Путешествие ко святым местам в 1830 году
Шрифт:
Прямо на восток против дверей часовни обширная арка, называемая царской, соединяет ротонду Святого Гроба с главным соборным Храмом Воскресения, принадлежащим грекам. Пространный помост его выстлан желтым мрамором, и на средине стоит каменная ваза, которую называют пупом и средоточием земли, основываясь на словах псалма: «Спасение соделал еси посреде земли». Шесть мощных столбов, из коих два в алтаре, слитые, каждый из многих пиластров коринфского ордена, стоят твердыми гранями по краям собора, и на четырех первых, соединенных арками, лежит стройный глубокий купол. Вдоль боковых стен, украшенных иконами, устроены места для иноков, как в некоторых из наших древних обителей; кафедра патриарха, и другая для его наместника, обе резной работы, стоят одна против другой.
Полукруглый алтарь четырьмя ступенями выше помоста; престол его под обширным балдахином; во глубине стоит на десяти ступенях вызолоченный трон патриарший. Пять низких арк, до половины закладенных, образуют полукруг горнего места, украшенный некогда мраморными столбами. Три средние арки служат окнами в заднюю галерею собора; лестницы находятся в двух боковых, из коих левая ведет в малую ризницу, а правая на – Голгофу. От вершины сих арк рождается легкий полукупол алтаря, в который сверху проникает свет, когда самый собор тускло освещен боковыми окнами наружных стен Храма.
Хотя мрамор более всего пострадал в пожаре, хотя нет прежней роскоши в отделке частей, однако же стройность и обширность собора, имеющего в длину до 15 сажень, и смелые своды арк, и самая простота украшений – все придает особенное величие сему святилищу, созданному промежду двух величайших памятников искупления – Голгофы и Гроба! И если ныне, после стольких бедствий, еще величествен Храм сей, что же было во дни его славы, когда восмью вратами входили в сие дивное здание, в котором не было ни глухих стен, ни перегородок? Одни только высокие арки, или коринфские колонны великолепнейшего мрамора, служили легким и красивым разделением между разнородными частями Храма, позволяя восхищенным взорам свободно блуждать по всем его прозрачным хорам и галереям, – творение достойное Елены и Рима!
Но когда разделение вероисповеданий постепенно разделило и самое святилище между многими племенами и когда с тем вместе иго магометанское, заключив врата оного, принудило обратить многие галереи и приделы в келии, без всяких средств к прочной их отделке, – тогда доски и глина означили, во внутренности Храма, взаимные грани разных исповеданий и были виной последнего жестокого пожара, который в несколько часов истребил все благолепие святыни, обрушил куполы и хоры, и столбы, разбил и самый мрамор помоста. Как огненная печь, пылало внутри заключенное отовсюду здание. Бежали иноки, но не было спасения для утвари церковной, ибо гнилое дерево перегородок и кедрового купола, как смола, разливали пламень; вскоре от всего древнего Храма остались только голые стены, обгоревшие пиластры, и посреди сего печального пепелища – часть уцелевшей Голгофы и гробовой утес стояли, как два спасительные маяка, у подножия коих остыла сия огненная буря.
Греки и латины обвиняют в пожаре армян, ибо он начался в их приделе на хорах, и уличают их даже в злом умысле. Они рассказывают, что один из богатейших старейшин сего народа, сильный в Царьграде деньгами при великом визире, возбудил соотечественников на сие злодейство, дабы впоследствии исключительно овладеть возобновленным Храмом. Но армяне не успели в своем предприятии, если даже имели оное, ибо греки, по старшинству своего права, испросили себе от султана фирман на построение святилища в прежнем виде и с прежним его разделением между разноверными. К вечной славе своего благочестия исполнили они одни в течение года столь великий подвиг, своим собственным иждивением и без малейшей помощи со стороны других народов. Думаю, однако, что ненависть оклеветала армян и что одна только неосторожность была причиной пожара, ибо в сию ночь они праздновали своему просветителю Григорию. Если бы и был у них какой-либо умысел в пожаре, то, может быть, только тот, чтобы сим истреблением убогих приделов иметь право требовать фирмана для возобновления оных, ибо турецкое правительство ничего не
Две узкие лестницы перед самым иконостасом ведут: одна – на его вершину, правая же – в келии греков. Невозможно описать всех неправильных покоев и переходов двух верхних ярусов Храма; южная и большая их часть принадлежит грекам; в северной находится трапеза и богатая ризница латин. Подле сих лестниц открываются два выхода в заднюю галерею собора, из коих левый вводит в северный притвор Храма, соответствующий положением своим противолежащей на юге Голгофе.
В углу сего притвора есть тесная подземная церковь во имя Богоматери, и пред ней низкими дверями иссечены два углубления в камне, как бы колоды для ног. Их называют узами Христа, вероятно, в память его темничных уз, ибо Евангелие не упоминает о сем последнем поругании перед самым распятием. Но чтобы нигде не отделить плача Матери от страданий ее божественного Сына, древние христиане посвятили подземную темницу слезам Марии.
От нее до Голгофы идет тесная галерея кругом соборного алтаря. В наружную ее стену, которая вместе и крайняя стена Храма, полукружием углубляются три малые алтаря: армянский – Разделения риз, прямо позади горнего места, и два греческих по сторонам: Тернового венца, где служит престолом самый камень, на коем в претории столь мучительно венчали Христа, и с северной стороны – придел Лонгина сотника, первого из ожесточенных зрителей распятия, который прозрел в минуту затмения солнца и среди ужаса землетрясения воскликнул: «Воистину сей есть Сын Божий!». Все три устроены не столько на тех местах, где происходили самые события, сколько для вечной и трогательной их памяти.
Три наружных выхода открывались некогда из сей галереи; но два заделаны ныне, и одна лишь лестница между алтарями Разделения риз и Тернового венца тридцатью ступенями сводит в третье обширное отделение Храма – подземную церковь Елены, которой светлый купол, выходя из-под земли, поддержан четырьмя египетскими столбами с лотосами вместо карниза. Два ее придела, во имя св. Елены и благоразумного разбойника (где иногда позволяется служить коптам и абиссинцам), принадлежат армянам. Оба открыты, как и все алтари разных исповеданий в Храме; даже греческие, исключая соборного, не имеют иконостаса по тесноте, и только на время архиерейского служения отделяются большой завесой.
В южной стене придела Св. Елены пробитое окно принимается за указание места, с которого смотрела царица, как отрывали в соседнем колодце три креста, и с той же стороны алтаря тринадцать ступеней ведут в другое малое подземелье, разделенное между латинами и греками. Престол сих последних стоит над самым местом обретения честного древа, у северо-восточной подошвы Голгофы, и здесь крайний угол Храма, имеющего внутри во всю длину свою 44 сажени. Возвратясь снова в заднюю галерею собора и следуя по ней между стеной алтаря и обсеченным утесом, достигаешь опять южного притвора, отколе восходят на священную вершину Голгофы.
Голгофа
Многих обманывает наименование «гора Голгофа», ибо в сущности она едва заслуживает название холма. Когда же при самом входе представляется взорам малая двухъярусная церковь, втеснившаяся в обширное преддверие Храма, невольно исторгается вопрос: «Где же гора?», потому что с детства мы так привыкли ее представлять в своем воображении. Но нижний ярус сей церкви не ископан, как подземелье, под Голгофой, и верхний не стоит на ее вершине; оба только пристроены к утесу, ибо Елена, желая вместить его в объем святилища, сняла сверху всю землю и отвесно обсекла его до самого места, где водружен был на нем Крест. Таким образом в нижнюю церковь проникла расселина треснувшей во время голгофских ужасов скалы; большая же часть Голгофы вне Храма; но она вся утаена от взоров приникшими к ней зданиями коптов и монастырем Авраама. Должно заметить, что нигде в Евангелии Голгофа не названа горой, а только лобным местом, и предание о горе есть гораздо позднейшее, быть может возникшее по случаю земляной насыпи, наваленной на Святые места и не существующей ныне.