Путешествие на Запад. ТОМ III

Чэн-энь У

Даос тем временем взял двенадцать красных фиников, надломил их и стал закладывать по одному ли зелья в каждый финик, а потом разложил их по четырем чайным чашкам. Затем он взял еще два черных финика и положил в другую чайную чашку. Расставив все чашки на подносе, даос стал уговариваться с девицами:

– Вы обождите, пока я пойду разузнаю у монахов, откуда они. Если не из Танского государства, то и говорить не о чем, а если оттуда, то я велю служкам сменить чай на горячий, а вы прикажите им подать эти чашки. Монахи как только выпьют, сразу же помрут, вот

вы и будете отомщены за обиду, которую негодяи монахи нанесли вам, и гнев ваш развеется!

Все семь девиц-оборотней преисполнились чувством бесконечной признательности и не уставали выражать ее.

Даос сменил одежды и со всей скромностью и смирением вышел к гостям, проявляя к ним подчеркнутое уважение и почтение. Он предложил Танскому монаху и его ученикам опять занять почетные места, отведенные для гостей, и сказал:

– Почтенный отец-наставник! Не посетуй на меня, что я на время отлучился. Я выходил распорядиться, чтобы мои ученики приготовили из разной зелени и овощей легкую трапезу для тебя…

– Я, бедный монах, пришел сюда с пустыми руками. Разве осмелюсь принять от тебя незаслуженное угощение? – возразил Танский монах.

Даос рассмеялся:

– Ты и я – люди, отрешившиеся от мирской суеты, зачем говорить о пустых руках? Раз зашел в монастырь, то уж наверняка найдется для тебя три шэна провианта. Позволь спросить тебя, уважаемый наставник, на какой святой горе ты спасаешься от мирских треволнений? По каким делам соизволил прибыть сюда?

– Я бедный монах из восточных земель великого Танского государства, – отвечал Сюань-цзан, – меня послали на Запад в храм Раскатов грома за священными книгами. По пути нам встретился этот монастырь, и мы решили зайти поклониться святым.

У даоса от этих слов на лице заиграла самая радушная улыбка, приятная, как весенний день.

– Прости меня, почтенный наставник мой! Я не знал, что ты благочестивый последователь отца великой добродетели – самого Будды, а то бы мне следовало выйти как можно раньше, чтобы достойно встретить тебя! Извини за такое упущение! Прости мне мою вину!

Обернувшись к задним дверям, он громко позвал:

– Эй! Отроки! Живей подайте свежего чаю, этот уже остыл, да быстрее готовьте трапезу.

Когда служки пришли за чаем, девицы-оборотни подозвали их и сказали:

– Здесь уже приготовлен свежий чай. Подайте его!

Служки схватили поднос с пятью чашками чаю и понесли. Даос поспешно обеими руками взял чашку с красными финиками и поднес Танскому монаху. Заметив, что Чжу Ба-цзе велик ростом, он счел его за старшего ученика, Ша-сэна – за второго, а Сунь У-куна, который ростом был меньше всех, за младшего, поэтому ему досталась только четвертая чашка.

Сунь У-кун всегда отличался удивительной зоркостью. Поэтому он успел заметить, что на подносе осталась чашка с двумя черными финиками.

– Учитель! – сказал он, обращаясь с даосу. – Давай поменяемся с тобой чашками!

Даос улыбнулся.

– Не стану таиться от тебя, – проговорил он, обращаясь к Танскому монаху, – я, бедный даосский монах, живу в горах

очень скудно, и у меля не нашлось фруктов к чаю. Только что на заднем дворе я сам сорвал с деревьев эти плоды, но красных фиников оказалось только двенадцать и я их разложил на четыре чашки, чтобы почтить вас. Но вы ведь знаете, что хозяин должен составлять компанию гостям, вот я и положил себе в чашку два финика похуже, другого цвета, только ради того, чтобы поддержать компанию. Поверьте, я хотел этим выразить особое свое почтение и уважение в вам.

– Что ты, что ты! – засмеялся Сунь У-кун. – Зачем ты все это говоришь? У древних было замечательное изречение: «Кто у себя дома, тот не беден, от бедности можно погибнуть лишь в дороге». Ты – хозяин у себя дома, зачем же говорить о бедности?! А вот мы, странствующие монахи, действительно бедны. Я хочу с тобой поменяться чашками, обязательно хочу поменяться!

Танский монах слышал все и решил вмешаться.

– Сунь У-кун! – сказал он. – Сей почтенный настоятель в самом деле хочет выказать нам свои добрые чувства гостеприимства, так что ты выпей и съешь что тебе предложено. Зачем меняться чашками?

Сунь У-куну ничего не оставалось как замолчать. Он принял чашку левой рукой, а правой накрыл ее и стал наблюдать за остальными.

Обратимся теперь к Чжу Ба-цзе. Он был очень голоден, страдал от жажды и, кроме того, отличался обжорством. Увидев, что в чашке красуется три аппетитных финика, он положил их в рот и разом проглотил. Наставник и Ша-сэн тоже съели финики. Прошло какое-то мгновение, и цвет лица у Чжу Ба-цзе резко изменился; из глаз Ша-сэна потекли слезы, а у Танского монаха на губах показалась пена, затем они все трое повалились на пол. Великий мудрец Сунь У-кун сразу сообразил, что его спутники отравлены. Он изо всей силы швырнул чашку в лицо даосу, но тот успел прикрыться рукавом, чашка со звоном упала на пол и разбилась вдребезги.

– Ты настоящий мужлан, а не монах! – гневно закричал даос на Сунь У-куна. – Зачем разбил мою чашку?

– Скотина! – процедил сквозь зубы Сунь У-кун. – Смотри, что сделал с моими братьями! Разве мы причинили тебе какой-нибудь вред? За что ты опоил нас отравленным чаем?

– Сам ты скотина, грубиян, беду на себя навлек, – ответил даос. – Неужто не понимаешь?

– Чем же я навлек на себя беду? – возмутился Сунь У-кун. – Мы пришли к тебе совсем недавно, ты усадил нас на почетные места, разговор зашел о том, откуда мы, никаких резких речей не было. В чем же дело?

– А не ты ходил за подаянием в Паутиновую пещеру? Не ты купался в источнике Омовения от грязи?

– В этом источнике купались семь девиц-оборотней, – вскричал Сунь У-кун. – Раз ты об этом заговорил, значит наверняка находишься в связи с ними, а стало быть, ты сам тоже злой оборотень! Стой! Не беги! Отведай-ка мой посох!

С этими словами Сунь У-кун вытащил посох, спрятанный за ухом, помахал им, отчего он сразу стал толщиною с плошку, и направил удар прямо в лицо даосу, но тот поспешно увернулся и, выхватив меч, ринулся навстречу.