Путешествие вокруг Кавказа. У черкесов и абхазов, в Колхиде, Грузии, Армении и в Крыму. С живописным географическим, археологическим и геологическим атласом. Том 4
Шрифт:
В крайнем углу вершины горы на высоте одной тысячи футов, откуда открывается величественный вид на Карабах и на интерьер гор, главным образом на долину Хачинчай, я обнаружил руины маленькой армянской церкви из тесаного камня, восходящей к одиннадцатому или двенадцатому столетию. Она крестовокупольная; три опоры расположены полукругом; а четвертая, квадратная, находится напротив алтаря. Свод входных врат поддерживается двумя колоннами, грубо подражающими ионическому стилю (57) .
57
Посмотрите по восстановленному возвышению – IIe serie, pl. 6; а в отношении плана – IIIe serie, pl. 4, fig. 9.
Все тесаные камни интерьера и снаружи пропечатаны знаками –
Рядом с церковью возвышается большой армянский крест формы, характерной для Джульфы, со следующей надписью:
«Я, Шахин-Шах, сын Ашода, воздвиг этот крест в память моей души. Я прошу сопричастности ваших молитв»
На срезе камня читается дата «712 год» (1263 от Рождества Христова) (59) .
58
Например, коллегиальный храм Невшателя, церковь аббатства Святого Иоанна у Серлье, кафедральный собор и ворота Базельского моста и пр.
59
Мне неизвестно, одной и той же эпохи дата и надпись.
Занявшись зарисовкой и созерцанием из этой обсерватории церквей, деревень, обрамлявших Хачинчай, моя отлучка оказалось продолжительнее, чем я ожидал; я находился еще на стремительных склонах горы в поисках стези среди зарослей и оврагов, когда меня внезапно застигла ночь. Почти в своей полноте взошла поистине красная луна над мглистым горизонтом; но ее свет оказался слабым, чтобы мне обнаружить путь посреди лабиринта впадин, наполненных водой и ограненных кустарниками, избороздивших эту обширную равнину. Ничто не говорило о приближении к деревне – ни башни, ни черепичные крыши, ни беленые стены. В нескольких направлениях я услышал лай огромных татарских собак: я сильно смутился. Я не придерживался того направления, в котором, как я предполагал, находилась деревня. После полуторачасового старания мне почудилось, что я достиг цели и шел очень довольный, окликая Али, когда вместо ответа случайно оказавшиеся здесь два всадника оскорбили меня, спросив откуда я взялся и в этот час пешком, посмеявшись надо мной как будто я был бродягой. Они уехали, не удосужившись ответить на мои вопросы. Когда они уже удалились, я упорствовал на том, чтобы узнать, где находился Али; высказывания этих двух всадников произвели столь ужасное последствие в отношении меня, что никто не соизволил мне ответить в толпе меня окружавших путников, кроме бедного Татарина, который, откликнувшийся на обещания, предложил мне идти с ним, сказав мне, что тот остановился в соседней деревне. Он меня повел через поле, защитив от ужасных собак, чувствовавших приближение чужестранца, и мы оказались без происшествий у татарского владетеля, у кого поселился Али. Мой спутник по странствию пребывал в сильнейшем волнении; видя, что я не вернулся, он в своем беспокойстве направил на мои поиски определенно тех двух всадников, столь меня хорошо встретивших: они не могли и подумать, что пеший человек, бредущий сам посреди ночи, являлся тем, кого искали. В чем они затем усомнились, ведь они не вернулись обратно, чтобы дать отчет о своей работе; мы попытались догнать их у Шах-булака, дабы сделать им выговор на предмет нанесенных ими оскорблений: мы их там не нашли; они исчезли или скрывались.
Наш новый хозяин нас принял уже в своем шатре, а не в своем зимнем жилище; он возводился из плетеного материала и покрывался войлоком; внутри было очень чисто; ковры, распростертые на полу, служили диваном, на котором нам подавали, правда, очень поздно, татарский ужин, в котором рис предстает всегда основным блюдом.
Утром нам предоставили лошадей до станции Тертер, где мы пересели на телегу или русскую почтовую повозку. Мы проехали равнину, насколько хватает глаз на восток и на запад. Все то, что орошается, было возделано. Ирригационные каналы, протянутые от Хачинчая и Тертера, разрезали сельскую местность во всех направлениях.
Уже дни стали очень теплыми, и Татары оставляли свои кишлаки или зимние жилища, чтобы сняться лагерем и идти искать свои летние пристанища на горах. В каждое мгновение мы встречали караваны и отдельные семейства, как и те, которые столь необыкновенно появились в долине Бергушета. Эти непрестанно возобновляющиеся картины делали очень одушевленной эту равнину, столь мертвую и столь пустынную в течение зноя: с трудом набирается по два или три человека на деревню, чтобы в ней заботиться о недвижимом имуществе.
На станции Зейва, следующей за Тертером, Али меня покинул, чтобы навестить одну из своих сестер, выданную замуж по соседству, и я продолжал один свое путешествие. Вскоре у меня появилась возможность убедиться в полезности проводника, предоставленного мне правительством.
Прибыв на станцию Куракчай, последнюю перед Елисаветполем, я располагал еще днем и надеялся продолжить свое странствие и оказаться в этом городе еще до ночи. Уже запрягли мой скромный экипаж, сдав на хранение мой багаж, и я уже собирался, поднявшись, уезжать, когда прибыл на станцию комендант Шемахи некий полковник Орлов, который, не найдя свежих лошадей для продолжения своего пути с двумя тяжелыми каретами, имел хамство приказать насильно выпрячь тех, которые были запряжены в мою телегу, на которую я только что сел. Я протестовал против подобной грубости; я взывал о протекции и учтивости, которые мне полагались благодаря особому распоряжению барона фон Розена. Полковник лишь смеялся и насмехался надо мной; и он оставил меня здесь, меня, бедного иностранца, кому должен покровительствовать. Мне следовало ожидать, когда отдохнут доставившие его лошади, и только ночью я выехал с этой несчастливой станции.
Но лошади, которых кормили ячменем для стремительного пути полковника и которым снова дали ту же пажить, прежде чем впрягать их в мою повозку, по дороге трижды закусывали удила. Последний раз это случилось на широкой площади, тогда пустынной, Елисаветпольского базара, где мы рисковали разбиться на тысячи кусочков напротив навесов лавок, вырисовывавшихся под всеми видами причудливых форм при свете луны. На краю площади, чтобы нам попасть к немецкому постоялому двору, понадобилось проехать через старые ворота внутреннего базара и повернуть в правый угол. Понесенные лошадьми, как уже мы пережили, мы рисковали на проезде, подвергшись смертельной опасности, быть разбитыми о стены… В этом замешательстве мой почтовый ямщик сообразил направить лошадей вдоль Гянджи-чая: прибыв к низу берегового откоса на виду реки они внезапно остановились.
Елисаветполь или Гянджа
Елисаветполь заключает в своей просторный ограде не меньше 17 верст (4 лье) по окружности, три обширных квартала, простирающихся на два берега Гянджа-чая, имея в этом направлении 6 верст в длину на 4 версты в ширину.
Самый большой из этих кварталов называется Килисса-Кент (село церкви), населенный по большей части Армянами и расположенный на правом берегу Гянджи.
На левом берегу реки напротив Килисса-Кента есть квартал Гянджи, собственно говоря, населенный Татарами, за исключением более новой части, именуемой Норашен (новый город) и занимаемой Армянами.
Эти два квартала окружены в общем стеной из глинистой земли, укрепленной время от времени башнями.
Третий квартал под названием Багманлар (сады) расположен вне этой ограды на левом берегу реки вверх по течению. Он населен только Татарами.
Крепость Гянджа, расположенная на наивысшей точке левого берега, возводилась несколькими европейскими инженерами. Она защищена шестью бастионами и охватывает пространство поверхности более одной версты поперек. Бастионы и куртины сделаны из камня. Хан здесь имеет свое главное местопребывание.
Население всего города, распределенное по 2 515 домам, может достигать 16 200 жителей, из которых 11 100 татары, а 5 100 армяне: от 6 до 7 человек на дом.
Поначалу удивляет, что столь малое население нуждалось в площади, равной французскому квадратному лье, что дает каждому жителю 9 000 квадратных футов территории, а каждому домохозяйству – радость пользования двумя паузами (60) . В Елисаветполе, как и в Эривани, почти каждый дом обладает своим садом: их здесь насчитывается 1 394, 718 из которых засажены виноградом, а 676 фруктовыми деревьями.
60
Пауза – мера поверхности в Невшателе, равная 25 603 1/2 квадратных фута Франции.