Путешествия к Лобнору и на Тибет
Шрифт:
Благодарность спутникам. Но если мне и выпала счастливая доля совершить удачно три путешествия в Центральной Азии, то успех этих путешествий – я обязан громко признать – обусловливался в весьма высокой степени смелостью, энергией и беззаветной преданностью своему делу моих спутников. Их не пугали ни страшные жары и бури пустыни, ни тысячеверстные переходы, ни громадные, уходящие за облака горы Тибета, ни леденящие там холода, ни орды дикарей, готовые растерзать нас… Отчужденные на целые годы от своей родины, от всего близкого и дорогого, среди многоразличных невзгод и опасностей, являвшихся непрерывной чредой, – мои спутники свято исполняли свой долг, никогда не падали духом и вели себя, поистине, героями. Пусть же эти немногие строки будут хотя слабым указанием на заслуги, оказанные русскими людьми делу науки, как равно и ничтожным выражением той глубокой признательности, которую я навсегда сохраню о своих бывших сотоварищах…
Заманчивость страннической жизни. В заключение да позволено мне будет еще раз вернуться к своим личным впечатлениям.
Грустное, тоскливое чувство всегда овладевает мной, лишь только пройдут первые порывы радостей по возвращении на родину. И чем далее бежит время среди обыденной жизни, тем более и более растет эта тоска, словно в далеких пустынях Азии покинуто что-либо незабвенное, дорогое, чего не найти в Европе. Да, в тех пустынях действительно имеется исключительное благо – свобода, правда дикая, но зато ничем не стесняемая, чуть не абсолютная. Путешественник становится там цивилизованным дикарем и пользуется лучшими сторонами крайних стадий человеческого развития: простотой и широким привольем жизни дикой, наукой и знанием из жизни цивилизованной. Притом самое дело путешествия для человека, искренно ему преданного, представляет величайшую заманчивость ежедневной сменой впечатлений, обилием новизны, сознанием пользы для науки. Трудности же физические, раз они миновали, легко забываются и только еще сильней оттеняют в воспоминаниях радостные минуты удач и счастья. Вот почему истому путешественнику невозможно позабыть о своих странствованиях даже при самых лучших условиях дальнейшего существования. День и ночь неминуемо будут ему грезиться картины счастливого прошлого и манить: променять вновь удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь…
От Кяхты на истоки Желтой реки [606]
Предисловие
Четвертое путешествие по Центральной Азии представляет собой продолжение научных рекогносцировок, которые ранее произведены были мною в той же части азиатского материка. Самый характер экспедиции и система исследований оставались прежние. Вместе с тем и описание вновь совершенного путешествия сделано в прежней повествовательной форме.
При составлении настоящей книги я пользовался, как и прежде, широкой помощью со стороны специалистов, а именно: наблюдения широты (16 пунктов) и долготы (4 пункта) вычислены астрономом Пулковской обсерватории В. К. Делленом; барометрические определения высот – генерал-майором К. В. Шарнгорстом; две карты маршрутно-глазомерной съемки, равно как и отчетная карта [607] четырех моих путешествий, исполнены в Военно-топографическом отделе Главного штаба; рисунки с фотографий Роборовского сделаны фототипией Классеном; горные породы определены профессором А. А. Иностранцевым; растения – академиком К. И. Максимовичем; из млекопитающих грызуны и некоторые другие мелкие виды определены ученым консерватором Зоологического музея Академии наук Е. А. Бюхнером; [608] пресмыкающиеся – академиком А. А. Штраухом; рыбы – ученым консерватором того же Академического музея С. М. Герценштейном. Всем этим лицам и учреждениям приношу искреннюю признательность.
606
Текст по изданию 1948 года.
Названия географических объектов в предлагаемой вашему вниманию книге даны так, как они были написаны Н. М. Пржевальским. Это относится и к некоторым словам. Высоты и глубины географических объектов, приведенные Пржевальским, отличаются от указанных на современных географических картах. Данный факт объясняется тем, что все измерения в экспедициях были сделаны барометрическим способом, что при большом удалении от опорных метеорологических пунктов не может дать высокой точности. Следует также отметить, что с XIX века систематика в биологии изменилась, поэтому принадлежность животных и растений к видам, родам и др. систематическим группам ныне отличается от той, которая указана в книге.
607
Взята из карты Азиатской России, изд. Военно-топографическим отделом Главного штаба; нанесены вновь лишь мои пути.
608
Крупные млекопитающие и все птицы определены мною.
Научные коллекции, добытые в настоящее путешествие, распределены мною по-прежнему: зоологическая передана музею Академии наук, ботаническая – Ботаническому саду, небольшой минералогический сбор – Геологическому кабинету С. – Петербургского университета.
К разработке зоологических результатов еще ранее было приступлено [609] и, вероятно, в нынешнем году появятся первые выпуски. Вскоре также будут изданы Географическим обществом первые выпуски монгольской и тангутской флоры, описываемой [610] академиком К. И. Максимовичем, как равно и обрабатываемые ныне А. И. Воейковым мои метеорологические наблюдения.
609
Академик А. А. Штраух обрабатывает пресмыкающихся и земноводных; ученые консерваторы: Е. А. Бюхнер описывает млекопитающих, С. М. Герценштейн – рыб. Насекомые частью уже описаны разными специалистами. Птицы будут обработаны мною, лишь только представится для этого значительный период свободного времени.
610
Diagnoses plantarum novarum asiaticarum // Bulletin de l'Acad'emie Imp'eriale des siences de St.– Petersbourg. T. XXIII–XXXI.
Июнь 1888 г. С. – Петербург
Н. Пржевальский
Глава первая
Поперек великой Гоби
Общий план путешествия. – Снаряжение экспедиции в Петербурге, Кяхте и Урге. – Описание этого монгольского города. – Путь наш по Северной Гоби. – Характеристика монголов. – Настоящая пустыня. – Механическая работа бурь. – Великолепная заря. – Путь по Северному Ала-шаню. – Пребывание в г. Дынь-юань-ине. – Следование через Южный Ала-шань. – Интересное случайное сведение. – Поверка абсолютных высот пройденного пути. – Зимний климат Гоби
Общий план путешествия. Успех трех предшествовавших моих путешествий по Центральной Азии, обширные, оставшиеся там еще неведомыми, площади, стремление продолжать, насколько хватит сил, свою заветную задачу, наконец, заманчивость вольной страннической жизни – все это толкало меня, окончив отчет о своей третьей экспедиции, пуститься в новое путешествие. Его район и программа намечались сами собою при взгляде на карту Центральной Азии, с обозначенными там уже пройденными мною путями. Все они оканчивались более или менее глубоко на нагорье Тибета, графически, так сказать, указывая на трудную, но в то же время наиболее заманчивую площадь для предстоящих исследований. Вместе с тем ближайшее знакомство с путешествиями по Тибету убедило меня в необходимости устраивать в известных местах опорные, складочные пункты и из них уже предпринимать экскурсии сравнительно налегке.
В феврале 1883 года представлен был мною Русскому географическому обществу план нового четвертого путешествия, задачей которого ставилось исследование Северного Тибета от истоков Желтой реки до Лоб-нора и Хотана с побочными, если будет возможность, путями, даже до столицы Далай-ламы. Однако эта последняя цель опять от нас ускользнула; притом на этот раз мы не особенно к ней стремились ввиду обширности и научной важности главной задачи.
Хотя при первом взгляде на карту Центральной Азии нетрудно заметить, что ближайший путь к Тибету ведет из пределов нашего Семиречья или Ферганы, но мною была избрана более кружная, зато и более верная дорога через Кяхту. Причиной этому служили многие веские обстоятельства. Начать с того, что, двинувшись из Кяхты, мы направлялись до самого Тибета знакомым, дважды, местами даже трижды, нами пройденным путем, следовательно, в крайнем случае могли обойтись и без вожаков; затем до самой Гань-су нигде не встречали китайцев, с деморализованными солдатами которых легко могли бы иметь столкновение, следуя по Восточному Туркестану; далее, мы приобретали в Северной Монголии наилучших, приученных к постоянным караванным движениям, верблюдов; в Забайкалье можно было лично выбрать конвойных казаков, из которых многие знают монгольский язык, употребляемый и в Тибете; наконец, следуя из Кяхты, мы меньше возбуждали подозрений в китайских властях, даже в Пекине, чем направляясь в Тибет с ближайших к нему местностей нашей границы по враждебному китайцам магометанскому населению Кашгарии. Здесь китайцы могли затормозить наше движение, не давая проводников, без которых нам едва ли удалось бы пробраться даже на Лоб-нор. Между тем, когда мы вышли на тот же Лоб-нор со стороны Тибета, китайцы волей-неволей должны были выпроводить от себя непрошеных гостей и провести нас по не исследованным еще частям Восточного Туркестана. Все эти соображения побудили меня накинуть лишнюю тысячу верст караванного пути, зато действовать с большими шансами успеха.
Снаряжение экспедиции в Петербурге. Как при прежних моих путешествиях, так и теперь, Географическое общество и Военное министерство оказали мне полное содействие к осуществлению проектируемой экспедиции, командировав как меня лично, так равно моих помощников: поручика В. И. Роборовского, сопровождавшего меня в третьем путешествии, и вольноопределяющегося П. К. Козлова. Также конвойных казаков и солдат и на отпуск для расходов экспедиции из государственного казначейства 43 580 руб.. [611] Сверх того, нам и нижним чинам экспедиции сохранено было все получаемое на службе содержание, с выдачей такового мне и поручику Роборовскому за два года вперед золотой монетой; затем мне, названному офицеру и вольноопределяющемуся Козлову выданы были двойные прогоны от Петербурга до Кяхты и обратно от конечного пункта выхода на нашу границу; ординарные же прогоны отпущены были для перевозки в передний путь экспедиционного багажа с четырьмя конвойными солдатами, а в обратный – собранных во время путешествий коллекций; из Военно-топографического отдела Главного штаба выдана нам была часть инструментов (2 хронометра, зрительная труба Фраунгофера, барометр Паррота, несколько буссолей) для научных работ; наконец, для вооружения экспедиции отпущены были 23 винтовки Бердана и 25 револьверов Смита и Вессона с 15 тыс. патронов для первых и с 4 тыс. для вторых. [612]
611
Из них 10 тыс. руб. золотом по номинальной его цене.
612
Патроны эти, как равно винтовки и револьверы, заранее были доставлены в Кяхту.
Благодаря широким материальным средствам мы могли достаточно хорошо снарядиться по части одежды, обуви, добавочных научных инструментов, препаратов для коллекций, походных и охотничьих принадлежностей и пр. Суматоха всей этой заготовки, вместе с проволочками казенных отпусков и небольшим отдыхом в деревне, заняла более четырех месяцев времени. Лишь в начале августа могли мы выехать из Петербурга, а 9-го числа [613] этого же месяца почтовый поезд Нижегородской дороги умчал нас из Москвы к Нижнему. Багажа набралось более 150 пудов. Персонал экспедиции состоял пока из меня, двух вышеупомянутых моих помощников, четырех солдат, выбранных в Москве из гренадерского корпуса, старшего урядника Забайкальского казачьего войска Иринчинова и переводчика для тюркского и китайского языков – таранчинца из города Кульджи Абдула Юсупова; остальные казаки и солдаты должны были поступить в состав экспедиции из Забайкалья.
613
[Все числа указаны по старому стилю.]
Грустные минуты расставанья с людьми близкими при отъезде из Москвы скользнули темной тучкой по ясному небу нашего радостного настроения: впереди на целых два года, или даже более, предстояла нам жизнь, полная тревог, новизны, свободы, служения славному делу… На следующий день мы сели в Нижнем Новгороде на пароход и через четверо суток были в Перми. Затем перевалили по железной дороге за Урал, проехали на шести почтовых тройках от Екатеринбурга [Свердловск] до Тюмени и, за мелководьем р. Туры, еще на 130 верст далее до д. Иевлевой, где 21 августа снова поместились на пароход. Этот последний, имея баржу с пятьюстами ссыльными на буксире, повез нас вниз по р. Тоболу. Невдалеке от Тобольска мы пересели на другой, более сильный пароход и, буксируя все ту же арестантскую баржу, поплыли вниз по Иртышу до его устья, а затем вверх по мутной, довольно быстрой Оби. Следуя днем и ночью, мы вошли на десятые сутки своего пароходного от д. Иевлевой плавания в устье р. Томи, за мелководьем которой еще раз переменили пароход и вскоре прибыли в Томск. Здесь трое суток употреблены были на покупку экипажей (два тарантаса и четверо ходов), зимнего для нас и казаков одеяния, как равно и некоторых мелочей экспедиционного заготовления. Затем на шести почтовых тройках, следовавших попарно, на расстоянии нескольких часов пути, мы выехали к Иркутску. Лошади по станциям были для нас заготовлены. Тем не менее правильное следование эшелонами вскоре нарушилось по причине сквернейшей дороги. Погода стояла отвратительная – постоянные дожди, иногда со снегом. Ехать по ночам оказалось решительно невозможным. Да и днем тяжело нагруженные экипажи нередко ломались или увязали в грязи. Ради всего этого тринадцать суток употреблено было на проезд 1500 верст между Томском и Иркутском. Проведя в этом последнем пятеро суток опять в различных хлопотах, мы двинулись, на почтовых же, далее; благополучно и скоро переправились на пароходе через Байкал, снова сели на почтовых и 26 сентября прибыли в Кяхту, чем закончились наши переезды в пределах отечества.