Путешествие на восток
Шрифт:
— Подвиги совершают герои из баллад, наемники выполняют работу. Я возьму сотню золотых монет, а все остальное вы можете принести в жертву Харте. Я ей уже многовато задолжал.
Моя речь пришлась по душе визирю и его жене, но остальные посмотрели на меня с явным неодобрением. Тот воинственный с виду мужчина, видимо, старший сын, и вовсе скривился, сверкая хищным оскалом. Но говорить пока не смел.
— Я слышал кое-что о наемниках с запада, — покачивая бокал с вином в руке, произнес визирь. — Слышал о том, что они, как грязные шакалы, грызутся за кость, брошенную в центр их своры. Слышал, что их используют
— Вы достаточно слышали о нас. — Разговор мне не нравился, не нравились рабы, не нравился дворец, не нравился визирь, но уж больно хорошее было вино. А светлейший забыл упомянуть, что наемник жизни без браги и вина себе не представляет… — И многое — сущее правда. Но все же — сотня золотых монет, такова цена договора, такова и сумма, которую я возьму.
— Немногие позволяют себе отказывать визирю, названому брату великого султана, — с легкой насмешливой угрозой в голосе произнес хозяин дворца.
— Немногие приводят домой дочь визиря, названого брата великого султана, — с почтением, но не опуская глаз, кивнул я.
И вновь тишина, а потом взрыв громогласного хохота. Второй после правителя смеялся в голос, стуча рукой по столу, отчего подпрыгивали посуда и кувшины. Рабы замерли в страхе, а самые смелые ринулись вытирать пятна пролившегося вина.
— Теперь я вижу, — утирая слезы, сквозь смех произнес визирь, — как ты одолел повелителя небес. Вероятно, дракон задохнулся в праведном возмущении от твоей наглости.
— С ним я разговаривал менее почтительно. — Я позволил себя ухмыльнуться.
— Позволь же мне узнать — почему? Разве дракон не страшнее визиря? Разве не остры его когти, не жарко дыхание и не сравнима пасть с долиной тьмы Фукхата?
— Все истинно так, светлейший. И все же дракон не умеет пытать и не знает, что такое рабство.
Во время нашего разговора отпрыски семьи уже начали есть, но сейчас все как один поперхнулись и посмотрели на меня, как на самоубийцу, даже Мия.
— Теперь я вижу, что у тебя не только острые сабли и язык, но и ум, — вздохнул хозяин. И очередным взмахом успокоил подобравшуюся было стражу. — Я уже слышал от дочери о том, как тебе сложно находиться среди невольников. Моим наставником в детстве был посол из Нимии, и он придерживался той же точки зрения. Но все же скажи мне, отважный шархан, имя которого уже воспевают тенесы, называя Безумным Серебряным Ветром, отчего же тебе так противно рабство?
— Каждый человек рождается свободным, живет свободным и умирает свободным. Никто не вправе лишать его этого.
— Но разве люди не отбирают друг у друга еду, золото, земли, да и все прочее, что существует под небесами? Разве люди не сражаются мечом и огнем за то, что считают своим? Так почему же один не может отнять свободу другого?
— Если бы существовал ответ на этот вопрос, то никогда бы ни в одной земле ни один разумный не носил бы железного ошейника, — чуть грустно сказал я, на мгновение опустив глаза. — Но я лишь простой бродяга, мои имя и честь выдуманы мною же. Все, что у меня есть, — добрые сабли, добытые в славном грабеже павшей крепости. Не мне судить о том, что должен
— Громкое заявление для, как ты сам выразился, простого наемника, — хмыкнула жена визиря.
— Прекраснейшая тори, — склонил я голову, — от грома этих слов скончался дракон, а сам Гефен, бог молний, спрятался в своих чертогах, как трусливый шакал.
— Пару минут назад ты утверждал, что повелитель неба пал от наглости.
— Смею заметить, это сказал ваш муж — светлейший визирь. Я лишь позволил себе не возражать.
И вновь хохот хозяина дворца заставил меня слегка вздрогнуть, а жена второго после правителя все сверлила меня своими нестерпимо зелеными глазами.
— Если все наемники запада умеют так разговаривать, то впору звать их преподавать риторику, — высказался названый брат султана.
На эту фразу не имело смысла отвечать, поэтому я молча потягивал вино. Слишком божественное вино, чтобы оставить его стоять на столе. Будь я безрассуден, то попросил бы упаковать с собой десяток кувшинов этого напитка.
— Если же ты не хочешь ни злата, ни драгоценностей, ни драгоценных вещей, да и, как я понял, даже самая прекрасная из невольниц не соблазнит тебя, то чего же ты тогда хочешь? Скажи, я ни в чем не откажу.
В голове пронеслись сотни мыслей, одна безумнее другой. Я мыслил о допуске в библиотеку султана, прославившуюся своими древнейшими свитками, которых порой не сыщешь и в Академии. Я грезил об аудиенции у советника правителя и величайших восточных мудрецов. Мечтал о разрешении посетить первобытные подземные храмы, охраняемые строже сокровищницы. Думал я и об экскурсии в саму сокровищницу, но в какой-то момент наткнулся на прекрасные глаза моей теперь уже бывшей спутницы. Наткнулся и спокойно сказал:
— Сто золотых монет и печать на контракте.
— Верен себе до самого конца? — хмыкнул визирь.
— Демон кроется в мелочах. — Впервые я позволил себе пожать плечами. — Предав себя в малом, предашь и в большем, а там и бездна совсем близко, поджидает тебя с гогочущими тварями.
Некоторое время мы молчали, и тишину нарушали лишь шелест опахал и плеск подливаемого вина. Я с легким сожалением смотрел на жареное мясо, которого, кажется, мне уже не придется отведать.
— Я вижу, ты достойный муж, каким и представлялся со слов моей дочери. Раз уж я не могу отблагодарить тебя чем-то материальным, то, быть может, деловое предложение устроит тебя, славный воин. Мой начальник стражи уже стар и заслуживает дом с виноградником в приморской провинции. Его место вскоре освободится, и я бы с почтением отнесся к твоему присутствию в качестве главы охраны дворца.
Великих сил мне стоило не рассмеяться в голос.
— Светлейший визирь, когда-то очень давно один старый граф-маг предлагал мне место в охране своего замка. Я отказался, и этот отказ породил настоящую череду приключений, новых знакомств и открытий. Быть может, я прослыву сумасшедшим, отказав и вам, но мое сердце греет мысль о том, что, отказав в этом самому визирю, я увижу и испытаю еще больше, чем раньше.
И вновь эта тишина, а потом смешок несдержавшегося старшего сына:
— Возможно, стены темницы усладят твой не в меру привередливый взор.