Путешественник по Изнанке

Билик Дмитрий Александрович

— Мы, славные хранители города Фекой перед лицом своих товарищей преклоняемся перед твоей храбростью и доблестью, Матвей.

Форсварар говорил негромко, но в идеальной тишине его слова разносились далеко.

— Да хранит тебя Скугга, добрый брат.

— Хранит тебя Скугга, брат!

А я все же понял, что в местном наречии придется еще долго практиковаться. Потому в данном пожелании было скрыто то, что я любил больше всего. Таким образом стражники выражали благодарность. И многие даже искренне. Потому я упал на спину, чуть не утянув за собой Форсварара. Передо мной расстилалось темное небо Изнанки,

а на сердце появился новый, местный рубец.

Глава 21

Наверное, это было самое необычное «повышение» из всех, которые со мной случались. Понятно, что каждый раз эмоции при получениии нового рубца были все ярче. Но тут оказалось нечто еще. Странное, сложно объяснимое.

Хист Скугги вроде встроился в общем промысле, но при этом держался будто обособленно. Он предстал жирной пленкой, которая отличалась меньшей плотностью и плавала на поверхности воды. И в то же время было четкое понимание, что все это часть одного целого.

Забавное ощущение. Мне казалось, будто я раздвоился. Стал одновременно рубежником двух миров. Хотя вроде и ограничений никаких не было. Любой, кто являлся частью этого мира, мог уйти в наш. Да, я пока не особо много видел тех, в ком промысел Изнанки, но я вообще мало что видел.

Вокруг меня собрались все стражники, всерьез опасающиеся за здоровье «спасителя». Правда, самые слабые, однорубцовые, тут же стали отходить подальше. Им было некомфортно находиться рядом с ведуном, который еще сильнее возвысился. Другие смотрели с явным любопытством. В том числе мои высокоранговые товарищи. И что-то мне подсказывало, что Форсварар все понял о промысле своего гостя. По крайней мере, он деликатно не стал ничего расспрашивать. Вот люблю умных мужиков, с ними и помолчать приятно.

Вот тоже любопытно. Произойди подобное в родном Выборге, я бы невероятно напрягся. Сейчас же поднялся с пыльной земли и лишь беспокоился за степень опрятности одежды. Местная земля оказалась чересчур пачкающей.

Наверное, не так Форсварар думал закончить церемонию, но в жизни часто все идет не так, как мы рассчитывали. Правитель поднял руку и мне принесли внушительный сверток.

— Некогда у нас было много лунного серебра, но со временем мы потеряли доступ к руднику. Теперь единственное богатство — то, что удается получить с тварей. Здесь самое ценное, что нам удалось собрать за последние месяцы. Жвала, клыки, яд и слюна тварей. Будь у нас травник или алхимик, мы бы сами сделали из них дорогие зелья. Но ты можешь продать их в своем мире. За них дадут много денег.

— Спасибо, — сказал я, бережно принимая сверток.

А что делать, не отказываться же? К тому же, я действительно ощутимо просел по деньгам в последнее время. А глупо отворачиваться от того, что само идет к тебе в руки. К тому же, не скажу, что эти вещицы я получил как-то незаслуженно.

— И запомни, Матвей, ворота Фекоя всегда открыты для тебя, а каждый стражник почтет за честь пригласить тебя в свой дом.

— Я обязательно вернусь, Форсварар.

Вдобавок я даже поклонился, хоть знал, что тут не любят этих церемоний. Правитель неожиданно ответил тем же. Анфалар не собирался сдерживаться и обнял так, что все кости захрустели. Даже те, о существовании которых я не подозревал.

— Я буду ждать тебя, — сказал он. — Ты

обещал принести еще хлеба.

— Так пошли со мной, — ответил я. — Там не только хлеб, куча еще всякого добра. Я тебя кренделями выборгскими угощу. И пивом, разливным, а не крафтовой бурдой.

Почему-то мои слова Анфалар выслушал без особого воодушевления. А потом ответил.

— Нельзя. Скугга и Стралан разные миры. Хист Скугги чужой для Стралана. Он восстанавливается медленнее и неохотнее. Так же, как и промысел Страллана чужой для Скугге. Разве ты этого не чувствуешь?

Вот оно что! А я-то все думаю, чего у меня за столько времени собственный хист все время меньше половины, да еще не торопится подниматься. Это мне повезло, что промысел вроде как смешался с местным, поэтому я стал более адаптивным. Подумать только — мне и повезло. В одном предложении.

Но это действительно многое объясняло. Почему наши-то сюда не ломились это понятно. Скугга не всех принимала. Учитывая уникальную способность рубежников забивать остальных, выпячивая исключительно свои интересы. Но получается, что и изнаночникам у нас тяжело. Вот и не происходит массовой миграции. Наверное, тоже ходят изредка к нам за покупками и всяким таким, но не более.

Однако и на этом ничего не закончилось. Анфалар отвел меня в сторону, подальше от посторонних глаз и заговорщицким голосом произнес.

— Я не мог бы отпустить тебя, не отблагодарив. Но так случилось, что я немного стеснен в средствах.

— Вы и так щедро одарили…

— Помолчи, Матвей, — мягко, но вместе с тем не принимая возражений, ответил он. — Все, что у меня есть — знания и опыт. Ты же еще молодой рубежник. И это может тебе пригодиться.

Он возвел руки и прочертил в воздухе форму. Которая подсветилась и погасла. А у меня аж затылок зачесался от нетерпения. Заклинание! Самое настоящее!

— Я зову его Теневой поток исступления воли, — сказал Анфалар. — Он преобразует хист таким образом, что тот создает множество нитей. Они подобны крошечным иголкам, которые игнорируют любую защиту. Убить таким заклинанием нельзя, но вот дезориентировать противника — сколько угодно.

Даже удивительно, насколько красноречив стал мой новый друг, рассказывая о заклинании. Правильно говорят, что человек раскрывается тогда, когда повествует о том, что ему интересно.

— Спасибо, Анфалар, я очень благодарен тебе. Это самый щедрый дар, который…

Вместо ответа, рубежник вновь обнял меня, рискуя сделать сидячим инвалидом. Все, о чем я мог думать, находясь в этих цепких оковах объятий, что заклинание слишком уж длинное. Для меня Теневой поток будет более, чем приемлемо.

На этой радостной ноте я распрощался. Надо сказать, что покидал я Фекой со странным чувством. С одной стороны, я радовался, что бегу домой. Точнее, скольжу, если можно так выразиться. С другой — на душе было тяжело.

Во-первых, ничего не ясно с сыном Васильича. Точнее, существует смутная догадка, что он выжил. Но и только. Во-вторых, я понимал, что ситуация с кроном еще даст о себе знать. Вот он очухается после миража Лихо и что сделает? Как-то не проходил у нас в школе логику богов. Я же чувствовал себя в какой-то мере виноватым за то, что случилось. Плюс, как говорил умный французский летчик: «Мы в ответе за тех, кого приручили».