Путешествие юного домового
Шрифт:
Первой закончила трапезничать хозяйка. Она посмотрела на часы, светившиеся на экране телефона, и встала из-за стола:
– Вы кушайте, ни в чём себе не отказывайте. А мне необходимо потолковать кое с кем, – проворковала она деловым тоном и покинула коробку.
Следующим тишину нарушил Кошкан:
– Как тебе у нас спалось? Как кушанья наши? – поинтересовался он, сияя самодовольной рожей и явно ожидая лишь одобрительного ответа. – Скажи мне, друг мой домоседный, чтобы ты делал без участливого внимания со стороны хранителей вокзала? Где бы ты почивать, к примеру, изволил, если бы не наше гостеприимство?
– Спалось мне, наверное, лучше, чем если бы я спал на траве под кустом. Стряпня просто замечательная. И чай такой, что вкус тот век буду помнить. А без вашего участия я бы на поезд нужного направления едва ли смог бы попасть.
– Мы тебя в скором времени на поезд посадим и Кишь-Мишу как надо отрекомендуем. Он нам изюм сладкий передаст, а мы ему чайного сбора, коим почивали тебя сегодня, дадим на дорожку. Так что поедешь с комфортом и щербетом до самой Большой Пристани. Вот так мы наших гостей уважаем и помогаем им, чем можем.
– Спасибо и за это, добрые вокзальные! Чем я могу вас отблагодарить за этакое внимание?
– Погоди благодарить, в поезд тебя ещё не посадили, – неожиданно резко оборвал Углёнка Жмых. Кошкан с Чуланом воззрились на младшего вокзальника с явным неодобрением, а Углёнок побледнел от испуга. Это он два раза уже свои услуги предложил. И что они попросят взамен, если он и в третий раз, поддавшись на сладкие речи, напросится со своей благодарностью одной Берегине известно. Ай да Жмых! Ай да молодец! Углёнок с благодарностью посмотрел на лопоухого вокзальника, мысленно приняв его в свои лучшие друзья. А тот сидел, тяжело дыша, из-под насупленных бровей глядел на отца с братом и шмыгал носом.
"Хватит с Углёнка одной жемчужины! – с какой-то стати подумалось домовёнку про себя в третьем лице. – Ведь того и гляди, пока доедешь до моря, всем встречным-поперечным домовым да вокзальным с вагонными должным станешь! И пока те долги отдаёшь, на себя самого времени не останется. А там, глядишь, вся жизнь пролетела в заботах о чужих благах, но ты так домой и не вернулся!".
Кошкан и Чулан начали перемывать Жмыху косточки, говоря о том, какой непутёвый у них родственник, да что из него в жизни ничего путного не выйдет. Жмых глядел на них исподлобья, сжимая под столом кулаки. Шпиндель отрешённо, словно пытаясь дистанцироваться от брата с отцом, гонял пальцем остатки пирога по тарелке, а Перинка, по-прежнему сжимая Углёнкину руку, явно пыталась вставить слово в защиту брата, но у неё это не получалось. Ещё раз взглянув на нахмуренное от обиды на несправедливость конопатое лицо приятеля, домовёнок почувствовал знакомое чувство наступающего жара. Однажды, пережив подобное не по своей воле, он боялся своего бесконтрольного взгляда, на раз тушащего любую ссору самым настоящим пожаром, и домовёнка не на шутку пробил до холодного пота самый настоящий испуг. Какие бы нехорошие затеи Кошкан с Чуланом не замышляли, всё-таки Углёнок вдоволь пользовался их гостеприимством. А ещё он находился в доме, где жили простодушный Жмых, добрая Перинка, спокойный увалень Шпиндель и Незабудка, которых он мог бы за секунды лишить тёплого и уютного жилища, о котором знали не только окрест, но и в далёких городах, куда шли и шли поезда через их станцию.
"Только бы не увидеть мерзких маленьких рожиц!", – теряя самообладание, уловил Углёнок собственную мысль.
Но внезапно положение спасла Перинка. Да как изящно она это сделала! Об стенку напротив Углёнка ударилась чашка, затем другая, подбив на излёте первую. Затем пришла очередь Незабудкиной тарелки, что, проносясь над головой Чулана, растеряла остатки пирога, и тот смачно расплылся по Чулановой макушке. Перинка так быстро обошлась со столовыми приборами, что Жмых с запозданием издал удивлённое:
– О-о-о!!
А Кошкан по инерции договаривал очередное порицание в его адрес, постепенно замолкая, но был он уже далеко не в центре внимания.
Гвалт за столом мигом утих и все присутствующие, включая Шпинделя, что за время скандала успел сконструировать из двух десертных вилок какое-то хитрое приспособление, открыв рты, уставились на Перинку. Она молча рассматривала брата и отца, словно энтомолог жалких насекомых. Лишь раскрасневшееся лицо, да забранные на затылке в хвост белобрысые волосы, что выпрямились сейчас в разные стороны, словно наэлектризованные, указывали на то, в каком страшном гневе находится эта милая и тихая девочка. И вот она заговорила, добивая обоих пустобрёхов каждым своим чётко произнесённым словом, сказанным негромко и потому
– Ругаться громко может каждый, но какой с той ругани толк? Ну, наорали вы дуэтом на Жмыха, и чего этим добились? Только парня почём зря разозлили. А ведь он был уже на грани, ещё чуток и всем пришлось бы худо.
Теперь Углёнок непонимающе воззрился на приятеля, пытаясь понять, что в этом простаке такого. Но Перинка продолжила интриговать, переключив внимание домовёнка на себя:
– Да и кто ругался-то? Кошкан и Чулан ругались. А кто есть Кошкан? Что такого полезного он делает, коль его Кошканом кличут? Котам помойным соболезнует. Вот и всё его предназначение. А Чулан? Кто он таков? Первый на всём вокзале хитрюга и ловкач. Тем он в камере хранения и промышляет. Ради забавы сумки пассажирские вскрывает и берёт, что ему нужно, а потом у вагонников обменивает на бражку, которую они с отцом на пару приговаривают. Ну, а если вскрыл чемодан, а глаз положить не на что, то и нагадить в чемодан не грех. Да не со злого умысла, а чтобы потешиться, когда скучно ему. Иначе чего зря вскрывал? А кладовщикам из камеры хранения сколько пакостей переделано – уже и не счесть! То-то злые они всегда на пассажиров! Я, конечно, не собираюсь отрицать того факта, что мои отец и брат – это мои отец и брат, но невозможно отрицать и того, как они только что хотели повесить на нашего гостя, повторюсь – Гостя, клятое третье спасибо, после которого уже не отвертишься и в раба превратишься по собственной воле. А дело это у нашего народа распоследнее – благодарность выбивать за добрые дела и предложенное гостеприимство! Ты спрашивал давеча, батюшка, чего это дочка твоя ушла на постой к злой страшной тётке. А то и ушла, чтоб не быть рядом с вами. И живём мы с ней душа в душу. Я ей чистоту и порядок обеспечиваю, а у меня за это свой уголок имеется, где живу, не таясь. Молоко каждый день, да пряники, шоколад да карамельки. И пусть не видит она меня, зато чувствует и уважает. А вы видите, да в упор не замечаете. В том между вами огромная разница.
Теперь уже Кошкан с Чуланом сидели, насуплено глядя на Перинку, которая, не чураясь старших, резала правду – матку по живому, не взирая на возраст и авторитеты. А Перинка тем временем, встав из-за стола, обратилась к домовёнку с младшим братом:
– Пойдём, Углёнок. И ты, Жмых, с нами. Нечего тут сиднями рассиживать. На посадку вскоре. Я расписание поездов без часов чую наперёд.
Они подошли к выходу из каморки. Углёнок обернулся, стоя в дверном проёме, и встретился взглядом с совершенно растерянным Чуланом и тяжело дышащим Кошканом. Сидевший промеж их здоровяк, ни на кого не глядя, превращал недавно созданную неведомую штуковину обратно в две вилки. Углёнку очень стало их жалко, ведь природу существа не переделаешь. Он почувствовал внезапный порыв поклониться им в знак благодарности, но вовремя вспомнил об уроке, который преподал ему Щучий Хвост, и отказался от этой благородной затеи. Вдруг поклон тоже засчитается? Тогда он молча помахал на прощанье рукой, грустно им улыбнулся и вышел в огромное пространство вокзала навстречу своей судьбе, что влекла его неизвестно куда, но уже понятно за чем.
Ловко лавируя между спешащих ног, троица почти достигла входной двери вокзала, как им навстречу из-за высокого зелёного чемодана вырулил толстячок с двумя мешочками в руках и, увидав вокзальных, выронил эти мешочки на пол, чтобы раскинуть руки в радостном приветственном стремлении обнять знакомых, ослепив при этом всех ярким зайчиком света, отскочившего от переднего золотого зуба.
– Вай, кто идёт! А кто это идёт? Тебя знаю, тебя не знаю, тебя опять знаю! Кишь-Мишь знает всех, а его не знает! Кто скажет мне, кто это? Эй, мать, посмотри, кого я встретил! Ты глянь на них двоих и на третьего!
Кишь-Мишь сграбастал брата и сестру, сжав при этом так, что им стало трудно дышать, и искренне сияя от радости, продолжал слепить глаза своим зубом. Выходило, что он очень уважал представителей этого странного семейства, не стесняясь проявить чувства при посторонних. А из-за того же чемодана, сгорбившись под тяжестью большого клетчатого мешка, кряхтя, вышла Незабудка. Добредя до них, она сбросила свою ношу с плеч и с облегчением выгнула спину, прихватив поясницу руками.
– Вот он, тот самый молодец, о коем я тебе поведала давеча. Ты его до Большой пристани, сиречь до Ленинграда, повезёшь. Доедет он у тебя со всеми надлежащими удобствами, а не в тамбуре, как некоторые.