Путешествие за край Земли
Шрифт:
— Хреново занимаешься.
— Что-то произошло?
— Пропала картина.
— Какая?
— Та самая. Из мозгов.
Трубка выпала из руки Леденца. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, ему было до слез жаль расставаться с картиной, которую он давно уже прикарманил в своих мечтах, с другой, он был искренне рад, что никто из родственников покойного (которых он искренне невзлюбил) не будет обладать этой бесценной вещью.
— Извините, — повторил он, — мне надо идти.
— Конечно, — ответил Доктор, который часто демократично соглашался с клиентами, — оставьте номер, я позвоню.
— Чуть не забыл, — пробормотал Леденец, доставая из потертого бумажника визитную карточку, — можете звонить в любое время суток.
Глава четвертая
Автор искренне признается в том, что не нашел, что сказать по поводу данной главы.
Бога нет, — говорят атеисты, услышав краем уха, что его нет дома.
Мстислав Ерофеевич Зверь был по своей природе милым, спокойным человеком, любящим посидеть за чаем с томиком Горация, поразмышлять об истоках вдохновения Тютчева, или, на худой конец, посмотреть что-нибудь из немецкой порнушки, желательно в обществе милых и не очень дорогих дам. Подобный эпикурейский образ жизни продолжался у него не долго: до двадцати шести летнего возраста, и окончился благополучным вступлением в брак с некой Софьей Германовной Штоц, которую он встретил годом раньше и разу же влюбился по уши.
Если честно, то автор совершенно искренне не понимает значения этого устойчивого выражения. Как показывает (какой есть) опыт автора на любовном поприще, влюбляешься обычно по самые, но совсем не уши. Если же речь идет о считающемся неприличным поцелуе (думаю, читатель понимает, о чем я говорю), то уши здесь тем более не причем.
Несмотря на это, весьма уместное авторское отступление, Мстислав Ерофеевич влюбился в нее по уши. Весь этот год ежедневно (ночи, будучи человеком практичным, Зверь посвящал просмотрам порнушки в обществе недорогих дам) он добивался ее любви, а когда добился… Но не будем забегать вперед.
В общем, они поженились. Первое время жили душа в душу (надо заметить, тоже еще та терминология). Мстислав Ерофеевич безумно обожал супругу, которая, несомненно, тоже испытывала к нему какие-то чувства. С родителями супруги он тоже довольно-таки легко сошелся характером. В общем, мир и покой в доме (жили они у ее родителей, чей дом мог без труда вместить еще полсотни человек).
Будучи весьма уважаемым человеком в городе, тесть нашел ему подходящее место…
Неприятности Мстислава Ерофеевича начались с разговора с тестем.
— Мстислав, нам надо поговорить, — сказал он весьма дружелюбным тоном, — пойдем, наверно, покурим.
Они вышли во двор, тесть угостил Мстислава настоящей американской сигаретой, Мстислав вежливо дал ему прикурить, затем прикурил сам.
— Сколько ты уже с Софушкой? — спросил тесть, который любил подкрадываться издалека и сзади.
— Скоро год, — ответил Мстислав.
— Скоро год… — задумчиво повторил тесть, — тебе нравится наша дочь?
— Еще бы!
— Еще бы… Год назад мы приняли тебя в семью, с тех пор ты для нас как сын родной.
Это было действительно так. Редко когда к зятю относятся таким образом. Мстислав с этим тоже был вполне согласен.
— Так вот, Мстислав, то, что ты стал одним из нас, возлагает на тебя определенную ответственность. Ты согласен?
— Угу.
— Ты знаешь, о наших национальных и культурных корнях?
— Я с большим уважением отношусь к этому народу, который, несмотря на все гонения и невзгоды, выжил и занял почетное место в обществе.
— А знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что мы сильны верой и традицией.
— Вы совершенно правы.
— А если я прав… Честно говоря, я думал, ты сам догадаешься и проявишь инициативу, но по-видимому ты думал о других вещах, и я сам решил тебе все сказать. Ты знаешь, что Софочка — наша единственная дочь, наша надежда, надежда всего нашего рода.
— Я понимаю.
— А если ты понимаешь, ты сам должен сказать ей, что хочешь принять нашу веру.
Мстислава бросил в жар. Он никогда не был религиозным фанатиком или воинствующим атеистом, но подобный шаг требовал от него большего, чем уволиться у одного бога и поступить на службу к другому: ОН ДОЛЖЕН БЫЛ СОВЕРШИТЬ ОБРЕЗАНИЕ! Обрезание милого органа, который, положа руку на сердце, Мстислав очень любил. Тот орган Мстислав считал своим единственным верным другом, предать которого… было БОЛЬНО! А боли, физической боли, он боялся больше всего на свете.
— Извините, — сказал он, побледнев, — но я вынужден сказать «нет».
— Нет? — удивился тесть.
— Дело в том, что я тоже ценю традиции своего народа.
— Однако же это не помешало тебе жениться на Софье, войти в наш дом. В наш! Ты пришел в наш народ, а не…
— Я все понимаю…
— Что ты понимаешь? Думаешь, я позволю, чтобы потомками нашего рода стали необрезанные гои?
— Но почему я должен калечить свое мужское достоинство?
— Достоинство? И ты ставишь кусок мяса выше интересов семьи?
— Вам легко говорить, это не ваше мясо.
— Я обрезан.
— Все правильно. В детстве. Потому что в зрелом возрасте только сумасшедший станет себя добровольно увечить ради какой-то древней глупости! — завизжал вдруг Мстислав.
— Ах вот оно что, ты просто чмо! Ты не гой, ты — необрезанный филистимлянин, — сказав это, тесть вошел в дом.
Мстислав понуро поплелся следом. Ему было муторно.
Жена, милая, обожаемая Софушка, лежала в постели и читала книгу. Вот оно — настоящее счастье, подумал Мстислав, и как можно ласковее приблизился к жене.