Путешественники в третье тысячелетие
Шрифт:
— Научишься разбираться и с теми, — утешил меня дядя Толя.
Мы с ним так подружились за этот вечер, что он предложил звать его не на «вы», а на «ты», потому что не такой уж он старый и солидный, и я должен смотреть на него просто, как на старшего товарища.
Глава третья. Биография Анатолия Бурака
Старенькие ходики, висевшие на стене, показывали десять вечера, когда Анатолий кончил заниматься с Гришей. Устало откинувшись на спинку стула, он долго смотрел на фотографию Ильи Петровича.
— А
— Мама говорит, что мы с Арсей вылитые в батю, — согласился мальчик.
Гриша Челноков, черноглазый и черноволосый, со смуглым красивым лицом, действительно очень походил на отца. Для своих двенадцати лет Гриша был рослым и крепким мальчуганом, его движения отличались живостью и проворством.
Большой любитель чтения, Гриша снял с книжной полки «Школу» Гайдара и с увлечением углубился в нее.
Анатолий Бурак разложил на столе толстые технические книги, рассматривал чертежи, делал выписки, считал на логарифмической линейке.
— Дядя Толя, что ты делаешь? Неужели занимаешься? — спросил Гриша.
— Да, Грицко, — ответил Анатолий, отрываясь от книг и потягиваясь. — Учусь, дружище!
— А разве инженеры учатся? — в изумлении воскликнул Гриша. — Они же получили высшее образование — значит, все кончили.
— Все никогда нельзя кончить, — возразил Анатолий. — Образование — вещь бесконечная. Наши предки хорошо это понимали и сложили пословицу: «Век живи — век учись».
— Так это и мне придется еще учиться, когда я вуз кончу? Как же, держи карман шире!
— Хочешь послушать, мальчуган, — ласково сказал Анатолий, — как мне пришлось добиваться образования? Ты тогда поймешь, что вы с братом счастливчики, баловни судьбы.
Гриша нетерпеливо закричал:
— Расскажи, дядя Толя, а то ведь мы ничего о тебе не знаем!
— Мудрено и знать, когда мы с твоей матерью за много лет едва ли тремя письмами обменялись. Так вот… Отца я лишился, когда учился в пятом классе: он погиб при обвале в шахте. Мать с трудом дождалась, когда я кончил семилетку, а потом сказала:
«Ну, сынок, я тебя поставила на ноги, и теперь ты на меня не надейся, бо у меня силы уже не стало. Иди дальше сам!»
И я пошел. Поступил в шахту, где работал отец, был сначала коногоном, потом нагружал вагонетки. А учения не бросал. Поднимешься из шахты и вместо отдыха садишься за физику либо за алгебру. Глаза слипаются так, что хоть щепками подпирай, а ты повторяешь: «Куб суммы двух чисел равен…» И так-то, друг Грицко, с великой натугой одолел я десять классов вечерней школы и поступил в институт. Перешел на третий курс, а тут — война!
Ну, понятно, книги в сторону, винтовку в руки. Навоеваться пришлось досыта. Попал я в танковые войска, и мой танк одним из первых ворвался в Берлин.
— Вот ты, наверное, рад был, дядя Толя! — перебил Гриша, не удержавшись.
— Радость была безмерная, но ее омрачала гибель боевых товарищей, горечь тяжелых поражений, пепел Сталинграда… Предлагали мне остаться в армии, я ведь до капитана дослужился, но решил продолжать учебу…
Вернулся я в родной поселок,
«Что ж ты, друг Анатолий, говорит, родную шахту в беде бросаешь? Или, говорит, у тебя сердце не переворачивается глядеть, что тут подлые фашисты натворили?»
Сердце у меня, конечно, переворачивалось, и взялся я за лопату да за лом, а потом и за отбойный молоток… Целый год в шахте проработал, прежде чем вернуться на институтскую скамью.
Студенческую стипендию я всю отсылал маме, а сам жил случайными заработками. Артель таких, как я, бывших фронтовиков разгружала по ночам вагоны на московских вокзалах, — уголь, дрова, муку, что придется… Лучше всего было разгружать овощи: нам платили картошкой или капустой, и тогда у нас в общежитии начинался пир…
Вот так-то мы учились, Грицко, а ты говоришь…
Гриша с уважением смотрел на рассказчика.
Анатолий был среднего роста, но широк в плечах, с такой выпуклой грудью, о каких говорят: «На ней хоть железо куй». Белокурые волосы его слегка курчавились, а голубые глаза глядели на мир прямо и смело. Бывший танкист ходил по комнате, и стройная, подтянутая его фигура с двумя колодками боевых орденов и медалей на гимнастерке точно вырастала в глазах мальчика.
Бурак продолжал:
— Я окончил институт в сорок девятом году, отказался от аспирантуры и попросился на Волго-Дон. Пройдя трехмесячные курсы механизаторов, я получил под свое начало трехкубовой экскаватор «Уралец». Ты подсчитывал его годовую производительность и убедился, что это машинка серьезная. На ней, как говорится, можно горы своротить…
Но не думай, что у меня дело сразу пошло как по маслу и что я в два счета попал в знатные механизаторы. Нет.
Когда рядом сидит инструктор и показывает, как работать, все кажется очень просто. А станешь сам маневрировать рычагами управления, — и руки становятся неумелыми, чужими, хватаются не за то, что нужно, ноги нажимают на педали не в такт…
Анатолий вдруг спохватился и взглянул на часы.
— Эге, уже половина двенадцатого! Ну, достанется нам с тобой, хлопче, от мамы… Спать, спать, и никаких разговоров!
Глава четвертая. Первая четверка по арифметике (из дневника Гриши Челнокова)
6 марта. Сегодня дядя Толя завел разговор с Арсей о том, куда брат собирается после школы. Арся еще с девятого класса решил после школы пойти работать на строительство канала: надо помочь маме, ей трудно одной растить нас. А мама сердится и говорит, что Арся должен учиться дальше, а она обойдется без его помощи.
Сегодня этот спор разгорелся снова. Дядя Толя поддержал Арсю, и они вдвоем начали уговаривать маму и доказывать, что Арся выбрал правильный путь. Дядя Толя сказал, что если Арся поработает годик-другой на строительстве, то ему учиться будет легче и из него выйдет хороший инженер.