Путешествие Иранон

Альсури Мелисса

— Всё еще как новая.

— Я стараюсь ее беречь.

— У тебя отлично получается. Знал, что именно ты сможешь ее сберечь. У меня навряд ли это получилось бы.

Смутившись, я опустила голову, стараясь скрыть покрасневшие щеки, и, забрав трубку, набила ее травами из полупустого мешочка, взятого с собой на всякий случай. Туда, стоило мне лишь отвернуться, чтобы зажечь сушеные листья, тут же опустилось несколько золотых монет. Южанин обнял меня со спины, его дыхание коснулось моей шеи, вызвав целую волну мурашек.

— Позовешь для

меня Марка?

— Д-да, конечно.

— Спасибо, ты не представляешь, насколько я тебе благодарен.

Невесомое прикосновение губ заставило меня вздрогнуть, но Давид тут же отстранился, откидываясь на спинку дивана. Его глаза внимательно наблюдали за мной, уже заметно разморенные от сладкого дыма, ужина и полутьмы оранжереи. Воздух рядом с нами будто стал вязким, как кисель, заковывая нас леностью и взявшимся откуда ни возьмись сумасшедшим запахом жасмина. Из последних сил я вытащила второй мешок, Остад взял из него щепоть искристого, золотого песка и засыпал в глаза. Спустя мгновение его голова устало прислонилась к растительному узору гобеленовой ткани, а пальцы мягко сжали мою ладонь.

Я встретила его на той стороне, немного удивленная тем, что магия сработала. Мундус мог и не помочь, отказаться вызвать чужой образ в своей памяти, но Марк оказался на месте. Он встретил Давида в собственной оранжерее с очередной картиной, где знакомый мне юноша еще с черными волосами высокомерно смотрел на зрителя, сидя на высоком табурете перед ним.

Помня, чем могут заканчиваться такие встречи, я не стала задерживаться, лишь проводив южанина к бывшему хозяину, но часть их разговора всё же донеслась до меня.

— Марк, ты не поверишь, но я встретил твое перерождение. Он тоже чертовски любит рисовать.

— Мне уже стоит ревновать? Надеюсь, он не переплюнет мой талант.

— Он только в начале пути, но я стараюсь направить его в верное русло.

— Я бы посмотрел на это и на то, как он впервые изобразит тебя.

Обернувшись на пороге сна о знойной летней террасе с небольшим мозаичным фонтаном в центре и множеством незаконченных холстов с одинаковым лицом на них, я проследила, как загорелый художник, покрытый витиеватым рисунком хны, с улыбкой обнял Давида. Тонкие косы скользнули по крепким плечам, запахло мятой, свободные яркие шаровары блестели на солнце дорогой вышивкой.

Трубка закончилась неожиданно быстро.

Положив отяжелевшую голову на грудь южанина, я ждала, пока он проснется, наблюдая, как остатки дыма исчезают в ночной прохладе. Вставать совершенно не хотелось, но внутренняя тревога становилась всё явственней. Мне нужно было возвращаться домой, а дома меня уже ждал Мундус и продолжение неприятного разговора с ним. Придется вновь оправдываться или всё же соврать, но едва ли я могла что-то утаить от бога.

Уже так поздно.

Так поздно.

Может быть, он поймет меня?

— Что ты возишься на мне, Иранон? О чем нервничаешь?

Голос Давида был мягким, низким, с приятной хрипотцой после сна. Взгляд расслабленный и довольный пресёкся с моим, губы тронула улыбка, мягкие пальцы огладили щеку.

— Ты выглядишь встревоженно.

— Я хотела спросить, о важном.

— Да-а, я помню.

— Ты отпустишь меня? Разорвешь наш договор, если я попрошу? Мне это очень нужно.

Приподнявшись, я так же неотрывно смотрела на южанина. Его лицо не дрогнуло, ни один мускул не выдал чувств, но грудь под моей ладонью словно окаменела от напряжения.

— Кудряшка, ты и десяти лет за мной не присматривала.

— Я знаю, но ты силен, и за то время, что длился наш договор, тебе ни разу не понадобилась помощь.

— А как же нос?

— Ты случайно пришел ко мне.

— Да, и без тебя бы я не справился, это была неоценимая помощь.

Прикусив губу, я сжалась, уткнувшись в его тонкую рубашку. Хрупкая надежда рассыпалась на моих глазах, словно песок.

— Давид, мне очень нужна свобода.

— Но я тебя и не держу.

— Держишь! Я не могу поселиться там, где захочу.

— А ты нашла свой родной дом?

— Нет…

— Тогда я не вижу проблемы.

Руки стиснули ткань, первое темное пятнышко появилось на ней, стоило мне лишь немного прикрыть веки.

— Ты не понимаешь.

— Но я пытаюсь понять, расскажи, почему ты хочешь разорвать договор?

— Не могу.

— Это всё из-за кого-то?

Горло перехватило спазмом, захотелось тут же откреститься от своих слов, попросить всё забыть и просто закончить этот день, сбежав домой.

Зря я начала этот разговор. Очень зря. Нужно было промолчать, спросить потом когда-нибудь, когда буду уезжать или спасу хоть раз Давиду жизнь, чтобы он мне был обязан, но… когда это будет.

Вильгельм и правда ждет, пока я здесь.

— Милая моя Иранон, неужели кто-то обольстил тебя в пути?

— Нет!

— И ты так резво его защищаешь, откуда столько доверия?

— Он хороший и…

— Ах, он хороший…

— Давид!

— Боги, моя маленькая Иранон готова предать меня из-за первого встречного.

Всхлип вырвался непроизвольно. Стыдно, словно я пыталась разжалобить мужчину своими слезами и плачем. В последней попытке оправдаться я привела свой последний аргумент.

— Он спас меня.

— И я, как ты помнишь, тоже. Хотя погоди, может, он силой заставил, подчинил себе…

— Нет! Замолчи! Ты ужасен! Он бы никогда так не поступил!

— Я беспокоюсь за тебя и искренне опасаюсь того, что ты попала в беду.

— Мне просто нужно разорвать наш контракт! Только так я стану счастливой!

— Ах вот как.

Зажав ладонью свой рот, я покраснела еще больше. Боги, что за глупость я сказала, я совсем не так представляла это и совсем не то имела в виду. Просто не понимаю, как объяснить, как доказать, что мне это нужно, что это действительно серьезно.