Путешествие ко святым местам в 1830 году
Шрифт:
Однако же по близости, в которой я от него находился, и по сведениям, мной собранным в Смирне, я могу сказать о нем несколько слов. Беспрестанно разрушаемый временем и людьми, он день ото дня менее представляет любопытству путешественника. Еще стоят близ полуразрушенного замка огромные столбы церкви Св. Иоанна, по-турецки: Аия Солук (Агиос Феологос), но уже нет следов театра и языческих капищ; все представляет смешанную груду столбов, капителей и оснований. Только подземные лабиринты храма Дианы остались памятью одного из семи чудес света, и тайны ее жрецов открылись, когда время разбило великолепный покров их. На городских вратах не существует более знаменитый барельеф, представлявший поругание Гектора, влекомого колесницей Ахилла, или, по мнению других, истязание мучеников, пострадавших в Эфесе. Тщетно именитые посетители желали увести его с собой; предприятие сие удалось неизвестному англичанину. Он подкупил агу эддинского и нашел способ снять сей великолепный мрамор самым простым образом. Наметав соломы до вершины ворот, он спустил его по сей скользкой покатости и дорогой ценой продал в лондонский музей.
И вот все, что осталось от древностей Эфеса! Стада пасутся в густой траве, покрывающей его обломки; легкие козы скачут по капителям его низвергнутых столбов, и веселы их дикие игры на высоте оставленных портиков; ночью загоняют их в какое-нибудь из древних капищ, где убогие пастыри смело заменили вытесненных временем богов. Иногда звонкие колокольчики оживляют уединение развалин; караван лошаков медленно тянется от соседнего города Эддина, с трудом прокладывая себе стезю промеж рассеянных обломков; с его удалением вновь водворяется безмолвие. Беспечные рыбари на длинных челноках подымаются и спускаются по живописному Каистру; они привязывают ладьи свои к ветхим столбам, еще стоящим на берегах реки, и равнодушно поют свои песни там, где гремели свободой их предки. Восходящее солнце проникало густой туман, облекавший синюю даль Эфеса, и озаряло окрестные вершины гор. Стая шакалов выла промеж развалин; их дикий, но вместе детский плач странно соответствовал пустыне развалин: старец, удрученный годами, делается младенцем; так и Эфес, достигший до крайнего предела древности, по сходству судьбы царств с судьбой человеков прилично был оглашаем воплем младенческим, ибо сердцу нашему всегда лестно уподоблять себя предметам большим и видеть в лице своем образец участи целой державы. И кто же это новое племя детей, которому дикой колыбелью служат здания совета, гробы мужей, капища богов? – шакалы!.. Эфес, вот наследники твоей славы!
Смирна
За шесть часов от Смирны оканчиваются дикие ущелья, и богатые села начинают оживлять очаровательные долины, орошаемые поэтическими струями Мелеса. Розовые лавры и душистые тамарины осеняют сей родственный поток Омира, и роскошь нив и садов придает новую прелесть окрестностям знаменитой столицы Анатолии. Я не мог, однако же, в тот день достигнуть оной и провел ночь в ближнем селении, наполненном дачами франков. Род холерического припадка, приключившийся со мною в Смирне, не позволил мне хорошо осмотреть города, и в три дня моего там пребывания пользовался я особенным участием капитана и офицеров русского брига «Улисса», стоявшего в пристани.
С высокой палубы его любовался я очаровательным зрелищем Смирны, амфитеатром расположенной вокруг залива. Ее величественная набережная украшена лучшими домами франков, которые все стеснились к морю для выгод торговли и скорой защиты от кораблей своих. Разноцветные флаги консулов весело развевались над высокими крышами, напоминая все племена Европы, стремящиеся к сему златому ключу сокровищ Востока. Жилища турков, живописные разнообразием ярких красок, постепенно подымались по крутой высоте; местами разделяли их белые мечети и могильные рощи кипарисов: бесчисленные минареты стройно исторгались из смешанной массы зданий и деревьев, как бы серебристые фонтаны, бьющие свыше зелени садов; и для довершения сей картины – полуобрушенный замок древней Смирны седым венцом приник к вершине горы, склоняясь над пышной столицей как ветхий прадед, радующийся юной жизни своего потомства.
Можно назвать Смирну второй столицей Оттоманской империи по ее многолюдству и торговле, ибо она более Константинополя служит средоточием Западу и Востоку беспрестанно принимая их корабли и караваны. Сие шумное стечение всех народов уменьшило несколько дух фанатизма мусульманского, и франки пользуются многими правами в Смирне, о которых не могли бы и подумать в Царьграде; таким образом жены их ходят по улицам без покрывала, в нарядах западных; образ их жизни и увеселения живо напоминают Европу.
Но закоснелые из числа мусульман с тайным негодованием смотрят на сию свободу и называют город свой Джиаур-Смирной, или неверной. Я не успел посетить пышных ее базаров, которыми она славится наравне с Константинополем и свыше Каира и Дамаска, и величественные мечети не могли быть мне открыты; город скуден древностями, и только есть некоторые их следы в замке.
Поспешая в путь, я нанял татара, или курьера, который взялся доставить меня за тысячу левов в Константинополь: сии татары всегда употребляются правительством и франками для конной летучей почты между Смирной и столицей на расстоянии 54 часов. На кануне отъезда провел я вечер у консула голландского с знаменитым летописцем крестовых походов г. Мишо {114} , который, несмотря на свои преклонные годы, хотел поклониться Св. гробу. Он прежде ехал в Царьград, чтобы оттоле послать по Анатолии зависящих от него инженеров для наблюдения военной дороги Людовика VII во время второго крестового похода, и потом уже собирался сам в Палестину, которую более других достоин был видеть по обширному свету, пролитому им на главные битвы ее защитников. Он и г. Шатобриан {115} приятно завлекают читателей в Святую Землю, и книги их суть истинное сокровище для путешественников на Востоке, ибо пламенное чувство оживляет рассказ их. Я встретил в г. Мишо живую летопись средних веков и жадно внимал его беседе, передавая ему то, что видел сам в моем странствии по Святой Земле.
114
Мишо Жозеф-Франсуа (1767–1839) – французский журналист, писатель, историк, автор популярной «Истории Крестовых походов» (первый том вышел в 1808 г.), выдержавшей множество изданий как во Франции, так и в России, и внимательно изученной А. Н. Муравьевым.
115
Шатобриан Франсуа Рене де (1768–1848) – французский католический писатель, совершивший паломничество в 1806 г. Книга Шатобриана, пользовавшаяся большим успехом, была одним из главных источников А. Н. Муравьева.
Второго июня рано утром оставил я Смирну и на переменных быстрых иноходцах помчался по цветущей Анатолии. По всей дороге представлялись мне самые прелестные виды: горы и долины, реки и леса напоминали родину богов и героев, где баснословие, одушевляемое самой красотой мест, все облекло своим поэтическим покровом. Так очаровательна сия природа, так благорастворен ее воздух, что одни только турки могут не чувствовать их благодетельного влияния и остаются варварами в одной из самых цветущих стран мира. Но всех великолепнее была долина Магнесии; древний Герм, таивший золото в песках своих, роскошно извивался по Лидийским полям, там, где некогда Сципион, победитель Антиоха, первый ознаменовал власть римскую над сей страной света. Ак-Гиссар, или белый замок, в древности Фиатира, одна из семи церквей Апокалипсиса, стоит недалеко от волн Лика, на другой оконечности сей долины, усеянной роскошными селами и стройными рощами кипарисов. После многих странствий я еще не встречал ничего очаровательнее сей долины, исключая, быть может, поморья Птолемаиды.
Новый хребет диких и лесистых гор, начинающийся от городка Гвалембех, отделяет долину сию от другой более пространной, посреди коей лежит веселый городок Балык-Гиссар. Ночью совершал я трудный переход сей, останавливаясь на несколько минут в малых кофейнях, смазанных из глины или сплетенных из ветвей, которые рассеяны на расстоянии часа или двух друг от друга по сей дороге и служат караульнями для надзора. Скитаясь в самую полночь по бесприютным горам, утомленный тяжкой дорогой, пролегавшей сквозь чашу бора или через каменистые овраги и продрогший от холодного ветра, который выл по лесистым ущельям, я бросился отдохнуть на лиственное ложе в одном из сих шалашей. Но как велико было мое удивление, когда услышал сквозь сон отечественный, сладкий язык. Мне показалось, что я уже на родине, я вскочил: но это был только голос хозяина кофейни, который находился во время последней войны пленным в Киеве и, узнав, что я русский, хотел приветствовать меня языком моим.
Далее за Балык-Гиссаром продолжаются пустынные ущелья Железных ворот до живописного селения Сусульрик, которое лежит у самой подошвы гор, на крутом берегу древнего Рындака, текущего по роскошной равнине в Мраморное море. Очарователен был вид его при лучах заходящего солнца; там отдохнул я после двух бессонных ночей, проведенных мной на пути из Смирны, и на рассвете, следуя по течению Рындака мимо городка Могалыч, достиг малой пристани неподалеку от устья расширившейся реки.
Многие суда стояли там на якоре, но не было легких лодок, на которых совершают обыкновенно путь в Царьград по Мраморному морю. К счастью, причалила в скором времени десятивесельная ладья с сановником Сераля, и я воспользовался сим случаем, чтобы отплыть ночью из Могалыча. Вдоль берега направляя путь наш, миновали мы обширные заливы Мундании и Никомидии, то направляя парус с попутным ветром, то ударяя веслами под навесами высоких скал в виду цветущих селений Анатолии. С наступлением вечера утих ветер, и утомленные гребцы просили отдыха в веселой пристани Халки, одного из Принцевых островов. Восходящее солнце озарило перед нами в полном великолепии Царьград, и радостно устремился я на родственный берег Европы.
Воспор {116}
Но я уже никого не застал в Пере. Чрезвычайный министр {117} и вся его блестящая свита отплыли еще до моего приезда; посланник г. Рибопиер {118} и миссия проводили лето в Буюк-дере {119} ; маркиз Гропалло уехал с семейством в отечество. Я нашел только Блюстителя Святой Земли, которого поблагодарил за гостеприимство его иноков в Палестине, и отправился сам в селение Буюк-дере, отстоящее за двенадцать верст от столицы. Хотя мысль о долгой разлуке и, быть может, вечной, с людьми мне близкими, стесняла сердце, но другая животворящая мысль о скором возвращении на родину вытесняла первую. Благосклонно принятый нашим посланником, я остался до первого попутного ветра, чтобы сесть на один из бесчисленных кораблей, теснившихся вдоль Воспора.
116
Так А. Н. Муравьев передает название Босфора.
117
Орлов Алексей Федорович, граф – чрезвычайный министр (то есть представитель России с особой миссией) в Константинополе с 1 октября 1829 г. до 18 мая 1830 г. Находился в турецкой столице в связи с подготовкой и подписанием Адрианопольского мирного договора 14 сентября 1829 г.
118
Рибопьер Александр Иванович – русский посланник в Константинополе с 3 августа 1824 до 23 октября 1830 г. В связи с Русско-турецкой войной отсутствовал в Константинополе с 4 декабря 1827 г. по 6 января 1830 г.
119
Загородная резиденция русских послов в Константинополе.