Путешествие в Египет
Шрифт:
Через полчаса после своего "омусульманивания" мы приступили к исследованиям: прежде всего мы решили посетить дворец паши; дорога, которая вела туда, изобиловала многочисленными архитектурными деталями редкой красоты, и Мухаммеду приходилось поминутно отрывать нас от созерцания их. Невозможно передать изысканность и неожиданность арабской орнаментации.
Однако Каир славится не какими-то отдельными деталями, а своим архитектурным ансамблем, он одинаково велик и когда открывает пред вамп уголок какой-нибудь улицы или часть мечети, и когда разворачивает панораму всех трехсот минаретов, семидесяти двух ворот, крепостных стен, могил халифов, пирамид и пустыни.
Мы быстро миновали роскошные базары и крытые навесами улицы и подошли к огромной мечети султана Хасана, главный фасад которой обращен к цитадели, расположенной на другой стороне площади… Мы двинулись по крутой дороге, ведущей к мечети Диван Иосифа ц знаменитому колодцу; о нем рассказывал нам господин Тейлор. Из этого четырехугольного сооружения подается вода в цитадель;
Что же касается мечети Диван Иосифа, то она покоится на монолитных колоннах из изумительного мрамора, несущих на своих коринфских капителях слегка вогнутые арки, по их контурам проходит арабская вязь, запечатлевшая в камне отдельные строки Корана. Мы поднимаемся дальше и выходим на площадку; здесь, на самом верху, расположен дворец паши - нагромождение камней, деревянных колонн и итальянских картин сомнительного вкуса - все это мало приспособлено к условиям местного климата.
Это Каракуш, полководец и первый министр Салах ад-Дина, построил цитадель, прорыл колодец, начертил план нового города; воспоминания о нем живы и по сей день; поскольку внешность у него была карикатурной, его именем назвали марионетку20, которая, ничуть не смущаясь, прямо на улицах Каира произносит и изображает жестами самые немыслимые непристойности, В Европе такую же скандальную известность получили господа Мальборо21 и ля Палис22.
Нас сопровождал господин Мсара, переводчик при консульстве, бывший драгоман гвардии мамлюков; когда мы приехали, он перебрался в наш отель; к своему древнему ремеслу он добавил еще одно, новое - торговлю антикварными вещами; кроме того, он знал массу анекдотов и потому был весьма занятным чичероне. Он- то и привел нас сюда, чтобы показать, давая необходимые пояснения, великолепную панораму, открывавшуюся с цитадели, куда мы поднялись.
Цитадель возвышается над всем городом. Если встать лицом к востоку, а спиной к реке, взор охватывает огромный полукруг; слева и справа у наших ног возвышаются могилы халифов - мертвый, безмолвный и пустынный город - гигантский некрополь, по величине не уступающий городу живых. Каждая гробница - не меньше мечети, а каждый памятник имеет своего стража, немого как могила. Позже мы возьмем факелы и посетим этот город, вызовем к жизни призраки и вспугнем хищных птиц; днем они сидят на высоких шпилях, а ночью возвращаются в гробницы, словно хотят напомнить душам халифов, что теперь настал их черед выходить на свет божий. Позади этого мертвого величественного города возвышается безжизненная цепь Мукаттам с обрывистыми вершинами, которые отбрасывают жгучие солнечные лучи до самого Каира. Если оторвать взгляд от города мертвых и обернуться, то прямо под ногами увидишь раскинувшийся город живых; стоит всмотреться в лабиринт его узких улочек, и различишь неторопливо и степенно шествующих немногочисленных арабов, облаченных в машлахи, пли еще реже турок, восседающих верхом на ослах; дальше - большие скопления народа, откуда доносятся крики верблюдов и торговцев,- это базары; повсюду нагромождение куполов, похожих на щиты великанов, и лес минаретов, словно пальм или мачт; слева - Старый Каир, или "шатер Тулуна", справа - Булак, пустыня, Гелиополь; прямо перед вами за городской чертой - Нил с островом Рода, на другом берегу - поле боя Имбаба, а еще дальше - пустыня; на юго-западе - Гиза, сфинкс, пирамиды, роща высоких пальм, где спит колосс и где некогда находился Мемфис; над верхушками деревьев вновь вырастают пирамиды, а за ними опять необозримая пустыня - целый океан песка с приливами и отливами; караваны рассекают его гладь, точно корабли, верблюды бороздят его, словно лодки, а самум нарушает его спокойствие, подобно шторму.
На площадке, где мы сейчас находимся, если не ошибаюсь, в 1818 году по приказу паши Египта было уничтожено все воинство мамлюков, которых паша призвал сюда якобы на праздник: они пришли, как заведено, облачившись в парадные костюмы, расшитые драгоценными камнями, и обвешанные самым красивым оружием. По сигналу паши смерть обрушилась на них со всех сторон; из жерл пушек вырывались огонь и железо, люди и лошади падали, истекая кровью. Обезумевшие мамлюки заметались, натыкаясь на стены и испуская дикие крики, полные ярости и жажды мщения, они то сталкивались, как в водовороте, то снова распадались на небольшие группки, разлетаясь, как листья на ветру, затем снова неожиданно соединяясь, чтобы в последнем усилии, не щадя лошадей, броситься на жерла пушек и опять отступить, как потревоженная стая птиц, но тотчас же их настигал шквал огня. Многие мамлюки стали бросаться вниз, разбиваясь и калеча лошадей; и вдруг два лихих всадника, слившиеся воедино со своими конями, словно статуи, с трудом оторвались от земли и умчались с быстротой молнии через незапертые городские ворота за пределы Каира. Они сразу же устремились к городу халифов, миновали безмолвную обитель мертвых, вторившую гулким эхом цокоту копыт, и, наконец, достигли подножия Мукаттама в то самое мгновение, когда кавалерия паши выехала из города и бросилась за ними вдогонку; один из всадников помчался в сторону Эль-Ариша, другой углубился в горы; преследователи разбились на две группы и поскакали за ними.
В этой скачке не на жизнь, а на смерть, когда лошади, выросшие в пустыне, мчались по горным тропам, перепрыгивали с утеса на утес, преодолевали реки и скользили над пропастью, таилось нечто сверхъестественное.
Трижды лошадь одного из мамлюков, задыхаясь, падала, силы покидали ее, и трижды, услышав галоп преследователей, поднималась и продолжала свой бег; в конце концов она рухнула и больше не встала. Тогда человек проявил беспримерную верность своему другу: вместо того чтобы спуститься со скалы и притаиться в ущелье, а затем подняться на недоступную для преследователей вершину, он сел возле своего скакуна, не выпуская поводьев, и стал ждать; солдаты убили его, не услышав ни единой мольбы, ни единого стона.
Второй мамлюк оказался удачливее своего товарища, он пересек Эль-Ариш, достиг пустыни и стал правителем Иерусалима, где нам и довелось его увидеть - последний уцелевший обломок грозного воинства, которое три десятилетия назад соперничало в отваге с лучшими силами нашей молодой армии.
Мы сразу же обратили внимание па то, что у многих прохожих, попадавшихся нам навстречу, недоставало носов и ушей, что придавало всем этим славным малым, обезображенным таким странным образом, весьма экзотический вид. Я поинтересовался у Мухаммеда о причине этого непонятного явления. Он ответил, что все эти высокочтимые инвалиды просто-напросто когда-то предстали перед каирским судом. Мы потребовали объяснений, и господин Мсара, по-прежнему услужливый и словоохотливый, незамедлительно их нам дал.
В Египте, в этой неразвитой стране, не успевшей подняться до европейского уровня цивилизации, не существует армии полицейских шпиков, обязанных следить за воровской братией; впрочем, самые тщательные розыски, самая неотступная слежка не увенчались бы здесь успехом: попавший под подозрение, выйдя за ворота Каира, сразу же оказывается в пустыне. А правосудие боится песка не меньше, чем воды; любое безбрежное пространство пугает его. Нужно было устранить это неудобство. Кади, которых это непосредственно касалось, призадумались и нашли хитроумный выход, как отличить вора от честного человека.
Когда совершена кража и вор схвачен с поличным, что иногда случается, он предстает перед кади; тот вершит судопроизводство и очень скоро выносит приговор. После этого он берет в одну руку ухо вора, в другую - бритву и быстро отсекает ухо осужденного; в результате данной процедуры кусочек плоти остается в руке судьи, а преступник уходит, лишившись одного уха.
Легко вообразить, насколько подобный метод облегчает работу полиции. Когда вор, уже побывавший в руках правосудия, совершает еще одну кражу - никто не сомневается, что это вторая, разве только у него не отросло новое ухо, а это случается крайне редко; и тогда отрезают второе ухо: в основе этой правовой аксиомы лежит латинское изречение поп bis in idem2Z. Если вор неисправим и совершает преступление в третий раз, тогда кади переходит к лицу и отрезает у вора нос, как прежде уши: теперь каирцы должны быть настороже, когда к ним приближается прохожий с недостающими ушами и носом, ибо, сожалея об утерянном, он ищет его во всех карманах, которые попадаются на пути. Так что, если, будучи в Каире, вы вдруг почувствуете у себя в кармане чью-то руку, смело доставайте кинжал, отрезайте эту конечность и, прихватив с собой, ступайте своей дорогой; если на пальцах будут кольца - тем лучше для вас; можете быть спокойны, владелец ни за что не потребует свою руку обратно.
Не успел господин Мсара закончить объяснения, как мы увидели кади за работой. Кади выходит утром па улицу, и никто не знает, куда именно он направляется; он гуляет по городу и в сопровождении помощников совершает набег на первый попавшийся базар; там он располагается в любой приглянувшейся ему лавке, проверяет товары, а также правильность мер и весов, выслушивает жалобы покупателей, допрашивает торговца, замеченного в каких-либо нарушениях; затем, без суда и следствия, а главное, на месте вершит правосудие, приводит приговор в исполнение и подкарауливает следующего преступника. Правда, на базарах иные формы наказания, ибо невозможно назвать торговца вором, хотя между ними есть много общего, иначе он лишится доверия покупателей; поэтому обычно торговцам выносятся чрезвычайно "мягкие" приговоры - конфискация товара, закрытие лавок. Суровым наказанием считается выставление на всеобщее осмеяние. Происходит это таким образом: виновника ставят у стены лавки и заставляют подняться па цыпочках, так что вся тяжесть тела переносится на пальцы ног, и пригвождают его ухо к двери или к ставням лавки, получается, будто он стоит на пуантах, а ля Эльслер24; эта изощренная пытка длится два, четыре, а то и шесть часов. Само собой разумеется, что ннесчастный может сократить наказание, разорвав ухо, но такое случается редко: торговцы-турки дорожат своей честью и ни за что на свете не согласятся походить на воров отсутствием пусть даже крошечного кусочка уха. Я задержался возле одного такого страдальца, которого пригвоздили буквально на моих глазах, и хотел было оплакать его участь, но Мухаммед объяснил мне, что этот человек - привычный к такому наказанию и вблизи его ухо напоминает решето; это замечание кардинально изменило мои намерения по отношению к осужденному. Ему предстояло провести здесь еще почти два часа, за это время я вполне успевал сделать его портрет. Я предложил своим спутникам следовать дальше в сопровождении господина Мсара, а себе в помощь оставил Мухаммеда, но верный Мейер не захотел бросить меня; мы остались втроем, а остальные продолжили путь.