Путешествие парижанки в Лхасу
Шрифт:
Ночь близилась к концу. Мы дошли до места, где тропа вилась под сенью высоких деревьев с густой листвой, образовавших своеобразный узкий туннель. Родниковая вода сочилась меж замшелых камней и гниющих листьев; от сырой земли повсюду исходил резкий запах плесени. По мере нашего продвижения большие птицы, дремавшие на ветках, резко взлетали с оглушительным шумом.
От жажды у нас пересохло в горле, и мы с Йонгденом решили сделать остановку, чтобы выпить чаю, но мне было неприятно задерживаться в этом месте, хотя здесь мы впервые увидели воду, после того как покинули долину. Возможно, сюда приходили на водопой хищники. Леопарды, и особенно пантеры, водились в этой местности в большом количестве; я не боялась встречи с ними, но и не искала ее. Более всего казалась невыносимой мысль, что мы снова потеряем драгоценное время. Из-за бесконечных извилин петлявшей дороги мы все еще находились в виду Лондре. Конечно, на таком расстоянии невозможно рассмотреть наши лица, но можно было заметить две черные точки, обозначавшие двух странников, бредущих к дороге паломников, а я страстно желала не оставлять никаких, даже малейших признаков своего присутствия. Если бы я была одна, то вынесла бы любую муку, лишь бы не останавливаться ни на миг, и поползла бы на коленях, если бы меня не держали ноги; но крайняя усталость бедного, измученного ламы одержала верх над моей осмотрительностью. Он не сел, а повалился на сырую листву, и я отправилась за хворостом, чтобы развести костер.
Совсем рядом оказался ручеек, и это избавило нас от перспективы пить воду, стоявшую среди мха. Горячий, сдобренный маслом чай очень подкрепил наши силы, но моего спутника от приятной истомы стало клонить ко сну. Я готова была расплакаться от отчаяния. Каждая потерянная минута уменьшала шансы на удачу. Однако я знала по собственному опыту, что в подобных случаях сон действительно необходим и с ним невозможно бороться. Поэтому я дала Йонгдену поспать. Не прошло и часа, как я разбудила его, и мы снова двинулись в путь.
Безлюдье придало нам смелости, и мы продолжали восхождение, когда солнце было уже высоко. Внезапно мы услышали над своей головой звуки голосов.
И тут нас охватила дикая паника; не обменявшись ни словом, думая только о том, как бы нас не заметили, мы ринулись с тропы в глубь чащи, как испуганная дичь. Пережив эту тревогу, мы уже не решались продолжать свой путь. Дровосеки, пастухи, спускавшиеся в Лондре, либо жители Луцзе-Кьянга, поднимавшиеся к Докарскому перевалу, могли столкнуться с нами на дороге, заметить нечто необычное в нашем облике и рассказать об этом в деревне, которую мы только что миновали, или по ту сторону границы… Лучше было не рисковать.
Найти укрытие оказалось непросто, так как мы находились на крутом склоне уступа, где не было ни пяди ровной земли; нам оставалось лишь выбраться с осыпи и, скорчившись, присесть под деревьями на более твердой почве. В этом неудобном положении, стараясь почти не двигаться из страха скатиться с откоса вниз, мы провели первый благословенный день нашего удивительного путешествия.
Однообразное течение времени прерывалось звуками, отвлекавшими нас от дум, без которых я бы охотно обошлась. Сначала мы долго слушали крики невидимых пастухов, которые вели свои стада, также скрытые от наших глаз, вверх по склону горы. Затем появился дровосек; он напевал приятный мотив, громоздя срубленные стволы деревьев один на другой и, конечно, не подозревая о том, что его присутствие пугает бедную ученую иностранку. По всей вероятности, листва полностью закрывала нас, и наши одеяния красноватого цвета сливались с осенними красками. Однако опасение, что этот человек либо пастухи, расхаживавшие наверху, нас видели, внушало мне как нельзя более мрачные мысли. Я уже готова была вообразить, что меня подстерегает новая неудача и я напрасно явилась сюда из далекого Туркестана, пройдя через весь Китай.
Вскоре после захода солнца мы начали ночной переход.
Преодолев последний подъем, еще более крутой, чем предыдущие, мы вышли к небольшому шёртену [15] стоявшему на развилке, где наша тропа соединялась с дорогой паломников — довольно хорошей дорогой, по которой гоняют мулов. Идти по ней было легко и приятно. Большая удача, что мы добрались сюда, никого не встретив, и если бы эта удача и дальше нам сопутствовала, позволив преодолеть Докарский перевал или добраться до берегов Меконга при столь же благоприятных обстоятельствах, я могла бы считать, что успех почти обеспечен.
15
Шёртен — один из тибетских памятников, соответствующих индийским ступам, где хранятся предметы религиозного культа или прах великих лам.
Страдая от жажды еще сильнее, чем накануне — так как не пили уже около суток, — мы наконец оказались перед широким потоком, катившим свои бурные, белые от пены воды по усеянному камнями руслу, зажатому меж крутых берегов.
Йонгден, повинуясь желанию освежиться, решил немедленно спуститься к реке. Я попыталась его отговорить. В темноте нельзя было разглядеть камней, частично прятавшихся под сухой листвой; споткнуться об один из них означало неминуемо соскользнуть в поток и оказаться во власти его стремительного течения. Но юноша упорствовал. Вода так редко встречается в этих краях, убеждал он, нужно воспользоваться случаем и утолить жажду, иначе нам, быть может, еще долго придется страдать.
Его довод был не лишен оснований, но я предпочитала мучительную жажду риску утонуть и посему строго приказала своему приемному сыну, чтобы он отказался от этой мысли и немедленно перешел через небольшой мост, возникший перед нами.
Перебравшись через него, мы обнаружили, что другой берег менее обрывист. Здесь виднелись следы дороги, по которой легко было спуститься вниз; в стороне от нее валялись почерневшие камни, засыпанные золой, — признак того, что паломники иногда останавливаются в этом месте, чтобы перекусить.
Хотя время было дорого, я решила остановиться и выпить чаю, как вдруг нас окликнул голос из темноты. Мы остолбенели от ужаса. Кто-то был рядом, а мы с Йонгденом, споря, говорили по-английски, и даже очень громко. Слышал ли нас незримый незнакомец? Понял ли он по странным звукам неведомого ему, не китайского и не тибетского, языка, что по лесу бродят чужаки?
По его словам нельзя было это понять. Он предложил нам горячие угли, чтобы разжечь костер, и чашку горячего чая, пока наш не вскипел. То был обычный знак вежливости, которую тибетские странники проявляют ко всякому, кто проходит мимо места их стоянки.
Растерявшись, мы ничего не ответили. Другой голос осведомился:
— Кто вы такие? Почему разгуливаете ночью?
Мы по-прежнему никого не видели, но голоса доносились из огромного дерева. Я поняла, что, по-видимому, в дереве было большое дупло, которое этой ночью стало приютом для странников.
— Мы — паломники, — отвечал Йонгден, — докпа из Амдо, и не выносим здешней жары; когда мы выходим на солнце, у нас начинается жар. Поэтому мы дожидаемся ночной прохлады, чтобы закончить обход святой горы.
Это объяснение нашего странного поведения звучало вполне убедительно. Любопытный путник умолк, удовлетворенный ответом, но лама продолжил разговор:
— А вы кто такие?
— Мы тоже паломники.
— Ну, прощайте! — сказала я в свою очередь, чтобы закончить беседу. — Мы пройдем еще немного и сделаем остановку, когда снова увидим воду. Спасибо за чай, мы не хотим пить.
Это не было ложью. От пережитого волнения мы позабыли о жжении в пересохшем горле и думали только о том, как бы поскорее удалиться от своих собеседников, которых нам не удалось разглядеть.