Путешествие к вратам мудрости
Шрифт:
А потом в один прекрасный день, к моему изумлению, Коммод повел себя как выздоравливающий. Бред прекратился, острая боль в горле утихла. К нему вернулся аппетит, он съедал все, что ему приносили, и когда я мыл его в горячей воде, смешанной с козьим молоком и кокосовым маслом, пораженный слой кожи соскальзывал с его тела, оставляя на память о себе лишь красные шрамы. Наконец двери распахнулись настежь, и спустя примерно месяц, проведенный в изоляции, Коммод вернулся ко двору здоровым и оживленным и, не могу не добавить, не сказав мне ни единого слова благодарности. Я тоже вернулся домой к моей семье, где меня встретили плачущие от радости Фабия с Ноэми и явно гордившийся мною Марив.
За все то время, что я просидел с Коммодом взаперти, мне удалось не подцепить чуму. Ни малейших признаков болезни не проявилось у меня ни разу,
Часть вторая
Великое унижение
Швейцария
214 г. от Р. Х.
Мой отец Марвел любил рассказывать байку о том, как его предок по имени Лонус совершил героическую попытку убить Юлия Цезаря задолго до того, как заговорщики обнажили кинжалы у входа в римский Сенат. До поражения в битве при Бибракте [18] нашим людям, гельветам, оставались считаные дни, и мысль о капитуляции перед такими наглыми варварами Лонусу была отвратительна. Посему он поскакал прямиком в армейский лагерь римлян и, вращая мечом, отсек головы трем легионерам, не ожидавшим нападения, а затем рванул к палатке, где Цезарь держал военный совет со своими военачальниками. Если бы не находчивость Красса, метнувшего копье, что застряло меж лопаток несостоявшегося убийцы, судьба Римской империи могла бы сложиться совсем иначе. Добавлю не без грусти, что рассказ о Лонусе, которым отец столь гордился, заканчивался не только неудачей, но и мучительной смертью его далекого предка: копье Лонуса не убило, далее тупым ножом ему отпилили пальцы на руках и ногах, прежде чем содрать с него кожу и, не торопясь, обжарить храбреца на вертеле.
18
Битва при Бибракте состоялась в 58 г. на землях древних галлов, ныне территория Франции.
Эту же историю отец рассказывал темным вечером в лагере, разбитом юношами из нашей деревни в гористых Альпах, которые мы называли родиной; отец же и другие взрослые мужчины намеревались обучить молодежь, как противостоять римлянам. Собралось нас около сотни, в лагерь явились все лица мужского пола, проживавшие в деревне, в возрасте от четырнадцати лет – крошечная армия по сравнению с когортами, что вскоре прибудут из Италии, и – что было для меня полной неожиданностью – я тоже оказался среди этих воинов, хотя мне исполнилось всего десять лет. В тот день отец впервые позволил мне сопровождать его в мир мужчин, к бурному недовольству моей матери Фабиолы, утверждавшей, что я слишком мал для участия в боевых действиях.
– Жена, Юлиан не был бы слишком мал, – сказал отец и пренебрежительно кивнул в мою сторону. – Если бы мой первенец не пропал бесследно, я бы повел в горы его, а не этого мальчонку.
– А как насчет меня? – спросила моя сестра Альба; хотя и девочка, в боевых сражениях она преуспела куда заметнее, чем я.
– Ты стоишь больше братца, кто бы спорил, – сказал ей отец. – Но нет, дочь, ты останешься дома. Горы не место для женщин.
– Пока он убьет одного римлянина, я уложу десятерых, – настаивала сестра, повышая голос.
– Не сомневаюсь. Но не позволю тебе пойти с нами, – твердо ответил отец. – Сама мысль об этом кощунственна.
– А меня возьмешь с собой? – спросил Агун.
И хотя по выражению лица Марвела было видно, как он безмерно гордится этим мальчишкой, отец лишь покачал головой:
– От паренька с кривыми ногами пользы будет еще меньше, чем от девочки. – Отец положил ладонь на макушку Агуна. – Но я уважаю тебя за храбрость. Как и тебя, Альба.
– Ну да, с тобой пойдет тот единственный, который не хочет идти, – подытожила сестра, закатив глаза и опираясь рукой о плитку на стене, словно у нее голова пошла кругом. – Родиться здоровым мальчишкой самое главное в этой жизни, так ведь, папа?
В нашем горном лагере Марвел обучал молодежь приемам рукопашного боя, дабы мы обрели уверенность в себе и были готовы защищаться, когда отборные императорские солдаты устроят резню.
Каждому из нас выдали меч, щит, кинжал – и больше ничего, что позволяло нам двигаться проворнее, чем нашим римским противникам, те обычно тащили на себе недельный запас еды и кирки с лопатами. Мы бились друг с другом попеременно – то один на один, то один на двоих, троих, четверых или пятерых, наши мускулы крепли, как и выносливость, и никто не отлынивал, зная: Марвел может быть суровым командиром и не без удовольствия задаст жару любому, по нерадивости не выполняющему его требования.
По вечерам, однако, отец, оставив в покое наши тела, принимался за наш разум, потчуя нас старинными сказаниями о предках-гельветах и приводя длинный список преступлений, грабежей и насилия, совершенных римлянами на захваченных ими землях с той поры, когда девственная весталка родила от Марса мальчиков-близнецов [19] .
Я был самым младшим в горном лагере, и хотя я обрадовался случаю заслужить уважение моего отца, ярость и жестокость, что бушевали на моих глазах изо дня в день, угнетали меня. Конечно, мужчины обращались со мной осторожно, делая скидку на мое малолетство, но меч, занесенный над моей головой, нагонял на меня жуткий страх, и я поднимал щит выше головы в надежде уберечься от удара. А когда я спотыкался и падал и мои соперники, хохоча, замахивались мечами, будто собираясь разрубить меня пополам, мой страх лишь удваивался.
19
Ромул и Рем, легендарные основатели Рима.
Учитывая род наших занятий, коим мы предавались в ограниченном пространстве на вершине горы, а также множество молодых разгоряченных ребят, пребывающих в непрестанном возбуждении, и то обстоятельство, что в отсутствие женщин некому было охладить их пыл, наверное, беда неизбежно случилась бы рано или поздно. Холодным сырым полуднем, всего за несколько дней до появления римлян, отец поставил меня биться с парнем по имени Лоравикс, он был на шесть лет старше меня, но среди ребят слыл трусом. Думаю, целью Марвела было унизить его, или меня, или нас обоих, потому что он собрал всю нашу армию посмотреть, как мы сражаемся, и поиздеваться над нашими суматошными, неуклюжими движениями. Мужчины встали вокруг нас, и мой отец издавал рык, стоило нам чересчур поспешно замахнуться мечом или подзабыть об искусстве маневрирования. Когда Лоравикс направил меч на меня, я поднял щит, обороняясь и одновременно целясь мечом сопернику в лодыжки, но он высоко подпрыгнул, как его учили, ловко крутанулся и едва не снес мне голову с плеч. Отец прикрикнул на нас, мол, нам велено только сражаться, а не убивать друг друга, и я опять замахнулся мечом, полагая, что мое оружие уткнется в щит Лоравикса, но тот внезапно, будто что-то вспомнив, повернулся к Марвелу, опустив правую руку. Моя правая двигалась слишком быстро, чтобы вмиг остановиться, и мой меч вонзился в запястье Лоравикса, лишив его кисти руки, а из обрубка тут же ручьем брызнула кровь. Я был в ужасе от содеянного, в глазах у меня потемнело, а когда Лоравикс заорал, я поспешил отвернуться и меня стошнило. Ребята подбежали к Лоравиксу, перевязали ему рану, но больше ничего нельзя было поделать, и парня отправили обратно в деревню. Я же трясся, не в силах унять дрожь, и тут Марвел удивил меня, проявив в кои-то веки отцовскую заботу. Если бы такое не случилось во время учебы, внушал он мне, то как пить дать случилось бы на поле битвы, и тогда не кисть Лоравикса покатилась бы под гору, но его голова.
Впрочем, тем же вечером, в сумерках, отец подошел ко мне, когда я, отойдя на некоторое расстояние от лагеря, мочился у дерева, развернул меня вполоборота и с размаху врезал по лицу перчаткой. Я ошалел, не понимая, какое еще непотребство я совершил, меня качнуло, и тогда он опять ударил меня, и опять, пока я не растянулся на земле. Мой проступок, конечно же, заключался не в том, что я изувечил парня, а в том, что блевал на глазах у всех. Марвелу претило любое проявление слабости, и тем более сыновней, особенно когда это могло плохо отразиться на самом Марвеле.