Путешествие вокруг света
Шрифт:
Видя, что нам не удалось обнаружить лежащий где-то поблизости Бигар, он в конце концов засомневался, найдем ли мы обетованную землю Уналашку. «Эмо Бигар!» («Нет Бигара!») — это восклицание вошло на «Рюрике» в поговорку. Каду внимательно следил за изменениями звездного неба, за тем, как поднимались на севере одни звезды и опускались в море на юге другие; он видел, что мы ежедневно в полдень вели наблюдения за солнцем и следили по компасу за маршрутом; он не раз замечал, что земля появлялась именно тогда и там, когда и где мы предсказывали. Все это укрепляло в нем уверенность в совершенстве наших наук и искусства, естественно выходящих за рамки его понимания. Мог ли он оценить или сравнить их достижения, мог ли он судить о том, насколько они эффективны? Мои рассказы о воздушных шарах и о воздухоплавании представлялись ему невероятными и сказочными — не больше,
Каду видел, как на Уналашке и в других местах, высаживаясь на берег, мы исследовали и собирали прежде всего то, что характерно для природы данной местности, и понимал лучше, чем многие наши невежды, связь между этой неограниченной любознательностью и знаниями, на которых основывается наше превосходство. Однажды во время плавания я ненароком достал из своего ящика человеческий череп. Каду вопросительно посмотрел на меня. Эшшольц и Хорис также взяли черепа и шутки ради двинулись с ними на Каду. «Что это значит?» — спросил Каду просто. Я объяснил, что интересно сравнить черепа представителей различных рас и народов, и тогда он пообещал достать мне череп своего соплеменника, когда мы будем на Радаке. Но при последнем кратковременном посещении Отдиа у нас были другие заботы, и обещание Каду забылось.
Расскажу теперь вкратце о нашем плавании на Уналашку.
Мы держали курс на Север с небольшим отклонением к западу, стремясь туда, где в прошлом году заметили признаки суши. 21 марта на северо-востоке должен был показаться остров Уэйкерс [Уэйк], однако подойти к нему мешал встречный ветер. Вечером мы видели множество морских птиц. Они летели против ветра, пересекая наш курс, отклонившийся несколько к востоку. «Спать вы будете на берегу»,— сказал Каду. Я заметил, однако, что направление полета не у всех птиц одинаковое, отчего наши наблюдения были ненадежны. Птицы сопровождали нас и на следующий день.
23 марта прекратилось действие пассата у 20°15' сев. широты, 195°5' зап. долготы. В следующие дни выяснилось, что мы уже пересекли тропик; порывистый ветер скоро перешел в шторм, а затем столь же быстро сменился полным штилем. Стало довольно холодно (15° по Реомюру).
29-го мы находились в той части моря (координаты: 31°39' сев. широты и 198°52' зап. долготы), где, по наблюдениям прошлого года, предполагали наличие суши. Но теперь не встречалось никаких ее признаков. Мы взяли курс на Уналашку и до 5 апреля (35°36' сев. широты, 191°49' зап. долготы) находились в зоне очень сильного встречного течения, ежедневно относившего нас на 20–35 миль в юго-западном направлении.
30 марта с корабля поймали пеликана. С 31 марта по 2 апреля мы лавировали между 34° и 35° сев. широты и 194° и 195° зап. долготы против северного ветра и течения в темно-зеленом море. Морских птиц нам встречалось мало, зато было множество китов. Хотя Каду и знал о них (нам самим довелось видеть кашалота у рифов Радака), тем не менее он наблюдал за ними с огромным интересом.
3 апреля высланная с корабля шлюпка загарпунила луна-рыбу (Tetrada mola) {184} , неподвижно лежащую на поверхности моря. Она на много дней обеспечила всю команду ценной свежей пищей. Мясо у нее жестковатое на вкус и напоминает рачье. Помня о подозрительном сходстве этой рыбы со считающимися ядовитыми видами иглобрюхих рыб, мы бросили печень и внутренности свинье. Вокруг судна резвились киты. На поверхности, в местах, где они выпускали воду, появлялись гладкие, зеркальные пятна ворвани.
4-го при северном ветре мы взяли курс на восток. Над «Рюриком» кружила цапля, сопровождавшая нас некоторое время. Пролетало много морских птиц. Мимо нас проплыли плавник и связанный веревками бамбуковый крест. Видели трех луна-рыб.
5-го утром загарпунили еще одну такую рыбу. Ее тело сильно светилось; даже несколько дней спустя кость, которую я сохранил, так светилась, что темной ночью около нее можно было разглядеть время на часах. Почти весь день был штиль. На море появлялись красные пятна, подобные тем, какие мы наблюдали 6 июня 1816 года в этом же море, но несколько западнее, что объяснялось скоплениями красных рачков. Вечером свежий ветер с юга стал крепчать;
9 апреля, после того как в течение четырех дней мы плыли при переменном ветре, не производя полуденных: наблюдений, выяснилось, что южное течение сместило нас примерно на 1° севернее нашего курса.
Капитан Коцебу пишет: «13 апреля было тем ужасным днем, когда рухнули все лучшие мои надежды. Мы находились под 44°30' сев. широты и 181°8' зап. долготы. Уже 11-го и 12-го дул жестокий ветер и шел снег и град; а в ночь с 12-го на 13-е поднялся страшнейший шторм; сильные волны вздымались на такую высоту, которую мне прежде не приходилось видеть. «Рюрик» качало неимоверно. С наступлением ночи шторм усилился настолько, что отрывал гребни вздымавшихся волн и гнал их в виде густого дождя по поверхности моря. Я только что сменил лейтенанта Шишмарева на вахте; кроме меня на палубе находились еще четыре матроса, из которых двое держали руль; остальную команду я послал для большей безопасности в трюм. В 4 часа, только успел я удивиться высоте одной ревущей волны, как она внезапно ударила в «Рюрик», сшибла меня с ног и лишила чувств. Очнувшись, я ощутил жесточайшую боль, но ее заглушила горесть, которая охватила меня при взгляде на корабль, казавшийся близким к гибели, которая была бы неминуемой, продлись шторм хотя бы еще час. На корабле не было местечка, которому эта страшная волна не причинила бы вреда. Сперва мне бросился в глаза сломанный бугшприт; можно себе представить, какова была сила волны, одним ударом переломившей дерево в 2 фута в диаметре; потеря эта была тем ощутимее, что обе оставшиеся мачты не могли больше сопротивляться сильному метанию корабля во все стороны, а после утраты их нельзя было бы помышлять о спасении. Эта исполинская волна сломала ногу матросу; одного унтер-офицера сбросила в воду, но он спасся, проявив большое присутствие духа, сумев ухватиться за свесившуюся с корабля веревку; штурвал был сломан; оба матроса, державшие его, сильно пострадали; сам я ударился грудью обугол, и жестокая боль вынудила меня оставаться несколько дней в постели. В этот ужасный шторм меня радовало неустрашимое мужество наших матросов; ничто не могло бы спасти нас, но, к счастью мореплавателей, такие страшные штормы никогда не длятся долго» {185} .
Хорис, описывая эту часть путешествия, отстает на один день. 15 апреля я сделал следующую запись в дневнике: «В пятницу 11 апреля начался самый сильный шторм из всех, которые были доселе, огромные волны поднимались ввысь. В ночь на субботу (с 11-го на 12-е) одна из них сломала бугшприт. Шторм продолжался и в воскресенье. Лишь в понедельник в каюте посветлело. Вечером ветер опять перешел в шторм. 15-го штормило с прежней силой, однако в каюте было по-прежнему светло. Оказывается, выпал первый снег. В эти дни удалось многое узнать от Каду и т. д.».
Когда волнение стихло, капитан приказал измерить Уровень воды в трюме, чтобы узнать, нет ли течи. Для этого в одно из отверстий для откачки воды надо было опустить лот, и это поручили сделать молодому унтер-офицеру, который не отличался особой смелостью. Он испугался, побледнел, ибо ему показалось, что в трюме полно воды, о чем он и доложил капитану. Стали тщательно выяснять: намокла ли только веревка, или вода просочилась в отверстие? Оказалось, что внутрь судна вода все же не проникла.
Среди своих бумаг я не нашел нескольких стансов, сложенных в часы вынужденного безделья. Могу вспомнить лишь один из них, который и приведу здесь ради курьеза. Ведь не так уж много стихов пишется по-немецки на Уналашке или близ нее.
Свирепствуй, шторм, свое верши ты дело! Ты мачту прочную легко сломал. Чтоб ни одна доска не уцелела, Ты снова шли на нас за валом вал. На дне, я верю, мы покой найдем, От штормов и от бурь навеки отдохнем. Что там за треск? Опять волна закрыла свет? Ну что ж, пускай! Свершилось. Тонем? Нет! Ко дну мы не идем. Нас волны вновь качают И гроб наш тесный к небесам вздымают. [18]18
Пер. А. Моделя