Путешествие в Египет
Шрифт:
Капитан уверил пас, что если так пойдет и дальше, то к вечеру или, уж во всяком случае, на следующее утро мы непременно окажемся опять в Абу-Мандуре. Он отдал приказ причалить к берегу возле одной из деревень, мимо которой мы проходили, пятясь назад. Как только привязали лодку, я сразу же выскочил на берег и направился к ближайшему дому; мне с трудом удалось раздобыть там немного молока; мы расположились за глинобитной стеной, чтобы спастись от раскаленной песчаной пыли, и принялись за еду. Вдруг мы увидели направляющуюся к нам святую угодницу, блаженную чудовищного вида, напоминающую своим "одеянием" собрата из Даманхура; по если тот показался нам где-то даже привлекательным, то старуха выглядела ужасно. Она приближалась, и мною овладел сильный страх: а вдруг ей вздумается, увидев, что мы чужеземцы, одарить нас своими ласками? Я поспешил поделиться этой мыслью с остальными, которые от страха буквально задрожали всем телом. К счастью, наши опасения не оправдались: старуха ограничилась
Мы медленно продвигались вперед: встречный ветер сменился низовым, и, хотя наше судно сидело в воде всего на три фута, иногда оно касалось песчаного дна, таким образом, за четыре или пять часов мы с трудом проделали два-три лье. Вечером перед нами на красноватом горизонте медленно выросли три симметричных горы, четко прорисовываясь на фоне неба: пирамиды!
Пирамиды на глазах становились все больше, а слева, над самым Нилом, нависли первые гранитные склоны Ливийских гор. Мы замерли, не в силах оторвать глаз от этих гигантских сооружений, навевавших величественные воспоминания о далеком прошлом и гордость за события недавних дней. Здесь простиралось поле боя современного Камбиза, и, подобно Геродоту, видевшему трупы персов и египтян, мы тоже могли отыскать здесь останки своих отцов.
Солнце опускалось за горизонт, его отблески падали на стены пирамид, а их основание уходило в тень; вскоре сверкала лишь одна вершина, похожая на красный клин; затем и по ней скользнул последний луч, словно свет маяка. Наконец, это пламя будто отделилось от вершины, точно взметнулось в небо, чтобы мгновение спустя зажечь звезды.
Наш восторг граничил с безумием, мы аплодировали этим великолепным декорациям, а затем кинулись к капитану, умоляя его не трогаться с места ночью, чтобы на следующее утро можно было вновь полюбоваться величественным пейзажем, который предстанет нашему взору. Все складывалось на диво удачно: он, со своей стороны, объявил нам, что из-за трудностей навигации ему придется бросить здесь якорь. Мы еще долго стояли на палубе, глядя на пирамиды, пока их не поглотила тьма; потом отправились к себе под навес, хотя бы поговорить о пирамидах, раз уж их нельзя видеть.
Наутро я проснулся первым и с удивлением обнаружил: несмотря на то что уже давно рассвело, все еще спали. Я чувствовал сильное недомогание и разбудил своих спутников - все они тоже жаловались на нездоровье; мы вышли из-под навеса: воздух был тяжелым и удушающим, сквозь пелену раскаленного песка, поднятого ветром пустыни, пробивалось унылое, тусклое солнце. Мы ощущали страшную тяжесть, как бывает, когда попадаешь в слишком сгущенную атмосферу; казалось, воздух обжигал грудь. Не понимая, что происходит, мы огляделись: матросы и капитан неподвижно сидели на палубе джермы, закутавшись с головой в плащи так, что был закрыт даже рот, это придавало им сходство с персонажами Данте на рисунках Флаксмана16; живыми оставались лишь глаза, со страхом устремленные вдаль. Наше появление на палубе нисколько не отвлекло их от этого занятия; мы обратились к ним, но не получили ответа; наконец я осведомился у самого капитана о причине подобного уныния; тогда он указал рукой на горизонт и, по-прежнему закрывая рот плащом, произнес:
– Хамсин.
Едва прозвучало это слово, как мы сразу же увидели все признаки этого разрушительного ветра, которого так боятся арабы. Во все стороны гнулись пальмы. В небе с силой сталкивались потоки воздуха, ветер взметал вверх песок, хлеставший по лицу, и каждая крупинка обжигала, как искра, вылетевшая из горнила печи. Испуганные птицы покидали возвышенные места и летели, прижимаясь к земле, будто спрашивая, какая беда гнетет ее; стаи узкорылых ястребов кружились в небе с пронзительными криками, затем внезапно падали камнем на кусты мимозы, откуда вновь взмывали ввысь, стремительные и напряженные, как стрелы, ибо чувствовали, что дрожат даже деревья: неодушевленные предметы словно разделяли ужас живых существ. Ни один из этих признаков не ускользнул от внимания наших арабов, но по их бесстрастным, устремленным в одну точку глазам и по непроницаемым лицам невозможно было определить, являлось ли то добрым или дурным предзнаменованием. Поскольку при высоком атмосферном давлении хамсин не должен нанести серьезных разрушений, мы вышли на берег, взяв с собой ружья, и устроили засаду на длинноногих птиц. Мы шли по берегу реки, как настоящие охотники с равнины Сен-Дени, привыкшие идти вдоль канала, с той только разницей, что эти края куда более богаты дичью. Мы подстрелили несколько цапель и огромное число жаворонков и горлиц.
К вечеру голоса зовущих нас матросов, а затем их песни привели нас назад к джерме, экипаж наш ликовал: хамсин был на исходе. Матросы прыгали от радости и освежали лицо и руки нильской водой. Это омовение по-европейски раззадорило меня; мне не хотелось, чтобы праздник завершился без моего участия. В мгновение ока я остался в костюме сантона и, оттолкнувшись от лодки, нырнул в воду вниз головой, как гусар, непременно желающий продемонстрировать свои красные штаны. Когда я всплыл, то увидел, что все матросы пристально меня разглядывают; я знал, что в Ниле крокодилы водятся ниже первого порога, и поэтому отнюдь не испытывал страха, а всеобщий интерес к моей персоне мог объяснить лишь причинами, весьма лестными для моего самолюбия, отчего я стал еще более ловок и проворен: все стили плавания - от простого брасса до двойного кульбита - были исполнены с возрастающим успехом перед моими смуглолицыми зрителями. Я демонстрировал плавание на спине, когда внезапно получил в правое бедро удар, похожий на разряд электрического тока, такой силы, что у меня парализовало половину тела; я тотчас же перевернулся на живот, чтобы плыть к лодке, но почувствовал, что без посторонней помощи мне до нее не добраться. Улыбаясь и глотая воду, я просил опустить мне багор, высовывал из воды правую руку, пытаясь удержаться на поверхности одной левой, правая же нога настолько онемела, что я даже не мог ею пошевелить.
К счастью, Мухаммед, словно заранее предвидя подобное злоключение, стоял на борту джермы с веревкой в руке. Он тотчас бросил мне конец, я за него ухватился и поднялся на судно совсем не так триумфально, как покинул его. Однако по той радостной беспечности, с которой окружили меня арабы, я рассудил, что, вероятно, в этом происшествии не крылось ничего опасного, но мне все же захотелось узнать, в чем же дело, чтобы впредь оградить себя от подобных неприятностей. Мухаммед объяснил мне, что помимо множества рыб, отменных па вкус и отличающихся занятными повадками, в Ниле водится разновидность электрического ската, чьи коварные свойства хорошо известны арабам; опасаясь испытать болевые ощущения наподобие тех, что выпали на мою долю, они, как мне уже пришлось наблюдать, довольствуются ополаскиванием в реке лица и рук.
Из всего происшедшего я заключил лишь одно: самим арабам электрические разряды крайне неприятны, но видеть, какое действие они оказывают на европейцев, им доставляет удовольствие; впрочем, боль утихла еще до того, как были закопчены объяснения, и рука и йога обрели былую подвижность.
Ветер совсем стих. Мы решили отведать дичи, добытой на охоте, и сделали это на борту джермы, чтобы уж наверняка оградить себя от визита очередной святой угодницы. Потом мы отправились осматривать наши ковры, опасаясь, как бы какому-нибудь скорпиону не вздумалось, подобно электрическому скату, сыграть с нами шутку, что, впрочем, было бы вовсе не так забавно; к тому же на этот раз принять подобную меру предосторожности нам посоветовали арабы. Покончив с осмотром, мы заснули со сладкой мечтой увидеть завтра Каир, от которого нас отделяло семь или восемь лье.
V. КАИР
На следующее утро, едва рассвело, мы подняли якорь и стали быстро приближаться к пирамидам; они же, казалось, все время обгоняли нас и вырастали прямо перед судном. У подножия голой и безжизненной цепи Ливийских гор через плотную пелену тумана и песка мы стали различать минареты и купола мечетей, увенчанные бронзовыми полумесяцами. Мало-помалу северный ветер, подгонявший нашу лодку, усилился и раздвинул завесу: нашему взору предстали кружевные башни Каира, тогда как основание города оставалось скрыто высокими берегами реки. Мы быстро продвигались и уже почти достигли пирамид Гизы. Чуть поодаль, на том же берегу Нила, изящно раскачивалась на ветру пальмовая роща, которая поднялась на месте древнего Мемфиса и тянется вдоль того самого берега, где некогда дочь фараона спасла из вод младенца Моисея, а над верхушками пальм в дымке - но не тумана, а песка - мы различали красноватые вершины пирамид Саккара, далеких предков пирамид Гизы. Нам навстречу проплыли лодки с невольниками: в одной из них сидели женщины. Как только наш капитан увидел их, он тотчас вонзил нож в главную мачту и бросил в огонь щепотку соли - эти его действия должны были снасти нас от дурного глаза, и впрямь, заклинание подействовало: час спустя мы благополучно причалили к правому берегу Нила возле Шубры. Нам издали показали летнюю резиденцию паши - прелестное строение, утопавшее в зелени.
Мы сумели разыскать ослов с погонщиками, первые были красивее и крупнее александрийских, вторые - расторопнее и воинственнее, если это возможно, своих собратьев с морского побережья. На сей раз, наученные горьким опытом, мы не стали упрямиться, а двинулись в путь по изумительной аллее смоковниц, сквозь ветвистые кроны которых пробивались солнечные лучи, и быстро преодолели расстояние в одно лье. Сменив способ передвижения, мы теперь, вместо того чтобы подниматься вверх по течению Нила па лодке, ехали вдоль берега верхом на ослах. Мы преодолели тридцать футов, и перед нами открылась широкая панорама, а прямо напротив нас лежал остров Рода, где сооружен Ниломер. Он предназначен для измерения высоты паводков Нила: по нанесенным отметкам можно определить годы, когда разливы реки вызывали небывалые урожаи. Именно здесь ежегодно шейхи мечетей, сообщая об уровне подъема воды, указывают, что ждет покорных мусульман - радость от богатого урожая или засуха и голод.