Путешественник
Шрифт:
— Попробуй, какова вода в Эдеме, — сказал он, когда я вернулся.
Я отпил глоток.
— Мутная. В ней плавают какие-то насекомые. Но на вкус очень даже неплохая.
— Смотри. Я сделаю воду еще лучше.
Отец медленно перелил ее тонкой струйкой сквозь уголь и ткань в другую чашу и снова дал мне попробовать.
— Ну как?
— Да, теперь вода чистая и вкусная. И даже, кажется, стала прохладней.
— Запомни этот фокус, — сказал отец. — Очень часто во время путешествия тебе будет попадаться гнилая, отвратительно соленая или даже подозрительно напоминающая яд жидкость. Этот трюк сделает воду по крайней мере пригодной для питья и безвредной, если и не очень вкусной. Однако в пустыне, где вода очень плохая, обычно нет деревьев.
Возможно, мы бы и чаще разбивали лагерь под открытым небом, если бы не одно обстоятельство: отец легко процеживал воду, вылавливая оттуда насекомых, но не так-то просто было обезвредить птиц, а я уже упоминал, что в этой стране в изобилии водились золотистые орлы.
Помню, как-то раз дядя по счастливой случайности набрел в траве на большого зайца, который сидел совершенно неподвижно и дрожал от удивления. Дядя выхватил свой поясной нож, метнул его и убил зверька. Именно по этому случаю — раз уж у нас появилось свежее мясо, причем не баранина — мы и решили в тот день разбить свой первый лагерь. Но когда дядя Маттео насадил освежеванного зайца на шампур из дерева ююба, подвесил его над огнем, мясо зашипело и вместе с дымом разнесся упоительный аромат, то случилось происшествие, изумившее нас ничуть не меньше, чем перед этим встреча с человеком удивила несчастного зверька.
В ночном небе вдруг раздался громкий шелестящий звук. Прежде чем мы успели поднять глаза, сверкающее коричневое пятно по дуге упало между нами прямо в костер и снова взмыло в темное небо. На этот раз раздался звук, похожий на хлопок, и из костра в разные стороны полетели искры и угли; заяц исчез прямо с шампуром, а мы услышали торжествующий пронзительный крик: «Кья!»
— Malevolenza! [119] — воскликнул дядя, поднимая большое перо из почти догоревшего костра. — Проклятый вороватый орел! Acrimonia! [120]
119
Ах, мерзавец! (ит.)
120
Паршивец! (ит.)
Этим вечером нам пришлось поужинать жесткой соленой свининой из наших запасов.
Очень похожий случай произошел и когда мы решили разбить лагерь во второй раз. В тот день нам случайно удалось купить у проходивших мимо бедуинов заднюю часть только что убитого верблюжонка. Когда мы пристроили мясо на огне, орлы опять заметили его, и один из них ринулся в атаку. Однако на этот раз, едва услышав шелест его крыльев в воздухе, дядя совершил отчаянный прыжок, защищая мясо. Это спасло наш ужин, но мы едва не потеряли дядю Маттео.
Размах крыльев золотистого орла больше распростертых рук человека, а весит он как собака приличного размера; потому-то, когда эта птица камнем падает вниз, как говорят сокольники, она представляет собой чудовищный метательный снаряд. В тот раз орел ударил дядю по затылку, и еще хорошо, что только крылом, а не когтями, однако удар оказался такой силы, что отбросил бедолагу прямо в костер. Мы с отцом оттащили дядюшку прочь и сбили огонь на его тлеющем абасе; какое-то время он тряс головой, пытаясь прийти в себя, а затем разразился отборными проклятиями, завершившимися приступом кашля. Тем временем я встал рядом с шампуром и принялся размахивать тяжелой веткой, чтобы отогнать орлов, только так нам и удалось приготовить и съесть в тот вечер ужин. Потому-то мы и решили, что пока находимся в стране орлов, то постараемся как-нибудь перебороть свою брезгливость и с этого времени будем каждую ночь проводить в караван-сарае.
— Вы поступили мудро, — сказал нам сутки спустя хозяин.
Мы как раз ужинали отвратительной бараниной с рисом. В этот вечер мы оказались единственными гостями в его караван-сарае, поэтому араб вел с нами беседу, выметая набравшуюся за день пыль за дверь. Его звали Хасан Бадр-ал-Дин, и нельзя сказать, чтобы это имя ему подходило, потому что оно означало Краса Божественной Луны. Хозяин караван-сарая больше напоминал старое оливковое дерево: высохший, угловатый, сморщенный. У него были жесткое морщинистое лицо, смахивающее на передник сапожника, и борода, похожая на дым. Он продолжил:
— Эх, неладно это — оставаться ночью без крова на землях Мулекта — Вводящих в Заблуждение.
— А кто это такие — Вводящие в Заблуждение? — спросил я, отхлебнув шербета, такого горького, словно он был сделан из незрелых фруктов.
Краса Божественной Луны теперь ходил по комнате и брызгал водой, чтобы прибить оставшуюся пыль.
— Вы, возможно, слышали — их еще называют ассасинами. Это убийцы, которые убивают для Горного Старца.
— Где это ты видел тут хоть одну гору? — рявкнул дядя. — Эта земля такая же плоская, как и безмятежное море.
— Его всегда называли так — Шейх-уль-Джебаль, хотя никто не знает, где в действительности он живет.
— Он уже нигде не живет, — пояснил отец. — Ильхан [121] Хулагу, когда монголы прошли здесь пятнадцать лет назад, уничтожил этого старого зануду.
— Так-то оно так, — сказал хозяин, — да не совсем. Это был Старец Рукн-ад-Дин Куршах. Но, знаете ли, Горный Старец вечен. Если умрет один, то всегда появляется другой.
— Этого я не знал.
— Конечно, откуда. И Старец все еще повелевает Мулектом, хотя некоторые из Вводящих в Заблуждение, должно быть, и сами уже далеко не молоды. С разрешения Горного Старца ассасинов нанимают правоверные, которые нуждаются в их службе. Я слышал, что в Египте мамелюки заплатили высокую цену за то, чтобы Вводящие в Заблуждение уничтожили английского принца, который возглавляет христиан-крестоносцев.
121
Ильхан — «повелитель народов», титул монгольских ханов, управлявших Персией.
— Ну, тогда они потеряли свои деньги, — заметил дядя Маттео. — Англичанин разбил ассасинов.
Краса Божественной Луны пожал плечами и сказал:
— Значит, другие попытаются, и так будет, пока они не добьются своего. Старец прикажет, и они подчинятся.
— Но почему? — спросил я, проглотив весьма неаппетитный комочек риса. — Почему один человек должен рисковать своей жизнью, становясь убийцей по приказу другого человека?
— Ох! Чтобы это понять, молодой шейх, вы должны знать кое-что из Священного Корана. — Старик подошел и присел к нам за скатерть, словно обрадовавшись возможности поделиться своими знаниями. — В этой Книге пророк (да пребудут с ним мир и счастье) обещает каждому правоверному мужчине, что если тот будет непоколебимым праведником, тогда он единожды в своей жизни сможет насладиться чудесной ночью — Ночью Возможностей, во время которой будет исполнено любое его желание.
И тут старик соорудил из своих морщин удивительную улыбку которая наполовину была счастливой, а наполовину — меланхоличной.
— Ночь, наполненная покоем и наслаждениями, великолепной едой и напитками, и бандж [122] , и красивыми и податливыми девами-гуриями и мальчиками, вернувшейся юностью и вместе с тем достаточной зрелостью, чтобы насладиться с ними zina. Потому-то каждый мужчина и верит, что он проживет жизнь праведником, мечтая о Ночи Возможностей.
122
Наркотик.