Путешествие парижанки в Лхасу
Шрифт:
И вот, крайне раздосадованная, я повернулась спиной к той самой дороге, на которую собиралась ступить, с мыслью о том, что каждый шаг удаляет меня от цели, осложняя наше предстоящее бегство, и последовала за двумя горцами, собиравшимися отвести нас за двадцать километров отсюда, к лесистому плоскогорью, прелести которого они расхваливали, намереваясь разбить там лагерь.
Прибытие в Лондре прошло незаметно, как нам и хотелось. Ни один из крестьян, изредка попадавшихся на пути, не обратил на нас ни малейшего внимания. Это весьма благоприятное обстоятельство было, вероятно, связано с тем, что в Луцзе-Кьянге находился проездом американский ученый-натуралист,
После того как мы прошли несколько километров, я сочла неразумным идти дальше, все больше удаляясь от Ха-Карпо. Осмотрительность требовала, чтобы мы миновали Лондре в начале ночи, обеспечив себе время для долгого перехода, до того как рассветет. К этому часу нам необходимо было добраться до дороги паломников. Если бы, когда мы оказались там, нас все же заметили, несмотря на все меры предосторожности, мы могли бы весьма убедительно утверждать, что пришли из северных областей Тибета, а затем затерялись бы в традиционной толпе богомольцев. Паломники, принадлежащие к различным племенам, зачастую из дальних краев, являют собой большое разнообразие типов; диалекты странников, подобно их головным уборам и костюмам, чрезвычайно отличаются друг от друга. Поэтому я надеялась, что моя внешность, одежда и произношение, которые могли показаться коренным жителям непривычными, останутся незамеченными.
Теперь мы значительно возвышались над долиной, в начале которой находился Лондре. В просветах густых зарослей колючего кустарника виднелась речушка, через которую мы перешли утром. Козья тропа, начинавшаяся у наших ног, почти отвесно спускалась по склону и вела от дороги к этим безлюдным дебрям. Мне показалось, что настал благоприятный момент отделаться от двух простаков, не подозревавших о заботах, которые они мне доставляли.
— Я сбила ноги, они распухли, — сказала я носильщикам. — Мне нельзя идти дальше. Давайте спустимся на берег реки, приготовим чай, и я разобью там лагерь.
Честные крестьяне не выразили удивления. Китайские плетеные сандалии в самом деле причиняли мне боль; носильщики видели, как я обмывала свои кровоточащие ноги в ручье. Мы спустились к реке, и я велела поставить палатку на крошечной поляне. Если бы носильщики или кто-то из здешних жителей спросили, что заставило меня избрать такое странное место для стоянки, можно было бы сослаться на близость воды и соседство зарослей, защищавших нас от ветра.
Мы развели костер, и я заставила носильщиков плотно поесть, в то время как мы с Йонгденом лишь слегка перекусили, не чувствуя голода, поскольку были слишком озабочены неотвратимым приближением нашего бегства и опасениями, что план провалится в последний момент. Как только честные селяне закончили трапезу, я велела одному из них отправиться на гору за большими поленьями, так как тонкие сучья кустарника, окружавшего наш лагерь, давали слишком слабое пламя, недостаточное, по моим словам, чтобы согреть нас ночью.
Когда он скрылся из вида, я объяснила его товарищу, что из-за израненных ног долгие переходы будут для меня слишком тягостны и поэтому я решила задержаться на неделю в окрестностях Лондре, где смогу изучить местные растения, а затем отправлюсь в Луцзе-Кьянг, и прибавила, что его услуги мне больше не нужны. Когда я снова соберусь продолжить путь, будет легко найти другого носильщика в местной деревне. Это показалось тибетцу вполне естественным, а щедрая плата, служившая вознаграждением за трехдневный труд, наполнила его радостью. Он тотчас же отправился домой, убежденный в том, что второй носильщик, занятый рубкой леса на горе, останется мне прислуживать.
Когда второй крестьянин вернулся, я в точности повторила ему те же самые слова, которые говорила его ушедшему товарищу, добавив, что, раз я не могу немедленно отправиться в Луцзе-Кьянг, ему придется отнести туда письмо и посылку. Я дала ему это поручение, чтобы он не смог вернуться той же дорогой, по которой уже шел отосланный крестьянин. Для моей безопасности было необходимо, чтобы тибетцы встретились только через несколько дней. Я знала, что из Луцзе-Кьянга можно вернуться в деревню, откуда мы вышли, по прямой дороге, ведущей через горную гряду, которую мы только что обогнули. Второй одураченный мною носильщик должен был избрать данный путь, и, дабы он неминуемо сделал это, я послала его именно туда, где начиналась дорога.
Письмо и пакет предназначались миссионеру, который, как я знала, жил в этом месте. Я никогда его не видела, и он совершенно меня не знал.
Письмо, состряпанное на скорую руку, ничего не сообщало ему о моих планах; в свертке же лежало кое-какое тряпье, от которого мы решили избавиться для облегчения нашей поклажи, но расстались с ним не без легкой грусти, так как рассчитывали использовать его в пути в качестве подстилки, чтобы не спать зимой прямо на грязной или промерзшей земле.
Второй носильщик не усмотрел в моем поручении ничего необычного. Он удалился, также придя в восторг от полученной щедрой платы, полагая, что его отсутствующий товарищ был послан в деревню за покупками, вернется вечером и останется со мной на всю неделю, пока я буду отдыхать.
Любопытно было бы послушать, что говорили друг другу двое крестьян, когда встретились несколько дней спустя, обогнув одну и ту же гору с севера и юга, но я этого так и не узнала.
«Все, чему суждено было свершиться, исполнилось» — эта фраза, часто повторяемая в буддийских сутрах по поводу окончания дела куда более высокого порядка, нежели то, которое мы благополучно завершили, столь точно выражала мои нынешние чувства, что невольно пришла мне на память.
Оставшись одни, мы с Йонгденом стояли в чаще и молча смотрели друг на друга. Наше новое положение выбило нас из колеи: по правде сказать, мы слегка оторопели.
Более двух лет — точнее, со времени моих первых столкновений с тибетскими властями в местности Кхам — мы с ламой неустанно обсуждали, каким образом можно «исчезнуть», избавиться от нашего окружения и, сбив всех со следа, перевоплотиться в других людей. В течение долгого пути с крайнего степного юга до первых монгольских стойбищ в пустыне Гоби, в также на дорогах, которые вели нас к тибетско-юньнаньской границе, лишь эта тема постоянно служила нам пищей для разговоров, неотступно преследовала нас в мыслях и тревожила во сне.
Теперь же то, что, как мы справедливо считали, столь трудно осуществить, стало доступным: через несколько часов мы могли двинуться к Докарскому перевалу, по которому тогда пролегала граница заповедного Тибета.
Я поспешно раздула огонь, Йонгден отправился за водой к реке, и мы приготовили чай на тибетский лад: вскипятив воду, бросили в тот же котелок масло и соль, по упрощенному методу бедных странников, которые не могут позволить себе роскошь делать эту смесь с помощью маслобойки.