Путешествие на Коппермайн
Шрифт:
Комендант вел себя, как ему и подобало, гостеприимно и с достоинством, но, хотя действовал он из самых благих побуждений, его поступки привели к противному. Килшайс со своими подручными не удовлетворились дележом вырученного за чужую пушнину добра и вознамерились отобрать еще и то, что подарил этим несчастным комендант.
Так как у них не хватило духу сразу убить Медных индейцев, они задумали гнусный план — высадить их на голом острове. Отняв все, что было у несчастных, Килшайс бросил их обоих погибать от голода. Когда я возвращался в Форт, то видел на острове их кости, но комендант еще несколько лет ничего не знал о случившемся, так как его боялись настроить против «капитана» Килшайса.
Похожая история чуть было не приключилась еще с одним Медным индейцем, присоединившимся ко мне в тот раз. Переправляясь через реку Сил, мы взяли только узел юноши, а его самого бросили на противоположном берегу. Один лишь Матонаби решил все-таки его перевезти. Дул такой сильный ветер, что Матонаби разделся донага, чтобы, если каноэ перевернется, одежда не потянула его ко дну, но все обошлось благополучно, и скоро они вместе со спасенным были уже вместе с нами, к явному неудовольствию тех, кто обязался заботиться о юноше.
На обратном пути от фактории он попросил о покровительстве уже самого Матонаби, и в конце концов Матонаби доставил его к отцу в полном здравии и с целехоньким товаром.
Глава одиннадцатая
Теперь мы шли на юго-восток, шли очень быстро, чтобы как можно скорее соединиться с теми членами нашего отряда, что остались ждать нашего возвращения, и через шесть дней пути, покрыв в один из дней сорок две мили, прибыли на Конгекатавачагу.
К большому нашему разочарованию, женщины снялись с места и ушли, так что в условленном месте не оказалось никого, кроме одного старика с семьей. Он пришел к месту переправы в наше отсутствие и поджидал Матонаби, чтобы передать ему меха. Это оказался тесть нашего вождя, который захватил с собой еще одну дочь, предложив и ее в жены зятю, однако тот отклонил предложение.
Стоянка оказалась очень короткой, потому что, заметив дым к югу от нас, мы незамедлительно переправились через реку и направились к тому месту. Оказалось, что это горел мох, подожженный нашими женщинами. Хотя наступил уже вечер, мы двинулись по их следу. Отойдя совсем немного, вдали заметили еще один дым, после чего тут же изменили направление и пошли туда. Хотя мы шли вдвое быстрее, все же добрались до места только к одиннадцати часам ночи. Однако и здесь нас ждало разочарование: женщины, как выяснилось, проведя там прошлую ночь, ушли.
Индейцы, зная, что их от жен отделяет расстояние не больше дневного перехода, решили не останавливаться на отдых до тех пор, пока не догонят своих женщин. Поэтому мы пошли дальше и в 2 часа ночи 25 июля на берегу озера Когид увидели палатки нескольких женщин.
С тех пор как мы покинули Коппермайн и двинулись в обратный путь, мы шли так быстро и так мало отдыхали, что мои ноги сильно распухли, а лодыжки совсем онемели. Я почти не чувствовал ступней и поэтому часто спотыкался: ноги превратились в сплошную болячку. Ногти на пальцах поломались, некоторые нагноились и отслоились. Вдобавок ко всем несчастьям я совершенно стер кожу тыльной части ступней и между пальцами. Песок и мелкие камешки, попадавшие в обувь, так разбередили раны, что весь день, пока мы шли к палаткам женщин, я оставлял после каждого шага кровавые следы. Еще несколько индейцев жаловались на стертые ноги, но ни у кого они не были разбиты до такой степени, как у меня.
Я с тревогой думал о возможных последствиях моего положения. Тело мое не испытывало усталости, но непереносимая боль в ногах при каждом шаге так угнетающе действовала на мой дух, что, если бы индейцы шли с такой немилосердной скоростью еще два-три дня, я бы неминуемо отстал: на моих ногах запеклась корка из крови, смешанной с грязью и щебнем, въедавшимися в раны.
Едва мы добрались до палатки, как я тут же обмыл ступни теплой водой и очистил их от грязи, протер опухшие места винным спиртом и смазал раны успокаивающей мазью Тёрнера. На следующий день мы не тронулись с места, и опухоль спала, воспаление немного уменьшилось.
Но покоя, необходимого для выздоровления, ногам дать было нельзя, потому что индейцы стремились как можно скорее нагнать остальных женщин и родичей. Они не хотели ждать ни дня, и 27-го мы снова двинулись в путь. И хотя теперь за день проходили не больше восьми-девяти миль, я с величайшим трудом поспевал за всеми. К счастью, погода установилась ясная и теплая, земля почти везде была сухой и не каменистой.
Тридцать первого июля мы прибыли на условленное место, где жены и семьи индейцев, оставленные у озера Пишью, должны были присоединиться к нам после возвращения с реки Коппермайн. Там мы действительно нашли несколько палаток, но почти все они принадлежали семье Матонаби, остальных женщин еще не было. К востоку от этого места мы заметили большой столб дыма и рассудили, что скорее всего это те, кого мы ищем. Поэтому на следующее утро Матонаби отрядил несколько юношей, чтобы они привели женщин к нам, и наконец 5 августа весь отряд собрался вместе. Вопреки нашим ожиданиям вместе с нашими женщинами пришло еще много чужих индейцев; всего насчитывалось более сорока палаток.
Среди пришельцев был и тот, кого Матонаби ранил ножом у озера Клоун. Теперь он с величайшим покорством привел свою жену к палатке вождя, оставил ее подле него и удалился, не сказав ни слова.
Матонаби же не обратил на нее ни малейшего внимания, хотя она сидела рядом, обливаясь слезами. Опершись на локоть, она медленно опустилась на землю, легла и проговорила, рыдая: «Сии-д динни! Сии-д динни!», что означало: «Муж мой! Муж мой!»
Услышав это, Матонаби заявил, что если бы она действительно уважала его как мужа, то не убежала бы от него, а теперь вольна идти куда вздумается. После этих слов женщина поднялась с видимой неохотой, но с тайным облегчением и возвратилась в типи своего прежнего мужа.
Так как некоторые из пришлых индейцев оказались серьезно больны, знахари, пользующиеся здесь славой великих исцелителей, принялись за дело.
Индейцы в этих краях в основном болеют цингой, туберкулезом и кровавым поносом. Первая из болезней, хотя и причиняет много страданий, почти никогда не приводит к смертельному исходу, если не сопровождается какой-либо внутренней болезнью. Но две последние уносят множество жизней индейцев обоего пола и всех возрастов. Вообще мало кто из них доживает до пожилого возраста, что, вероятно, объясняется непосильным бременем забот о поддержании собственного существования и пропитании потомства, которое они несут с юности до самой смерти.
Хотя цинга скорее всего вызывается инфекцией и ею редко болеют в одиночку (обычно она поражает всех жителей палатки), это нельзя считать аргументом в пользу того, что она заразна. Я склонен скорее приписать ее воздействию гнилой воды или больной рыбы, которую ловят в некоторых местах. Если бы это было не так, то одна семья очень скоро передала бы болезнь всему племени; на деле же неизвестны случаи, когда бы эта болезнь быстро распространялась [18] .
У молодых она поражает кисти рук и ступни ног, распространяясь даже на ладони и подошвы. У более взрослых цинготные пятна выступают на запястьях, подъеме ступней, а больше всего на ягодицах, где увеличиваются до нарывов размером с верхнюю фалангу большого пальца мужчины. Чаще всего болезнь нападает на индейцев летом, когда они кочуют по бесплодным равнинам. Она, хотя и не считается опасной, на редкость упорна и не поддается никаким лекарствам, применявшимся для ее лечения на факториях Компании.
18
Заболевание цингой вызывается не инфекцией, а недостатком в организме человека витаминов, прежде всего С (аскорбиновой кислоты), а также витамина Р. Хирн не мог этого знать, поскольку витамины были открыты лишь в 1880 г. работавшим в Дерпте (ныне Тарту) русским врачом и ученым-биохимиком Н. И. Луниным.