Путешествие в будущее и обратно
Шрифт:
С многолетним уважением и наилучшими пожеланиями. Искренне Ваш Н. Коржавин, русский писатель, эмигрант». [67]
Бедный Коржавин не знал, что дни «многолетнеуважаемого» г-на Бакли на президентском посту радиостанции сочтены. Для фона отмечу, что мы с Коржавиным были знакомы еще с Москвы — встречались на диссидентских тусовках. Однажды я ему даже предложил подписать составленное мною обращение к президенту Никсону перед его приездом в Москву, которое ранее уже подписали многие правозащитники, включая Сахарова. Но Коржавин подписать отказался, честно объяснив, что боится лишиться возможности печатать свои стихи в журналах, а к эмиграции он еще не готов. Я понял и принял его объяснение. Так что Коржавин хорошо знал, кто я и откуда.
67
Цит.по:
Интересную деталь узнал я потом и от Владимовых. Они рассказали, что когда вспыхнул мой конфликт с руководителями РС, в редакцию «Граней» (Владимов тогда еще работал редактором) прибежал Романов, один из фюреров НТС, и стал рыться в архиве. «Здесь где-то должна лежать распечатка книги Белоцерковского, — объяснил он, — в которой этот негодяй (т. е. я) рассказывал, как он был завербован КГБ!». Он имел в виду текст «О самом главном», переданный в НТС Юрием Штейном! Там была автобиографическая главка. Ничего не найдя, Романов, проклиная «разгильдяев»-сотрудников, выбежал из редакции.
Увольнение со «Свободы» Американская демократия
После возвращения Беллингтона в Вашингтон было объявлено о предстоящем в течение лета смещении со своих постов всех главных руководителей РСЕ/РС — Ф. Шекспира, Д. Бакли и Дж. Бейли. Очевидно, Беллингтон не привез Рейгану никаких утешительных сведений. И вскоре же из эфира исчезли все «коричневые» передачи, как в русской редакции, так и в украинской. Многие уже подготовленные программы были выкинуты в мусорный ящик. Прекратилось и чтение псалмов по утрам.
Многие поздравляли меня с победой, но я чувствовал, что до победы еще далеко.
Интересно, что Рейган направил дорогого его сердцу Шекспира послом в Португалию, вновь продемонстрировав этим уровень своего интеллекта: ведь в Португалии тогда у власти находились социалисты! Пришлось вскоре же отзывать Шекспира из Лиссабона, после чего ему нашли, наконец, подходящее место — посла в Ватикане!
И еще важное отступление. В редакциях РСЕ Ф. Шекспиром были также назначены новые, более правые по взглядам руководители, но там ничего подобного тому, что начало происходить в русской и украинской редакциях РС, не случилось! В эмигрантских общинах из стран Восточной Европы и Прибалтики не было (или почти не было) «рехтсрадикалов». Некому было раскручивать коричневый шабаш.
Предчувствие, что моя победа была неполной, очень скоро материализовалось. Шестнадцатого марта 1985 года в известном либеральном американском журнале «Нэйшн» была напечатана моя статья «Солженицын — пятая колонна советской пропаганды» (в журнале было другое название), в которой я писал о том, что антидемократические и антизападные выступления Солженицына и его единомышленников превратили их в «пятую колонну» советской пропаганды. Если советской пропаганде, писал я, большинство людей в СССР уже перестали верить, то Солженицыну и Ко, говорящим с Запада примерно то же caмое, советским людям трудно не верить. В этой статье я обращал также внимание читателей на то обстоятельство, что западные консервативные круги, пленяясь антикоммунистической риторикой Солженицына и его союзников, дают им возможность использовать финансируемые Западом органы массмедиа, работающие на русском языке, для пропаганды своих взглядов.
В статье я ничего не писал о работе PCE/РС, но редакция журнала сама вставила в статью фрагмент из доклада сотрудника сенатской Комиссии по международным отношениям Дж. Крисчансена, в котором речь шла о скандале в русской редакции в связи с передачей эссе Лосева.
Между прочим, моя статья попала в «Нэйшн» для меня совершенно неожиданно. Я послал ее почитать моему чешскому другу, активисту Пражской весны, историку Михалу Райману, профессору Свободного Берлинского университета. Ему статья очень понравилась, и он переслал ее своему коллеге, американскому историку Стиву Коэну, автору знаменитой книги о Бухарине, и тот, в свою очередь восхитившись статьей, отнес ее в редакцию «Нэйшн», которой заведовала его подруга, а впоследствии жена, Кэтрин ван ден Хэйвел. (И Коэна, и Хэйвел многие знают в Москве.)
Шестнадцатого марта вышел номер «Нэйшн» с моей статьей, а уже 22 марта я получил выговор-предупреждение от администрации РС. В тексте выговора значилось, что я нарушил пятый пункт (sic!) контракта радиостанции с профсоюзами, согласно которому сотрудники должны испрашивать разрешение администрации на выступления вне радиостанции, если они касаются ее работы. Раньше этот пункт никогда не применялся, и я ничего не знал о его существовании. Сам два раза выступал в прессе по поводу работы радиостанции (защищал ее от нападок нацпатриотов!), выступали и мои коллеги, не испрашивая разрешения, в том числе с острой и нечестной критикой радиостанции (с «патриотических» позиций) выступал в «Посеве» сам Глеб Рар.
Выговор заканчивался предупреждением, что в случае повторения подобного нарушения я буду уволен.
Я немедленно написал ответ, в котором призвал администрацию аннулировать выговор-предупреждение. Я писал:
«Фрагмент о передачах РС был вставлен в мою статью редакцией ж-ла «Нэйшн» из доклада г-на Крисчансена. Но я принимаю ответственность за этот фрагмент. Однако предупреждение/выговор считаю необоснованным и представляющим собой еще одно свидетельство дискриминации по отношению ко мне по политическим, а возможно и национальным мотивам. ...Не обсуждая здесь соответствие принципам демократии упоминаемого Вами «пункта 5», я вижу одно явное исключение в применении этого пункта — случай пропаганды расовой или национальной ненависти. [68]
68
Я имел здесь в виду Основной закон – Конституцию ФРГ, объявляющей разжигание национальной ненависти уголовным преступлением и разъясняющий, что в этом случае никакие внутренние правила и соглашения не должны ограничивать права граждан на гласный протест. Я надеялся, что администрация РС знает Конституцию ФРГ.
Именно такой случай представляет собой упоминаемая в моей статье передача об убийстве Столыпина евреем Богровым. И в будущем в подобной ситуации, если она повторится и администрация не примет мер, я также не буду считать себя связанным условиями «5 пункта»».
Предвижу вопрос, зачем мне надо было брать на себя ответственность за вставку, сделанную редакцией «Нэйшн»? Совершив один диссидентский поступок, я уже не хотел останавливаться, защищаться формальным образом, уступать в главном, в принципе, трусить. Тем более что фрагмент-то был справедливым и взят из внутреннего доклада Сената. Потом я понял, что поступил правильно, только надо было все-таки ткнуть в нос администрации РС, что я цитирую Конституцию ФРГ. Кэтрин ван ден Хэйвел рассказала потом в «Нэйшн», как происходило мое увольнение. (Она была в контакте с К. Пеллом и имела от него достоверную информацию.) После появления моего протеста все высшие руководители РСЕ/РС собрались в Вашингтоне, в штаб-квартире BIB, чтобы обсудить создавшееся положение, и по возвращении в Мюнхен президент обеих радиостанций Джеймс Бакли вызвал к себе руководителей и юристов отдела кадров и приказал: «Выгнать этого сукина сына!» (Get rid of the son of a bitch!). Это меня, значит. Я очень горжусь этим обозначением моей личности в устах подручного мистера Шекспира! (И вновь переплетение жизни: Джеймс Бакли в прошлом, еще будучи сенатором, посетил в Москве Сахарова, произвел на него хорошее впечатление и имел с ним беседу, которая была широко распечатана в прессе Запада.) Так что в отделе кадров в любом случае нашли бы повод меня уволить. Хотя у нас говорили, что юристы пытались убедить Бакли, что по немецкому законодательству, в юрисдикции которого находились все штатные сотрудники станции, уволить меня очень трудно (так, чтобы я потом не мог по суду восстановиться).
Седьмого мая мне было сообщено из Рабочего совета радиостанции, что администрация намерена уволить меня за мой протест против выговора.
Никогда не забыть мне выражения лица, с каким Анита восприняла мои слова, когда я, вернувшись 7 мая с работы, сказал: «А ведь меня все-таки увольняют!». Для нее это был очень тяжелый удар, ей трудно было понять, как это могло произойти. Напомню, что, кроме всего прочего, с нами жила моя дочь Женя. К моменту моего увольнения ей исполнилось 12 лет. Анита у Нейманиса получала очень скромную, «русскую» зарплату, вчетверо меньше моей, и у меня не было никаких надежд найти какую-либо другую работу.