Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»
Шрифт:
Ожидая полной воды или в том случае, если море станет беспокойным, мсье Д’Эскюр промерит глубины внутри бухты, в особенности в маленьком заливе позади двух холмов, где, как я полагаю, должна быть очень хорошая якорная стоянка. Он также попытается нанести на карту границы скалистого и песчаного грунтов, чтобы хороший грунт было легко обнаружить. Я полагаю, что в том месте, где открывается пролив к югу от острова при движении от двух холмов, находится очень хороший песчаный грунт. Мсье Д’Эскюр проверит, насколько мое мнение обосновано. Однако я еще раз повторяю, что прошу его сохранять предельное благоразумие».
Отдав эти инструкции, разве должен был я чего-либо опасаться? Их получил мужчина тридцати трех лет, который прежде командовал военным кораблем. Какое сочетание поводов для спокойствия!
Наши шлюпки отошли от кораблей в шесть часов утра в соответствии с моими приказами. Это было столь же задание для удовольствия, как и для пользы дела. Они могли поохотиться и позавтракать под деревьями.
В помощники мсье Д’Эскюру я придал мсье де Пьервера и де Монтарналя, единственного из своих родственников, кто служил во флоте и к кому я был так же нежно привязан, как к собственному сыну. И ни один из молодых офицеров не подавал столь больших надежд, как мсье де Пьервер, который уже научился всему, что я по-прежнему ожидал от других.
Семь лучших солдат вошли в команду баркаса, к ним присоединился главный штурман моего корабля, чтобы измерять глубину. В ялике мсье Бутена вторым был мсье Мутон, лейтенант фрегата. Я знал, что баркасом «Астролябии» командует мсье де Маршенвиль, однако мне было неизвестно, есть ли там другие офицеры.
В десять часов утра я увидел, что наш ялик возвращается. Несколько удивленный, поскольку я не ждал их так скоро, я спросил у мсье Бутена еще до того, как он поднялся на борт, каковы новости. Прежде всего, я опасался нападения дикарей. Вид мсье Бутена отнюдь не успокаивал, самая живая печаль изображалась на его лице.
Вскоре он сообщил мне о страшном кораблекрушении, свидетелем коего стал. Он сам избежал подобной же участи лишь благодаря твердости своего характера, который позволил ему увидеть все возможности, сохраняющиеся даже в момент наибольшей опасности.
Следуя за своим командиром, он был унесен в самое средоточие бурунов, которые установились в проливе, в то время как течение отлива выходило из него со скоростью трех-четырех лье в час. Он подумал, что сможет развернуть ялик кормой к морской волне и, двигаясь таким образом, избежать затопления, в то время как отлив должен был нести его за собой наружу. Вскоре он увидел буруны перед носом ялика и понял, что вышел в открытое море. Более озабоченный спасением своих товарищей, чем собственным, он пошел вдоль кромки бурунов, надеясь спасти хоть кого-нибудь. Он даже попытался пробиться в них снова, но отлив не позволил ему. В конце концов он взобрался на плечи мсье Мутона, чтобы осмотреть большее пространство. Тщетные надежды! Всех поглотило море… Мсье Бутен вернулся, когда начался прилив.
Поскольку море успокоилось, этот офицер уповал на то, что с баркасом «Астролябии» все в порядке. Он видел лишь гибель нашего баркаса. В это время мсье де Маршенвиль находился в полной четверти лье от места опасности, иначе говоря, в море настолько спокойном, какое встречается лишь в самой защищенной гавани. Однако этот юный офицер, движимый благородством, несомненно опрометчивым, поскольку при тех обстоятельствах ничем помочь было нельзя, и обладая возвышенной душой и слишком большой смелостью, чтобы рассуждать, когда его товарищи находились в крайней опасности, поспешил им на помощь, бросился в те самые буруны и погиб, жертва своего благородства и формального неподчинения приказам командира.
Вскоре мсье де Лангль прибыл ко мне на борт, так же подавленный горем, как и я, и сообщил мне со слезами на глазах, что несчастье безмерно больше, чем я мог представить. После нашего отплытия из Франции он установил для себя неизменное правило никогда не назначать двух братьев — мсье де ла Борд Маршенвиля и де ла Борд Бутервилье — в одну и ту же шлюпку. Однако он уступил в этом единственном случае высказанному ими желанию вместе погулять и поохотиться — ибо почти лишь с такой точки зрения мы оба воспринимали эту лодочную прогулку, которая, как мы полагали, столь же мало подвержена опасности, как если бы она совершалась на рейде Бреста в хорошую погоду.
В то же самое время к нам пришли пироги индейцев, чтобы объявить об этом печальном событии. Посредством знаков эти грубые люди объяснили нам, что видели гибель двух наших лодок и что не было никакой возможности помочь им. Мы нагрузили их подарками и попытались дать понять им, что тот, кто спасет хотя бы одного из наших людей, получит все наши богатства.
Ничто не могло сильнее тронуть их человечность. Они поспешили к берегу моря и рассеялись по обоим побережьям залива. Я уже отправил свой второй баркас под командованием мсье де Клонара на восток, где тот, кто имел счастье спастись, скорее всего выбрался бы на берег — хотя это и было против всех вероятий, чтобы кто-то мог выжить. Мсье де Лангль отправился на западный берег, чтобы посетить другие возможные места, а я остался на борту, возглавив охрану двух кораблей, с достаточным количеством солдат, чтобы не опасаться дикарей, с которыми благоразумие велело нам всегда быть начеку.
Почти все офицеры и многие другие лица сопровождали мсье де Лангля и Клонара. Они прошли три лье вдоль берега, где, впрочем, никаких обломков найдено не было. Я все же продолжал питать слабую надежду. Разум с трудом свыкался со столь резким переходом из приятного состояния в глубокое горе. Однако возвращение наших шлюпок разрушило эту иллюзию и повергло меня в столь сильную печаль, что любые слова смогли бы выразить ее лишь самым несовершенным образом. Я привожу здесь отчет мсье Бутена. Он был другом мсье Д’Эскюра, и мы с ним согласны во мнении о неосторожности этого офицера.
«13 июля в пять часов пятьдесят минут утра я отошел от борта „Буссоли” в ялике. Я получил приказ последовать за мсье Д’Эскюром, который командовал нашим баркасом. Мсье де Маршенвиль, командир баркаса „Астролябии”, должен был присоединиться к нам. Письменные инструкции, полученные мсье Д’Эскюром от мсье де Лаперуза и зачитанные мне, предписывали ему: использовать эти три шлюпки для промеривания глубин в бухте; нанести в определенных местах показания лота на карту, врученную ему; промерить глубины в проливе, если море будет спокойным, и измерить его ширину. Однако ему было недвусмысленно запрещено подвергать шлюпки, подчиняющиеся его приказам, малейшей опасности и приближаться к проливу, если там будут буруны или волнение.
Обогнув западную оконечность острова, около которой мы стояли на якоре, я увидел буруны на всем протяжении пролива, что делало невозможным приближение к нему. Мсье Д’Эскюр в это время был впереди меня с поднятыми веслами и, похоже, ждал меня. Однако, когда я подошел на расстояние пушечного выстрела, он продолжил грести. Поскольку ход его шлюпки значительно опережал мой, несколько раз он повторил этот маневр, однако я так и не смог присоединиться к нему.
В семь часов с четвертью, постоянно двигаясь к проливу, мы находились не более чем в двух кабельтовах от него. В это время наш баркас повернулся бортом. Я повторил это движение в его кильватере. Мы изменяли курс, чтобы вернуться в бухту, оставив пролив позади. Мой ялик развернулся кормой к нашему баркасу на расстоянии оклика. Я увидел, что баркас „Астролябии” находится в четверти лье внутри бухты. Мсье Д’Эскюр тогда окликнул меня, смеясь: „Я полагаю, лучшее, что мы можем сделать, — это отправиться завтракать! В проливе ужасные буруны”. Я ответил: „Несомненно, и мне кажется, что наши труды закончатся определением границ песчаного заливчика, который лежит по ходу с левого борта”. Мсье де Пьервер, который был вместе с мсье Д’Эскюром, собирался ответить мне, однако его взгляд был направлен на восточный берег, и он заметил, что нас несет отлив. Я также заметил это, и в тот же миг гребцы двух шлюпок начали изо всей силы налегать на весла, взяв курс на север, чтобы отдалиться от пролива, от которого мы находились еще в сотне туазов.