Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах
Шрифт:
Декабря 14. Ввечеру Киат известясь о моем прибытии, приехал на корвет: он простудил дорогою правый глаз, всю ночь кричал, и по утру показалось большое бельмо от которого и окривел.
Декабря 15. Назначено было празднествовать на берегу мое прибытие мы съехали на берег и собралось множество голодных Туркменов, видя дурное расположение духа Киата, я боялся, чтобы Туркменам не вздумалось чего нибудь против нас предпринять. Как бы больно было попасться опять к ним после столь чудесного возвращения. Я настоял чтобы на берегу поставлен был караул. Праздник начался, скачкой на лошадях, за нею последовала борьба, стреляние в цель и бег. Победители награждались деньгами. Сеид мой и Кульчи не были на сем торжестве, я их прежде сего послал на встречу к кервану. Тут явился ко мне слепой старик житель Челекенской, которой имел свидетельство от Графа Войновича, плававшего по сим водам, во время царствования Екатерины II ой, в свидетельстве сем упоминалось о заслугах оказанных им в то время Русским.
В короткое пребывание мое на корвете, я не успел съездить на Красноводскую косу, которую мне очень хотелось осмотреть.
Декабря 16. Приехал к нам Петрович с известием о прибытии кервана в Сеидово кочевье, я опять отправил его на встречу к нему.
Декабря 17. Увидели мы толпу конных спущающихся с прибрежных гор, и узнали Хивинских Посланников, проводники их Туркмены ехали впереди, наездничали и стреляли из ружей; я тотчас съехал на берег, и посадил их в особенную кибитку, приставя к оной караул, дабы Туркмены по обыкновению своему не врывались к ним и не мучили вопросами. До вечера я дожидался прибытия кервана, когда же оный прибыл, я посадил Хивинцев в лодку, множество Туркменов хотело ехать со мной на корвет, в надежде получить награждение за то, что их во всю дорогу кормил (что называется у них службой), но я никого не взял кроме своих четырех.
Когда уже мы со всем отчаливали от берегу, Сеид вбежал бледный в кибитку, схватил седло свое, саблю, и оседлал лошадь, я вышел к нему и спросил что сие значило; губы его тряслись, он сам весь дрожал, бледный как смерть, не мог мне ни слова сказать, и пролепетал только что ни за что не поедет на корвет, я выхватил у него пику, и снявши саблю, сказал, что мне очень больно видеть его в таком расположении, и что прошу его объясниться. Я сегодня сон видел сказал он мне, что едучи верхом по замерзшему берегу, моря, лошадь моя передними ногами оборвалась под лед, я чувствую что со мной что нибудь не хорошее последует на корвете, но скажи мне я ли тебе не служил? Сеид отвечал я ему если ты сам чувствуешь все вины свои, когда тебе никто не напоминает об них, за чем же ты стараешься еще оправдываться, повинись лучше. — Оставь меня сказал он, я доволен тобой, доставил тебя до берега благополучно, и достаточно награжден, пущай я возвращусь домой, — как хочешь отвечал я; ежели ты мне не веришь и посетить меня не хочешь, то можешь ехать, я тебя упрашивать не буду.
В бытность мою в Хиве, и во все время обратного моего пути, Сеид много причинял мне огорчения; но я молчал, и скрывал внутренно свое неудовольствие, обещаясь по возвращении его за сие наказать; — я хотел по приезде на берег в присутствии всех старшин, объявить его оскорбительные поступки и со стыдом прогнать; но когда увидел невольное его сознание, решился простить сделав только выговор на едине. Он хотел уехать, но Петрович его удержал: проси прощения у Емчибека{83}, говорил он ему, и я ручаюсь что будешь прощен; — пускай судьба управляет мной отвечал Сеид, я отдаюсь на его волю, что со мной бы ни случилось.
Я повез их всех на корвет, и представил Хивинских Посланников Пономареву. Якуб-Бай уже прежде езжал на купеческих судах наших из Мангышлака в Астрахань и корвет его не удивлял; но Юз Баши долго все рассматривал и с трудом привык мыслить что он на море. — Туркменов моих Пономарев наградил подарками; я доставил Сеиду пистолет в серебряной оправе, отвел его в сторону и рассказал ему все дурные его против меня поступки; он сознался, просил прощения и мы помирились. Весь народ сей остался ночевать на корвете.
Декабря 18. Ввечеру мы снялись с якоря и обратно поплыли в Баку. — На корвете нашем были два Посланника от Хивинского Хана и два от Туркменского народа.
Декабря 19. Ветер был нам очень способный, мы плыли Фордевиндом.
Декабря 20. Сделался штиль.
Декабря 21. Прибыли легким ветром к острову Жилому, лежащему не далеко от Опшеронского мыса; на острову сем живут промышленники и занимаются ловлею тюленей; — не доезжая сего острова мы миновали недавно открытые подводные камни, означенные на новых картах Каспийского моря. Противный ветер заставил нас бросит якорь против Жилого.
Декабря 22. Мы еще прошли одну милю и за противным ветром принуждены были опять лечь на якорь. Нам должно было обойти еще Шахову подводную Косу.
Декабря 23. По утру мы снялись с якоря с NW овым ветром а ввечеру остановились на якоре за горами, лежащими на твердой земле, на Юге от Баку.
Декабря 24. К рассвету мы прибыли в Бакинскую рейду, — перед полднем сошли на берег, и кое как разместили Посланников своих на одной квартире. Алексей Петрович Ермолов еще был в Дагестане, где продолжались военные действия.
Декабря 29. Получили мы известие о взятии Акуши Главнокомандующим.
Декабря 30. Я собрался было съездить на огни, коими покланяются Индейцы, но нашлось 12 товарищей, и мне не удалось рассмотреть обстоятельно капища сего, достойное большого внимания.
Огни сии называющиеся по Персидски Атешке, отстоят на 16 верст на Северо Восток от Баки.
Земля содержащая Нефть простирается на несколько верст в окружности сего места; — малейшая яма к которой поднесется огонь, вспыхивает и горит неугасаемо. Огонь сей служит Индейцам приходящим на поклонение, для варенья пищи и освещения; последнее они делают, поднося огонь ко вставленной в землю камышинке.
Тут у них выстроен довольно опрятный Караван Сарай; к стенам внутри оного приделаны комнаты, в одних сами живут, а в других хранят истуканы свои, (которых мне не удалось видеть), а третьи назначены для приезжих. На средине двора построен довольно обширный жертвенник, по четырем углам коего проведены, высокие трубы с разливающимся всегда пламенем.
В капище сем бывает до 15 и 20 человек. Индейцев, спасающихся разными истязаниями; в бытность мою оных было 6 или 7 человек. — Должность старосты исправлял у них Индеец, прежде торговавший в Астрахани; он знал кроме своего языка, по Русски, Армянски, Турецки и по Персидски. Индейцы которых я видел, почти со всем голы, живут и едят особенно, имеют каждой в своей комнате огонь, над которым просиживают по несколько часов без движения поднявши руки вверх, или иное приняв положение, несмотря на жар сильно их беспокоящий. — Изнурение лица самопроизвольных мучеников сих, явно доказывает их страдания.
Между прочими спасался в капище сем Индеец, которой прежде сего служил у Англичан солдатом в одном полку Сипаев.
Генваря 6. 1820 года получили мы бумаги от Господина Главнокомандующего, Генерала от Инфантерии Ермолова; Пономарев писал к нему по прибытии нашем в Баку, представляя рапорт мой, в котором я доносил вкратце о некоторых обстоятельствах моего путешествия в Хиву, и о приеме сделанном мне Ханом. — Пономарев также испрашивал разрешения куда нам следовать с посланниками.
Главнокомандующий предписал нам отправиться немедленно в Дербент, дабы его еще там застать. — Вместе с сим получил я от него следующий лестный отзыв{84}.