Путешествие вокруг света 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях „Надежда“ и „Нева“»
Шрифт:
При слабом ветре, сделавшемся под вечер свежее, поплыли мы в сие время под всеми парусами к OSO. Ночью ветр переменился и благоприятствовал нам идти на NO. Сим курсом надеялся я достигнуть Нангасаки. На рассвете увидели мы прямо пред собою ту часть острова Киузиу, где находится Нангасаки. Берег в сем месте вообще горист. К S отличаются два высокие мыса, из коих южный лежит в широте 32°,30 в долготе 230°,11; северной-же выдающейся более к западу, в широте 32°,35,10", в долготе 230°,17,30". Сей последний весьма высок и состоит из двувершинной горы. Полагать должно, что он есть тот самой, которой показан на старых картах под именем Номо, как южнейшая оконечность берега, на коем находится Нангасаки; но сей причине и удержал я сие древнее его название. Мысы Номо и Сеирот, лежащие один от другого на NtW и StO в 25 ти милях, суть две оконечности, заключающие великой залив, усеянный островами и большими надводными камнями. [87] Берег, простирающийся от мыса Номо до входа в залив Нангасаки, окружен особенно опасными местами. Не нашед сего залива в том месте, где он на всех старых картах показан, а именно в широте 32°,32 % пошли мы параллельно берегу в близком расстоянии от больших надводных камней, каковые приметили мы и далее. Пред северною оконечностию залива Киузиу, находится несколько островов, которые, кажется составляют продолжение островов Гото, протягивающихся цепью на NO. расстояние, в котором находились мы от северовосточной оконечности и от упомянутых островов, не позволило нам определить оных с некоторою точностию. От мыса Номо до входа в залив Нангасаки, видны были позади маленьких каменных островков, многие малые заливы, с прекраснейшими по берегам их долинами. Берег представлял вообще взору нашему яснейшие признаки рачительнейшего возделывания земли, с прелестными видами, украшаемыми необозримыми рядами насажденных дерев. Позади долин простирается земля к северу цепью гор, одна другой прилежащих. В полдень обсервованная широта нашего места была 32°,36,40", но мы находились еще южнее Нангасаки. В сие время пришла к кораблю нашему лодка с Японским чиновником, которой, разведав несколько об нас немедленно, удалился. Чрез два часа потом прибыл к нам другой чиновник и оставался на корабле до тех пор, пока мы войдя в залив Нангасаки в половине шестого часа вечера стали на якорь на глубине 33 х саженей, грунт мелкой серой песок. Тогда северозападная оконечность острова Иво-Сима находилась от нас SW 13°; остров Папенберх NO 85°; мыс Факунда SW 85°; расстояние корабля от ближайшего берега было 3/4 мили.
87
Сей залив называю я Киузиу, дабы отличить оный от другого малого в нем находящагося залива, при котором лежит Нангасаки, и которой посему название сего города носить.
ГЛАВА XII. ПРЕБЫВАНИЕ В ЯПОНИИ
1804 год Октябрь.
Оскорбительная предосторожность, с каковою поступают в Японии с иностранцами, довольно известна. Мн не могли надеяться, чтобы приняли нас благосклоннее, нежели других народов; но думая, что имеем с собою Посланника, отправленного МОНАРХОМ могущественной и соседственной нации сего столь боязливого в политических отношениях народа, с одними дружественными уверениями, ласкались не только некоторым исключительным приемом, но и большею свободою, которая могла бы долговременное наше в Нангасаки пребывание, соделать приятным и небезполезным. Мы полагали, что шестимесячное наше бездействие вознаградится по крайней мере приобретением сведений о сем так мало известном Государстве. Посещающие оное в продолжении двух столетий Голландцы поставили себе законом не сообщать свету ни каких об нем известий. В течении ста лет явились два только путешественника, которых примечания об Японии напечатаны. Хотя оба они находились в Государстве сем короткое время; однако описания их важны; поелику они суть единственные со времени изгнания Христианской веры из Японии, после чего Езуиты уже никаких известий об оной доставлять не могли. Но сии путешественники не принадлежали к Голландской нации, коей не обязана Европа ни малейшим сведением о Японском Государстве. Чтож бы такое удерживало от того Голландцев? Не боязнь ли строгого за то Японцев мщения? Не зависть ли или политика? Первая причина могла бы достаточна быть к извинению, если бы Японцы, вознегодовав на сочинения Кемпфера и Тунберега, которые толмачам, шпионам их правления, очень известны, запретили действительно Голландцам писать об их Государстве. Но сего никогда не бывало.
Голландцы не доставили даже и посредственного определения положений Фирандо и Нангасаки, где они так долго имели свое пребывание. Кемпферова хотя с худого Японского чертежа есть единственная известная в Европе карта Нангасакского залива. Они не сообщили никакого описания даже и о положении островов, находящихся в близости Нангасаки, а тем менее еще о лежащих между сим и Формозою, мимо которых плавают они двукратно каждой год на двух кораблях. Не возможно думать, чтобы Японцы почли объявление о точном положении стран сих, непростительным преступлением. Итак чему приписать глубокое их молчание? бесспорно не благоусмотрительной, но самой мелочной и вовсе бесполезной политике, которая духу 18 го столетия совсем противна, и республиканскому правлению несвойственна. Претерпела ли хотя малой урон торговля Агличан от того, что они свободно обнародывают описания всех посещаемых ими стран? Что выиграли Голландцы от ненавистного их хранения тайны? Состояние Аглинской и Голландской торговли известно каждому. Дальнейшее сравнение оной ни мало здесь не нужно.
Я прошу читателя извинить меня в сем невольном отступлении от настоящего предмета, к которому опять возвращаюсь.
Мы крайне обманулись, надеясь получить от Японского Правительства бо льшую свободу, нежели каковою пользуются Голландцы, которая впрочем казалась нам вначале столь презрительною, что мы с негодованием отказались бы от оной, если бы предлагаема была с условием не требовать большей. Но и в сей отказали нам вовсе. Время пребывания нашего в Нангасаки по справедливости назвать можно совершенным невольничеством, коему подлежал столько же Посланник, сколько и последний Матрос нашего корабля. Из сего явно видно, что никто из нас, а особливо из находившихся всегда на корабле, не был в состоянии приобресть какие либо хотя бы и недостаточные о сей стране сведения. Единственными к тому источниками могли служить толмачи, которые во всю бытность на берегу Посланника не смели к кораблю приближаться. [88]
88
Для принятия подарков только и выгружения корабельной провизии присылаемы были толмачи нижнего разряда.
По сей причине не могу я удовлетворить читателя обстоятельным описанием сего Государства, хотя пребывание наше продолжалось в оном более шести месяцов. Я намерен только рассказать здесь те произшествия, которые нарушали иногда тишину нашего заточения. Большая часть оных не заслуживает особенного внимания; но я не хочу и таковых прейти в молчании; поелику все, относящееся до мало известного Государства, любопытно. Сверх того простое, но верное представление случившагося с нами, может некоторым образом привести прозорливого читателя к общим заключениям.
Не излишним поставляю я упомянуть вопервых о нашем невольничестве и о явной к нам недоверчивости Японцев, не оставляя впрочем в молчании и оказанных Посланнику нашему разных преимуществ, которым не было до того в Японии примера.
Первое доказательство строгой Японцев недоверчивости состояло в том, что они тотчас отобрали у нас весь порох и все ружья, даже и Офицерские охотничьи, из коих некоторые были очень дорогия. После четырех месячной прозьбы позволено было на конец выдать Офмцерам ружья для чищенья, но и то по одиначке; опустив довольное потом время выдали только несколько вместе. Полученные обратно ружья не быв долгое время чищены оказались по большей части испорченными. Впрочем Офицерам оставлены были при них шпаги, каковым снизхождением не пользуются никогда Голландцы. Солдатам предоставили также ружья со штыками, чего Голландцы и требовать не могут, ибо они столько осторожны, что никогда не показываются здесь в военном виде. Всего удивительнее казалось мне то, что Посланнику нашему позволили взять с собою на берег солдат для караула и притом с ружьями. Но сие преимущество допущено с величайшим нехотением. Толмачи всемерно старались несколько дней сряду уговорить Посланника оставить свое требование. Они представляли ему, что оное не только противно их законам; но что и народ возьмет подозрение, увидев вооруженных иностранных солдат на берегу. Такового случая, говорили они, не бывало никогда в Японии. Само правительство подвергнется опасности, если на сие согласится. Видя, что все их представления не могли преклонить Посланника оставить почетной караул свой, просили они его взять по крайней мере половину только солдат. Но он и на сие не согласился. Настояние Японцев, чтоб не иметь вооруженных иностранных солдат в своем Государстве, было, кажется, единственное только справедливое их от нас требование. Ибо между просвещеннейшими нациями Европы иностранные Послы не имеют своего караула. Сие обстоятельство было столь важно, что Нангасакской Губернатор не мог на то решиться сам собою. Более месяца продолжалось от начала сих переговоров до того времени, как позволено Посланнику съехать на берег. Губернатор, вероятно, посылал между тем курьера в Эддо.
По объявлении о сем малом торжестве над Японцами возвращаюсь я опять к унижениям, которые заставляли они чувствовать нас в полной мере. Мы не могли не только съезжать на берег, но и не имели даже позволения ездить на гребных судах своих около корабля в некоем расстоянии. Шестинедельные переговоры могли только склонить наконец Японцев назначить на ближайшем берегу для прогулки нашей место, к чему убеждены они были болезнию Посланника. Место сие находилось на самом краю берега. Оное огородили они с береговой стороны высоким забором из морского тростника. Вся длина его превосходила не многим сто шагов; ширина же не более сорока шагов составляла. С двух сторон стража наблюдала строгое хранение пределов. Все украшение сего места состояло в одном дереве. Никакая травка не зеленела на голых камнях целого пространства. Явно видно, что место сие не соответствовало своему назначению; а потому и оставалось без предназначенного употребления. Для одних Астрономических наблюдений наших, в коих Японцы нам не препятствовали, приносило оно великую пользу. Когда отходило корабельное гребное судно к сему месту, называемому ими Кибач, тогда вдруг флот их в 10 ти или 15 ти судах снимался с якоря и окружив оное со всех сторон провожал туда и обратно.
В первой день прибытия нашего познакомился я с начальниками Голландских кораблей, и крайне желал продолжения сего знакомства. Но ни мне, ни Голландцам не позволено было посещать друг друга. Японское правление простерло так далеко свое варварство, что запретило нам даже послать с Голландцами, отходившими из Нангасаки в Батавию, письма и лишило тем желанного случая писать в свое отечество. Посланнику только позволено было отправить донесение к ИМПЕРАТОРУ, но и то с таким условием, чтобы писать кратко об одном плавании из Камчатки в Нангасаки, присовокупя к тому извещения о благосостоянии всех, на корабле находившихся. Сие к ГОСУДАРЮ нашему написанное донесение велели толмачам перевести на Голландской язык и доставить Губернатору с подлинника копию, которая так точно была бы написана, чтобы каждая строка оканчивалась однофигурною с подлинником буквою. По сравнении такой копии с подлинником прислал Губернатор донесение на корабль с двумя своими Секретарями, чтобы оное в глазах их было запечатано. При отходе Голландских кораблей приказали нам не посылать к оным своего гребного судна ни под каким видом. Когда я во время прохода мимо нас Голландских кораблей спрашивал начальников оных об их здоровьи и желал им счастливого плавания, тогда ответствовали они мне одним маханием рупора. Начальник Голландской фактории извинялся в письме своем к нашему Посланнику, что управляющим кораблями запрещено было наистрожайше не подавать ответа на вопросы наши ни малейшим голосом. нельзя найти равносильных слов к выражению такого варварского уничижительного поступка. Крайне жалко, что просвещенная Европейская нация, обязанная политическим бытием своим одной любви к свободе и ознаменовавшаяся славными деяниями, унижается до такой степени из единого стремления к корысти и рабски покоряется жестоким повелениям. Не возможно смотреть без негодования на повержение почтенных людей к стопам Японских чиновников, неимеющих иногда никакого просвещения, и которые не отвечают на сие уничижительное изъявление почтения ни малейшим даже мановением головы.
По сообщении Посланнику позволения иметь на берегу свое временное пребывание отвели ему жилище довольно приличное. Но едвали укреплен столько в Константинополе семибашенный замок, сколько Мегасаки. Так называлось место пребывания нашего Посланника. Сей дом находился на мысу столь близко к морю, что во время прилива подходила вода с восточной и южной стороны оного к самым окнам, ежели можно назвать окном квадратное в один фут отверзтие, переплетенное двойною железною решеткою, сквозь которую проходил слабый свет солнца. Высокой забор из морского тростника окружал строение не только с береговой, но и с морской стороны. Сверх сего сделаны были от ворот два забора, простиравшиеся в море столь далеко, как вода отходила во время отлива. Они составляли закрытой путь для гребных судов наших, приходивших с корабля к Посланнику. Предосторожность, едва ли совсем не излишняя. [89] Большие ворота с морской стороны запирали всегда двумя замками: ключ от наружного замка хранил караульной Офицер, находившийся на судне в близи корабля, от внутренного же другой Офицер, живший в Мегасаки. Итак если шла шлюбка с корабля в Мегасаки, то хранитель наружного ключа должен был ехать вместе, дабы отпереть внешной замок, после чего отирали уже и внутренний. Подобное сему произходило и тогда, когда надобно было ехать кому на корабль из Мегасаки. Ворота не оставались никогда незапертыми, ниже на самое малейшее время. Если и знали, что по прошествии пяти минут надлежало ехать обратно; то и тогда запирали неупустительно.
89
Для меня послужили сии заборы удобным средством к наблюдению прилива и отлива.