Путешествие пилигрима в Небесную страну
Шрифт:
Красн.: "Твои убеждения мне совершенно по сердцу. И что может быть приятнее и полезнее такой беседы? Приятно в том отношении, что если кто желает рассуждать об истории и мистическом смысле Божиих дел, о чудесах или знамениях, где может он найти лучшее и более утешительное повествование, если не в Священном Писании?"
Верн.: "Все это так. Но главная цель извлечь пользу от разговора и чтения".
Красн.: "И я того же мнения. Разговаривать об этом весьма полезно. В это время человек познает многое, чего не знал, например, он познает всю суету земных наслаждений и оценяет небесное, он постигает необходимость возрождения духом, недостаточность
Верн.: "Все это, конечно, справедливо и мне приятно слышать это от тебя".
Красн.: "Увы! Отсутствие подобных бесед часто бывает причиной того, что столько людей не понимают необходимости веры и действия благодати на их души для достижения вечной жизни, так как от незнания истины столько людей живут, рассчитывая на дела закона, по которым нет возможности получить Царствие Божие".
Верн.: "Да, но позволь тебе сказать, что знание Небесного есть дар Божий, нельзя человеку добиться этого своими трудами или разговором о том".
Красн.: "О, я все это знаю отлично, человек не может дать себе ничего, если оно не дано ему свыше. Все по благодати — не по делам, я могу вам насчитать тысячи текстов из Св. Писания для удостоверения в этом."
Верн.: "Хорошо, так какую же тему мы теперь изберем для нашей беседы?"
Красн.: "О, решительно какую хочешь. Я могу рассуждать о небесном и о земном, о нравственных вопросах и о евангельских, о светском и о духовном, о прошедшем и о будущем, об иноземном и о домашнем, о самом необходимом и о менее важном, лишь бы все это послужило нам в пользу".
Верный стал тогда чувствовать некоторое изумление и подошел к Христианину, который с минуты появления Краснобая ходил поодаль. Он сказал ему тихо: "Какого хорошего товарища мы приобрели, из него выйдет непременно отличный пилигрим". Христианин скромно улыбнулся и отвечал; "Этот господин которым ты так восхищаешься, может морочить своим языком разом двадцать человек, пока они его не знают".
Верн.: "А разве ты его знаешь?"
Хр.: "Более, вероятно, чем он сам себя знает".
Верн.: "Так скажи, пожалуйста, кто же он?"
Хр.: "Его имя Краснобай. Он из нашего города. Удивляюсь, что ты его не знаешь, но правда, наш город очень велик".
Верн.: "Чей он сын и около какого места он жил?"
Хр.: "Его отца зовут Болтливым, а место жительства в городе под названием Краснобай из Врального Ряда, и несмотря на его изящный разговор, он прежалкий и препустой господин".
Верн.: "Однако, как он красив и приятен в разговоре".
Хр.: "Да, пока с ним не сходишься очень близко. Он в наилучшем виде когда с чужими, дома же он просто неприятен. Что ты его находишь красивым, напоминает мне то, что я заметил, рассматривая картины: чем от них стоишь далее, тем они кажутся лучше, и наоборот".
Верн.: "Но мне все сдается, что ты шутишь, потому что ты сейчас улыбнулся".
Хр.: "Боже упаси, чтобы я в шутку (хотя улыбнулся) очернил своего брата! Я тебе о нем расскажу подробнее. Этот человек годен для всякого рода общества. Как он с тобой охотно разговаривал, также охотно говорит он и в питейном доме. И чем более водки и хмеля в его мозгу, тем более слов у него на устах. Религия не обитает ни в его сердце, ни в душе, ни в его поведении. Все,
Берн.: "Ужели! Так сильно я ошибся в этом человеке?"
Хр.: "Ошибся, без всякого сомнения. Помни сказания: "Они говорят, но не исполняют"; и "Царствие Божие не в слове, а в силе". Он говорит о молитве, об обращении, о вере, о духовном возрождении, но он только умеет разговаривать об этом. Я бывал в его семействе и изучал его и в доме и вне дома и что о нем передаю, то верно. В его доме такое же отсутствие религии, как в яичном белке нет вкуса. Никогда они там не молятся и не встретишь у него никого, в котором появилась бы тень обращения и раскаяния; право, скотина даже, какая бы ни была, более его служит к прославлению Бога. Но он пятно, укор и стыд для религии, о которой болтает зря и без толку, и поэтому религия — позор во всем его околотке. Вот как о нем отзываются вообще: вне дома — святой, а у себя — сатана. И его бедное семейство тяжело это чувствует: с ними он ворчун или колко оскорбителен, с прислугой — несправедлив и взбалмошен, так что они сами не придумают, что им делать и как с ним говорить.
Кто с ним в денежных делах, рассказывает, что лучше иметь дело с Турком, чем с ним, потому что он постоянно норовит надуть, обмануть или провести. Притом он и сыновей своих воспитывает в таком же духе, и, если подчас заметит в одном из них легкую наклонность к глупой боязливости (так называет он всякое проявление проснувшейся совести), он тотчас обзовет их при всех дураками и болванами и старается удалить от выгодного дела. По моему мнению, он своей порочной жизнью послужил для многих камнем преткновения, и если Господь не остановит его, он еще многих погубит".
Верн.: "Ну брат, конечно, не имею права сомневаться в твоих словах, так как ты его знаешь лично, и притом, как христианин судишь о людях по свету Евангелия. И я не хочу думать, что ты так о нем отзываешься по одному недоброжелательству".
Хр.: "Если б он был мне незнаком, как тебе, вероятно, я совершенно разделил бы с тобой твое хорошее о нем мнение. Скажу более, если бы все это было мне передано врагами религии, я бы усомнился и счел бы за клевету (что нередко достается богобоязненным людям от уст дурных), но все, что я передал тебе и гораздо более еще, было узнано мною лично, и я могу доказать это. Притом, хорошие люди стыдятся его знакомства, его одно имя приводит их в краску, если они имели случай узнать его ближе."
Верн.: "Да, вижу теперь, что говорить и действовать — два совершенно различных вопроса, и впредь стану относиться к этому внимательнее".
Хр.: "Именно так различны, насколько различны душа и тело: ибо если тело без души мертво, можно сказать, что и душа без тела действовать не может. Эссенция религии в практической ее стороне: "Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях, и хранить себя неоскверненными от мира" (Иак. 1,27). Этот Краснобай и не заботится об этом; он думает, что слушать и говорить достаточно для истинного христианина, и он таким образом обманывает душу свою. Слушание есть принятие семени в сердце, разговор о том еще не есть доказательство созревшего плода в сердце и в жизни. В день суда не будет спрошено: слушали ли вы и рассуждали ли?. Но были ли исполнителями или только толкователями? И смотря по этому и будут все судимы. Конец мира мы сравниваем с жатвой, и жнецы соберут одни плоды. Конечно, надо помнить, что только одни плоды веры будут приняты. Но я это говорю только, чтобы объяснить тебе, как ничтожно будет религиозное исповедание Краснобая в тот день".