить разобраться с проблемой, но мое время совсем перестало мне принадлежать. Ежедневные физиопроцедуры для беременных и барокамера занимали всё утро, а на обед и вечер медведь придумывал мне кучу других занятий. Пришлось врать разъяренному жениху, что у меня украли телефон, но каждый раз, когда я обманывала Максима, на сердце скребли кошки. Всё время я убеждала себя, что пора всё
В любом случае, очень хотелось вернуться домой, чтобы всё хорошо обдумать без внимательного взгляда отца моего ребенка. Но он и слушать ничего не хотел об отъезде и каждый раз находил целый список аргументов против моего возвращения.
Утром пятого дня я проснулась пораньше, чтобы застать Шамаева дома. Он обычно уезжал на работу не позже семи и возвращался уже к полудню. Застав его на кухне, я поспешила начать разговор.
– Котенок, ты почему так рано встала?
– удивленно поднял бровь Олег и внимательно осмотрел меня с ног до головы. Это уже совсем не смущало, ведь за время, проведенное вместе, я постепенно привыкла к его пристальному вниманию.
Со стороны наше общение выглядело, как раз разговор супружеской пары, которая ждет ребенка, вот только я всё время чувствовала нарастающее напряжение. Мы чужие друг другу! У меня есть жених и своя размеренная жизнь. У Олега тоже свой круг общения и, наверняка, есть женщина. Стоп... Он же только развелся. Что, если у них с женой до сих пор есть чувства? Это открытие внезапно неприятно кольнуло, и поэтому и без того плохое настроение окончательно испортилось.
– Мне уже гораздо лучше, поэтому, я думаю, что могу вернуться домой, - твёрдо произнесла я, уже в следующую секунду почему-то смутившись того, что хочу уехать.
– Исключено, - сухо ответил медведь, и отхлебнув кофе из чашки, потянулся за пиджаком от делового костюма.
– Почему это? Я что, в тюрьме?
– смущение молниеносно сменилось растущим недовольством, и я приготовилась к пикировке. Он, конечно, очень упертый мужчина, но я уже узнала точки, на которые нужно давить, чтобы хотя бы мелких спорах победа оставалась за мной.
– Потому что я не собираюсь рисковать вашим с ребенком здоровьем, просто чтобы перевезти тебя в другой город. Развор окончен, - он выразительно посмотрел на наручные часы, этим жестом давая понять, что аудиенция окончена, и принялся распечатывать никотиновый пластырь.
– То есть ежедневно ездить на процедуры, ходить в кино, кафе, торговые центры и гулять по городу мне можно, а вернуться домой - нет?
– возмутилась я, но увидев недобрый взгляд медведя, замолчала.
Он ничего не ответил, крепко сжав челюсти и пытаясь открыть упаковку пластыря. Но видимо, я слишком разозлила Шамаева, потому что он никак не мог справиться коробкой, и в итоге просто разодрал её на две части.
Подчинившись какому-то непонятному порыву, я вытащила из его замерших на пол пути рук пластырь, и встав на носочки, попробовала прикрепить его ему чуть ниже подбородка. Не знаю,
В тот момент, когда мои холодные пальцы коснулись массивной шеи Шамаева, он шумно сглотнул и дернул кадыком. От его почерневшего взгляда тело пошатнуло, и сильные руки зафиксировали меня, заключив талию в железный обруч. Нужно было попросить отпустить, отодвинуться и вообще постараться держать дистанцию, но вместо этого я замерла и прислушалась к бешенному стуку сердца, которое набатом раздавалось в ушах. Судя по дрожи и нехватке воздуха, я была на пороге обморока, но не понимала этого, поэтому немного приоткрыла рот и сделала небольшой вдох, а потом рваный выдох прямо в лицо наклонившегося ко мне Шамаева.
Зря.
Зря я это сделала, потому что уже в следующую секунду он застонал, словно от боли, а потом впился в мой рот, словно голодный зверь.
В этот момент голова стала абсолютно пустой и свободной от любых мыслей. Остались только его губы и язык, мучающие меня в голодном болезненном поцелуе. Я не отвечала, но и не сопротивлялась, полностью растворившись в противоречивых ощущениях. Однако хватка стала крепче, и медведь словно впечатал мое тело в свое, прижав максимально сильно и лишив возможности дышать.
Чтобы набрать немного воздуха, я приоткрыла рот и невольно впустила его внутрь. Это тоже было зря. Потому что вкус кофе и мяты окончательно затуманили разум, и моё тело отозвалось так, как не отзывалось еще ни разу в жизни. И я ответила. Потяжелевшая грудь заныла, а низ живота сковал такой странный дикомфорт, что захотелось сильно сжать бедра, чтобы хоть чуть-чуть унять болезненную пульсацию.
Казалось, что между нами искрило так, словно мы два оголенных провода. Руки Шамаева сжимали мои бедра, а в живот помимо пряжки его ремня, упёрлось... Вот это меня и отрезвило.
Медведь не сразу отпустил меня, несмотря на растущее сопротивление. Несколько раз силой отводил ладошки, упирающиеся в его широкую грудь, и целовал ещё сильнее, как голодный зверь, показывающий добыче, что она не сможет убежать.
И мне было хорошо. В тысячу раз горячее и лучше, чем при поцелуе с парнем из хореографической школы или с моим единственным мужчиной...
Максим... Мысль о нём окончательно отрезвила, заставив почувствовать стыд за всё происходящее. По щеке покатилась слеза, и страстный поцелуй вдруг приобрел соленый вкус.
Шамаев почувствовал это, поэтому зарычал мне в губы и наконец отпустил.
– Я уезжаю домой, - всхлипнула я пошатнулась, лишившись опоры в виде его сильных рук.
– Только через мой труп!
– рявкнул медведь и осмотрев меня бешеным почерневшим взглядом, стремительно вышел, со всей силы хлопнув входной дверью.
Осознание того, что я натворила, пришло почти сразу. Осев на пол, я прислонилась к массивной ножке деревянного обеденного стола и разрыдалась.
Щёки, натертые его щетиной, горели огнем, а грудь и низ живота болезненно ныли от неутоленного желания. Я приложила пальцы к к распухшим губам, хранившим вкус кофе и мяты. Они были еще влажными от поцелуя, и напоминали о том, что произошло здесь меньше минуты назад.