Путешествие стипендиатов (илюстр)
Шрифт:
— Так, значит, — спросил Нильс Гарбо, — именно с этого момента остров и принадлежит англичанам?…
— И да и нет, — ответил Роджер Хинсдейл.
— Я бы сказал «нет», — уточнил Луи Клодьон, прочитавший все, что имело отношение к острову, к которому направлялся «Стремительный». — Дело в том, что по Утрехтскому договору концессия на управление была предоставлена маршалу д'Эстре, и он в тысяча семьсот восемнадцатом году направил туда войска, чтобы защитить французскую колонию.
— Все верно, — подтвердил Роджер Хинсдейл. — Однако по требованию Англии эта концессия была отменена в пользу герцога Монтаня…
— Точно, — подтвердил
— Какое это имело значение, если на острове остались английские колонисты?…
— Несмотря на то, что они там действительно остались, по Парижскому договору тысяча семьсот шестьдесят третьего года полная и безраздельная власть над колонией была передана Франции!
Это была истинная правда, и Роджер Хинсдейл, весьма решительно настроенный защищать свою точку зрения, был вынужден это признать. В последующий период остров стал процветать благодаря предприятиям, основанным там колонистами с Гренады, Сент-Винсента и Мартиники. В 1709 году остров насчитывал тринадцать тысяч жителей, включая рабов, а в 1772 году — более пятнадцати тысяч.
Однако и впоследствии Сент-Люсия продолжала оставаться ареной борьбы великих держав, и Роджер Хинсдейл добавил:
— В тысяча семьсот семьдесят девятом году остров был захвачен генералом Аберкромби и перешел под британское владычество…
— Знаю, знаю, — ответил Луи Клодьон, не желавший уступать, — но по договору тысяча семьсот восемьдесят третьего года он снова был передан Франции…
— …чтобы в тысяча семьсот девяносто четвертом году вновь стать английским, — объявил Роджер Хинсдейл, отвечавший контраргументом на каждую приводимую дату.
— Здорово!… — воскликнул Тони Рено. — Держись, Луи, и скажи-ка нам, когда над островом вновь затрепетал французский флаг…
— Конечно, Тони, остров действительно был признан французской колонией в тысяча восемьсот втором году.
— Но ненадолго, — поспешил заметить Роджер Хинсдейл. — После разрыва Амьенского договора [225] в тысяча восемьсот третьем году он вновь перешел к Англии, и на сей раз окончательно, надо полагать.
— О! Окончательно!… — воскликнул Тони Рено, сделав весьма пренебрежительный жест.
— Решительно, Тони, именно окончательно! — сказал Роджер Хинсдейл, который «завелся» и постарался вложить в ответ как можно больше иронии. — Уж не ты ли собираешься захватить его в одиночку?…
[225]Амьенский договор — мир между Великобританией и Францией, заключенный во французском городе Амьене 25 марта 1802 года; в соответствии с мирным соглашением англичане возвращали французам и их союзникам (испанцам и голландцам) все завоеванные колонии, кроме Цейлона и Тринидада.
— А почему бы и нет?… — не замедлил с ответом Тони Рено, гордо подбоченясь и приняв вид завоевателя.
Нильс Гарбо, Аксель Викборн, Альбертус Лейвен и Магнус Андерс были совершенно в стороне от этой дискуссии между англичанином и французом. Ни Дания, ни Голландия никогда не претендовали на колонию, ставшую сейчас яблоком раздора. Возможно, Магнус Андерс мог бы примирить спорщиков, заявив права на остров со стороны Швеции, которая не имела теперь в архипелаге ни одного, даже самого крошечного, островка, но не в его характере было вступать в бесплодные
Однако поскольку дискуссия грозила выйти за рамки простого спора, в беседу вмешался мистер Гораций Паттерсон со своевременным замечанием «quos ego!» [226] , обновленным Вергилием и от которого не отрекся бы и Нептун.
А затем тихо добавил:
— Спокойно, мои юные друзья. Уж не хотите ли вы отправиться на войну?… Война, этот бич человечества!… Война… Bella matribus detestata, что значит…
— На хорошем французском, — воскликнул Тони Рено, смеясь, — «отвратительные мачехи»!
[226]Ненавистная матерям война ( лат.). ( Примеч. ред.)
Услышав столь вольный перевод с латыни, вся компания отчаянных весельчаков разразилась хохотом, тогда как ментора даже передернуло.
Короче говоря, пикировка кончилась рукопожатием, проделанным с несколько натянутым видом со стороны Роджера Хинсдейла и совершенно чистосердечно со стороны Луи Клодьона. Затем обе высокие договаривающиеся стороны согласились с тем, что Тони Рено не должен предпринимать никаких попыток с целью освобождения Сент-Люсии от английского владычества. Единственное, что Луи Клодьон счел возможным добавить, так это то, что вскоре пассажиры «Стремительного» убедятся de visu [227] и de audita [228] , что если над островом сейчас и развевается британский флаг, то тем не менее там на всем — нравах, традициях, манере поведения — лежит неизгладимая французская печать. Высадившись на Сент-Люсии, Луи Клодьон и Тони Рено вполне могли бы решить, что попали на Дезирад, Гваделупу или Мартинику.
Незадолго до девяти поднялся ветер, и, как и рассчитывал Гарри Маркел, дул он с моря. И хотя речь идет о западе, тем не менее для Сент-Люсии это выражение совершенно справедливо, поскольку остров открыт и с запада, и с востока. Омываемый Антильским морем и Атлантическим океаном, остров открыт всем ветрам и волнам.
На «Стремительном» немедленно начали подготовку к подъему якоря. Как только якорь был поднят на кат и поставлены паруса на грот-мачте, фок-мачте и бизани, барк начал маневрировать, чтобы покинуть якорную стоянку и обогнуть мыс, закрывающий вход в порт Кастри.
Этот порт является одним из лучших в Антильском архипелаге, чем и объясняется упорная борьба за обладание им между Англией и Францией. К моменту нашего повествования относится завершение строительства набережных, причалов и складских помещений для обслуживания многочисленных судов. Острову, несомненно, уготовано большое будущее, ведь именно здесь заправляются углем, хранящимся в огромных складах, беспрестанно заполняющихся новыми партиями, доставляемыми судами из Великобритании, все пароходы, заходящие в порт.