Путешествие с дикими гусями
Шрифт:
– Тебя тут один человек ждет. Так что давай с нами.
Я уперся ногами в пол, хотя, по ходу, они уже в желе превратились.
– Говорит, ты его на...бал.
Блин, я чуть на месте не сдох от такого юмора. Это кто кого на...бал-то?! Ладно, ребята, давайте по-хорошему.
– Леш, слушай, а пусть он ждет там до х...евых седин и турецкой пасхи. Вы меня искали, не нашли. Он вам ничего не сделает. А вот мне – очень даже. Скажи парням, чтоб отпустили, будь человеком!
У Лехи глаза стали большие-пребольшие, а лоб прорезала вертикальная морщина – наверное, извилина напряглась.
– Не отпустят они, - потрусил рядом Лешка. – Они думают, из-за тебя черножопые от нас подорвали. Теперь траву брать негде. То есть, говорят, Хамид со второго корпуса тоже барыжит, но у него, с...ки, дорого. А когда ты говорить научился?
Я чуть не взвыл. То есть мне теперь из-за петрушки их гребаной в могилу ложиться?! Ха! Жаль, у меня полотенца под рукой нету. Зато есть кое-что другое. Пожестче. Стальное и с острыми краями. Брелок, на котором болтался электронный ключ – усыпанная стразами буква «М».
Я перестал упираться, подался чуть вперед и развернулся в сторону Георга. Тома, ясно дело, потянул меня обратно, чем удобно подставился. Наверное, парень даже не понял, что лягнуло его по яйцам, а потом в коленку. Об этом у него появилось время подумать, пока он валялся на полу. И смотрел, как щеку Георга вспарывают две параллельные кровавые полосы – до мяса. Румын заорал и попер на меня. Я махнул перед собой кулаком с брелоком, зажатым так, чтобы острия «М» торчали между пальцами. Георг отшатнулся, но Тома уже прочухался и подбирался сзади. И еще Лехе орал – явно, чтоб тот не стоял дубом, а подключался к событиям.
Пацаны вокруг, почуяв, что махач грядет эпический, забыли о жрачке. Наоборот, теперь с улицы пер народ, заметивший кровищу сквозь стеклянную дверь. А то их на вторую часть представления не пригласили! Нет, чтоб помочь, с...ки!
Я поднырнул под руку Тома и сунул брелоком ему в ребра. Что-то сдавило мое запястье и вывернуло, ключ со звоном брякнулся на пол. Ну все, хана мне! Щас Георг точно руку сломает. В глазах уже темнело от боли, когда я заметил возвышающуюся над головами орущих пацанов черную макушку в короне.
– Абдулкади-ир! – со всей мочи завопил я.
Человеческие волны расступились, и на сцену царственно вступил Ирод. Хватка на моей руке внезапно разжалась. Я обернулся. Георг сидел на полу, тряся головой. Тома с Лешкой нервно переглядывались – рядом с Абдулкадиром выросли иракец и Ахмед с очень недобро сжатыми кулаками. Расклад стал четверо против троих. Воспользовавшись временным затишьем, я присел и подобрал ключ. Не успел встать, как волны над моей головой сомкнулись.
Когда я дополз до двери, колошматили, по ходу, уже все и всех: арабы румын, румыны узкоглазых, негры арабов... Учителя обмирали по стеночкам, кто-то успел запереться в спортзале. Розовые волосья Милы развивались в эпицентре, как флаг революции – кажется, девчонка успела взобраться кому-то на плечи и визжала, как баньши, предрекающая чью-то кончину. Хоть бы не мою...
Не дожидаясь исхода побоища, я тихонько выскользнул на улицу.
Черная дыра. Германия
Лачо забрал нас с вокзала сразу после шести. Радости моей не было границ. Сейчас бы я не только сожрал желтую комковатую кашу, я бы еще и миску после нее вылизал. А потом залез бы в обжигающе горячий душ, чтобы смыть с себя кислый запах чужого пота и спермы, который, казалось, пропитал меня насквозь. Даже вонь и грязь Франкенштейнова логова меня больше не пугали: ведь там поджидал мягкий матрас, на котором можно свернуться в комочек, притвориться, что этого дня просто не было, и забыться сном.
Но Лачо поехал от вокзала другой дорогой. Немного покружив по улицам, он остановился у метро, заскочил в первую попавшуюся забегаловку и вернулся в машину с чем-то вроде шавермы – для нас, пацанов. Казалось, за всю жизнь я не ел ничего вкуснее! Хряпал завернутую в лепешку зелень с привкусом мяса так, что за ушами трещало. Даже не заметил, что нас уже снова везут по забитым машинами перекресткам, потом по узким улицам, пока Лачо не загнал машину в темный двор. Там он оставил нас запертыми, а сам скрылся в неприметном здании, исчезнув за стальной дверью.
Шаверма уже переваривалась в желудке, делать было нечего. В сытости и тепле салона меня так разморило, что несмотря на слабо шевелящуюся под ложечкой тревогу, я задремал. Проснулся, когда лицо мазнуло холодным воздухом, а в куртку вцепилась рука, выволакивая из машины. Я споткнулся и чуть не растянулся на асфальте, но Лачо поймал меня и подтолкнул в нужном направлении. Плохо соображая со сна, я щурился на серую стальную дверь и открывшийся за ней коридор – черный, как кишка негра, слабо освещенный хитро спрятанными под потолком лампами.
Мне это место напомнило подвал сатанистов из ужастика, такой, где они пытают и приносят в жертву невинных девушек и младенцев: а кто еще будет красить пол, потолок и даже стены в черный цвет? Кто еще будет тусоваться в помещении, где нет окон? Я уже давно не был невинным, но может, для психов нет особой разницы? Мне вовсе не хотелось, чтобы меня зарезали при свете свечей на столе, покрытом черной скатертью в стеариновых пятнах.
В общем, я затормозил на пороге, но Лачо пихнул меня промеж лопаток, и я влетел внутрь. Пахнуло влажным теплом, в носу защекотало от смеси пряных запахов – то ли парфюма, то ли каких-то курений. Откуда –то из глубины подвала неслись приглушенные звуки музыки: бухающие басы и завывания, ну точно, будто бесов вызывают. В музыку вплетались голоса, по стенам скользили тени, но людей видно не было.
Наверное, привези Лачо меня сюда сразу из логова, я бы пачкал штаны с каждым шагом по жуткому коридору. Но после вокзала все чувства вроде как притупились, даже боялся я теперь вполсилы. Цыган стукнул в стену, толкнул, и она открылась: черную дверь на черном я не сразу различил. За дверью оказалась тесная комнатушка, которую освещал только большой экран на стене. На экране старательно трахались два парня. Узкий диванчик – единственную мебель в комнате – занимал полуголый мужик, очевидно, посматривавший порно для разогрева. А теперь Лачо подал ему основное блюдо – меня.