Путешествие в Градир
Шрифт:
— Ладно, сестра, — говорю спокойным тоном.
Суккубка прям засияла, глаза зелёные блестят. Нет, соплей мне сейчас уж точно не надо! Собственных хватает.
— Строй воительниц, — командую строго.
— Где?! — Восклицает радостная.
— Да прямо здесь, — киваю на дорожку между домами. Тут и лужайка рядом у дворика, место подходящее.
Сотница не окликает своих, вообще голоса не подаёт. Лишь короткий жест в её исполнении. И вся толпа девиц рванула к нам бодренько лёгким, но стремительным бегом.
Спустя минуту
Так. Все пятнадцать боевых самок здесь. Даже хромая Вусала прискакала одной из первых, покривилась чуть — чуть, да и только. Девушки в боевом облачении, как на охоту к великану шли. После замеса в селе у половины вещей просто других нет. Остальные теперь на постоянном стрёме.
Выхожу на середину строя, как мать его командир полка, лицом к воительницам поворачиваюсь, окидываю присутствующих взглядом, легко выдерживая ответное внимание. Вдыхаю полной грудью и чувствую.
Грудь моя тлеющая неожиданно легко наполняется теплом и отрадой. А тут, обламывая столь сказочный момент, с дороги раздаётся от Первого советника:
— Мы едем или что?
Сжав зубы, борюсь с рвением окунуть его в заводь башкой до самого ила.
— Заткнись и жди! — Кричу через плечо грозно.
— Пап, — слышу негромкое, но предостерегающее от Инессы.
— Поговори мне ещё, — бурчит Белоис на дочь и послушно затыкается.
Выдыхаю остатки пара и даже выдавливаю неловкую улыбку. Девушки впились в меня ещё сильнее. Ждут. Серьёзные, встревоженные, будто припёртые к стенке. Но я же добряк. Как могу бросить этих грозных на вид лапонек, но таких ранимых в душе курочек? Конечно, нет.
— Как я понимаю, вы, воительницы, Кусубата выразили желание служить мне, — начал официозно. — И, тем не менее, я должен спросить. Если у кого — то из вас есть отличное от сестёр мнение, делайте шаг вперёд и говорите. Любую из вас я отпущу с миром и дам монет на первое время, даже если та выразит своё негативное мнение обо мне напоследок.
Замолчал. Затаив дыхание, жду. Звук ударов нескольких топоров по деревьям стал доноситься, как по заказу. Птички с новой силой запели под шелест листьев на слабом ветру. С дороги лошади копытами забили…
Никто даже не пошевелился. Только локоны их волосы колышутся. Ох уж эти решительные бабские взгляды! За мгновение можно затушеваться, потеряв контроль. Спасает лишь то, что я всё ещё злой и одновременно удовлетворённый.
— Так, замечательно, все остаются, — заключил после минутный паузы, вдохнул поглубже и продолжил важно: — Тогда зарубите себе на носу, леди, от вас потребуется лишь три вещи: преданность мне и общему делу, беспрекословное выполнение моих боевых приказов и естественно опрятный внешний вид со всеми вытекающими. Ничего постыдного, порочащего честь воина, неблагородного или подлого я от вас не потребую. К тому же не приветствую.
Девушки расслабились, но в глазах некоторых все равно тревога. И только Лихетта улыбается уже открытой улыбкой.
Но я серьёзен.
Вынимаю из кармана ленточку, перевязываю светлые волосы в хвост. За этим делом все молчаливо смотрят. Наверное, и Белоис, который с лошадьми копытом бьёт, тоже сверлит мой затылок.
Перемещаю с Утёса целую ленточную катушку и ножницы. Начинаю нарезать. Суккубки наблюдают, молча, с интересом.
Пятнадцать красных лент в оранжевую полоску заготовил. И, демонстрируя охапку, объявил торжественно:
— Те, кто носят эти ленточки с гордостью — одна большая семья. И неважно, кто в ней, люди, фелисы, суккубы или гарпии.
— Гарпии? — Ахнули девицы.
— Кх, оговорился, — быстренько исправился и к концу строя двинул ленточки вручать.
— Ага, так мы и поверили, — прогнусавила Зоррин.
— Тш, — шикнула на неё Лихетта угрожающе. И девушки стали продирать горлышки и покашливать, расслабив, наконец, свои булочки.
Слева крайняя в строю Селина стоит. К ней и подхожу первой.
— Повяжи себе, — протягиваю девушке ленточку.
— Сам мне повяжи, — выдаёт вдруг воительница серьёзно.
Так, до этого я только гарпиям сам повязывал. Что ж.
— Запястье, шея, волосы? — Спрашиваю.
Селина косу чёрную из — за спины выправляет, толстую почти до пояса. После ночных купаний переплела, похоже.
— Сюда, — подала мне её.
Ух. Вяжу туда, где и верёвочка у неё плетение на конце косы фиксирует. Много оборотов делаю, бантиком завершаю аккуратным.
— Готово, теперь ты моя семья, — заявляю с лёгкой и доброй улыбкой.
А Селина берет за косу и ленту мою целует. Слёзки на глазах блестят.
Переборов внезапно подступивший ком в горле, я к следующей суккубке приставным шагом подхожу.
Зоррин без слов запястье подаёт, глаз с меня тёмно — карих не сводя. Вяжу, стараясь сильно не стягивать, хоть материал здесь и хлопковый, дышащий. Узелок в конце поменьше делаю, чтобы не мешался.
— Добро пожаловать в семью, — шепчу ей.
И эта целует ленточку, часто моргает.
К третьей встаю напротив…
И так всех прошёл. Вусалу, Дильбар, Гульшат, Дениз, Зейнеп, Исидору, Каринэ, Лауретту, Муниру, Пенелопу, Рики и Туллию.
И все в слёзы, мать их. Какие бы воины не были, один хрен бабы.
Лихетта замыкающая строй получает ленту последний. Косы быстренько высвободила со скруток на затылке и одну светло — русую подала, чтобы вручил ей символ нашего братства.
Повязал на косу, целует ленточку, как все. С зелёных глаз чарующих слёзы сыплются.
— Теперь ты моя семья, Лихетта, — говорю и ей ставшую ныне ритуальной фразу. — И на тебя возлагаю дальнейшее руководство отрядом воительниц, как и прежде.