Путешествия к Лобнору и на Тибет

Пржевальский Николай Михайлович

Река, питающая своей водой Кэрийский оазис, притекает сюда с плато Тибета. По размерам она превосходит реки, которые мы пересекли у северного подножия Русского хребта, но меньше р. Черченской. На переправе дороги в оазис Ния Кэрия-дарья имела в начале июня, при средней воде, от 10 до 15 сажен ширины и глубину брода в 2 фута; когда же вода с гор прибывала, что обыкновенно случалось часов с 9 утра до 3 или 4 пополудни, тогда размеры и глубина той же реки значительно увеличивались. Течение у нее весьма быстрое; вода летом грязная. Тотчас за Кэрийским оазисом описываемая река вступает в сыпучие пески и, при большой летней воде, пробегает по ним в прямом северном направлении более 150 верст – до параллели упирающегося в левый берег соседней Хотанской реки небольшого хребта Мазар-таг. На этом протяжении берега Кэрия-дарьи поросли туграком и джангалом; зимой кое-где живут здесь пастухи со скотом. Далее широты Мазар-тага русло Кэрийской реки, ныне совершенно безводное, заметно, как мы слышали, тянется по сыпучим пескам почти до самого Тарима. [953] По преданию, в давние времена сюда добегала вода той же Кэрия-дарьи и лежал прямой путь из Аксуйского оазиса в Кэрийский. В 120 верстах ниже этого последнего еще поныне, как говорят, сохраняются остатки старого парома, на котором переправлялись через Кэрийскую реку в большую воду. Верстах в 20 ниже Кэрийского оазиса выкопан недавно от правого берега Кэрия-дарьи большой арык, который, как говорят, тянется верст на семь и может обводнить площадь земли, годную для поселения 5 тыс. семейств. Предполагается расположить здесь город, и при нашем посещении Кэрии уже начинали строить на избранном месте лавки и сакли.

953

По одним сведениям, до параллели лежащего на Хотанской реке урочища Янгуз-кум; по другим – еще севернее до широты урочища Зиль на той же Хотанской реке.

Флора и фауна Кэрии, как и вообще всех оазисов, весьма бедные. Из дикорастущих растений, кроме некоторых, поименованных при описании оазиса Ния, нами было собрано в Ясулгуне, Ой-туграке и Кэрии в конце мая и в начале июня лишь 10 цветущих видов: лактук (Lactuca tatarica), песобойник (Gynanchum acutum), дикая рута (Peganum harmala), чина (Lathyrus sativus?), донник (Melilotus suaveolens), жеруха (Lepidium latifolium?), заразиха (Orobanche sp.), джантак (Alhagi camelorum), астрагал (Astragalus sp.) и какое-то зонтичное. Культурная растительность в начале июня находилась в Кэрии в следующем развитии: абрикосы поспевали, шелковица отходила, виноград достигал величины крупной горошины, дыни цвели (арбузы еще нет); пшеница и ячмень колосились, ранний ячмень кое-где поспевал; рис и кукуруза достигали (средним числом) ¹/₂ фута высоты; первый сбор клевера (люцерны) был уже скошен.

Из диких млекопитающих по соседству Кэрийского оазиса, в джангалах, вниз по Кэрия-дарье, держатся кабаны; в самом же оазисе встречаются летучие мыши, изредка мелкие грызуны. Птицы здесь те же, что и в Ние; прибавилась лишь крачка малая (Sterna minuta). Рыбы в Кэрийской реке мы поймали только один вид – гольца яркендского (Nemachlus yarkandensis). Из пресмыкающихся найдены в описываемом оазисе три вида ящериц – Phrynocephalus Roborowskii n. sp., Eremias Pilzowi, Eremias velox.

Наше здесь пребывание. В Кэрии мы провели шесть суток, и все это время ушло на суетливые хлопоты по снаряжению в дальнейший путь. Цель наша заключалась теперь в том, чтобы пробраться на два-три месяца на соседнее плато Тибета; в случае же неудачи решено было заняться в течение лета обследованием ближайших гор. Как для той, так и для другой местности равно непригодны были наши истомленные верблюды. Поэтому мы оставляли их на пастьбу в окрестностях Кэрии, где имел быть устроен новый наш склад. Для предстоящей же экскурсии необходимо было нанять 30 лошадей и снарядиться налегке.

Китайские власти, которым далеко не по нутру было наше здесь путешествие, тем более при большом расположении к нам со стороны туземцев, старались по-прежнему исподтишка тормозить наш путь и творить недоброе. Так, незадолго до нашего прибытия в Кэрию здесь было вывешено объявление, воспрещавшее жителям продавать нам съестные припасы и входить с нами в какие-либо сношения; в день нашего прихода утром полицейские громогласно повторяли по улицам Кэрии то же приказание с пояснением, что мы дурные люди, путешествуем с худым умыслом и т. п. Сведав об этом вскоре по прибытии на бивуак в Кэрию, я послал своего переводчика к местному китайскому начальству с предложением отменить подобные распоряжения; в случае же отказа с его стороны грозил добыть все необходимое для нас силой. При таком ультиматуме китаец вынужден был исполнить наши требования. На другой день сам кэрийский начальник, или, как его здесь величают, амбань, приехал ко мне с визитом. Посещение это было обставлено большой церемонией. Китаец ехал в двухколесной телеге, запряженной мулом, в сопровождении верхами нескольких чиновников и старших властей из туземцев. Сзади телеги шествовал отряд солдат, [954] одетых в форменные красные и синие курмы, вооруженных трезубцами, секирами и несколькими заржавленными пистонными ружьями. Здесь же несли знамена, большой раскрытый красный зонтик (знак какого-то достоинства) и медный бубен, в который немилосердно колотили; по временам солдаты что-то кричали, вероятно вроде нашего «ура». Я принял китайца в своей палатке, посадил его и местного хакима на разостланный по земле войлок и угостил чаем; остальные чиновники, туземные власти и переводчики стояли при входе в ту же палатку. После нескольких обычных вопросов со стороны китайца о нашем здоровье и благополучии пути я прямо перешел к делу. Объяснил, что путешествую с научной целью и что намерен теперь сходить на лето в Тибет; прошу местного начальника, здесь же при мне, отдать приказание кэрийскому хакиму нанять нам нужных для предстоящей экскурсии лошадей, отвести помещение под склад, продать съестные припасы и все, что будет нужно. О прежней истории с запрещением продажи я не находил нужным упоминать после того, как переводчик накануне объяснил наш ультиматум. Китаец начал уверять в своей дружбе и всегдашней готовности быть к нашим услугам; затем приказал хакиму исполнить наши требования. Таким образом, дело это удалось без излишних проволочек. Обратно китайский начальник уехал с той же церемонией.

954

При нашем посещении Кэрии здесь находились с полсотни китайских солдат и около двухсот таких же солдат из туземцев.

На другой день я отдал визит в сопровождении Роборовского, переводчика и нескольких казаков. Нам устроен был парадный прием. Помимо солдат, собраны были все власти Кэрии; в воротах помещения китайского начальника нам салютовали тремя взрывами и музыкой; хозяин встретил нас и проводил в свою фанзу, где сам подавал нам чай. Делалось все это главным образом для того, чтобы показать туземцам, что русские, мол, теперь наши приятели. Пробыли мы у китайца около часа времени; все присутствующие, кроме нас и самого хозяина, стояли. Разговор, как и прежде, происходил через двух переводчиков: я говорил своему по-русски, тот передавал по-тюркски китайскому переводчику, а этот последний переводил уж по-китайски. Сам китайский начальник, вероятно, желая блеснуть своей ученостью, предложил несколько нелепых вопросов, на которые получил, конечно, уклончивые ответы. Так, между прочим, китаец спрашивал: правда ли, что можно узнать высоту положения данной местности по запаху земли? Словом, кэрийский начальник, быть может даже имеющий какую-либо ученую степень, оказался таким же невеждой в деле понимания самых простых явлений природы, как и многое множество тех китайских мандаринов и ученых, которые считаются познавшими всю суть человеческой мудрости, выдолбив наизусть несколько книг своих классиков, но без малейшего понятия даже об азбучных выводах истинной науки.

На прощание я опять напомнил китайцу относительно скорейшего снаряжения нас в дальнейший путь, и опять было повторено хакиму прежнее приказание. Уехали мы с теми же парадными проводами. Вообще китайцы показали теперь себя весьма предупредительными и вежливыми, хотя, конечно, на душе у них было совсем другое. По-прежнему туземцам воспрещено было к нам ходить, и некоторые подверглись за это наказанию. Туземные власти также приезжали к нам не иначе, как по делам и в сопровождении соглядатаев. Добыть нужные сведения можно было лишь украдкой, да и то крайне скудные; шпионство постоянно окружало нас. С другой стороны, простой народ всячески выказывал нам свои симпатии. Во время экскурсий нас постоянно угощали абрикосами и различной едой; то же делали и для казаков, пасших верблюдов или ходивших на базар. Заметив наш способ отдания чести прикладыванием руки к козырьку фуражки, туземцы при встречах с нами стали делать то же самое, не исключая иногда и женщин.

Провозившись еще несколько дней со снаряжением на предстоящую летнюю экскурсию, мы наконец кое-как устроились. Наняты были 30 вьючных и верховых лошадей [955] с платой по 120 теньге в месяц за каждую и закуплена часть продовольствия. Все наши коллекции, помещавшиеся в 14 больших ящиках и нескольких мешках, сложены были в сакле, отведенной местным хакимом, и сданы ему на хранение. Остальной багаж, за исключением того, который шел с нами, должен был находиться на руках у казаков, оставляемых с верблюдами.

955

Вдобавок к ним мы брали еще нескольких своих лошадей.

Переход к д. Ачан. Не имея возможности узнать достоверно насчет проходов в Тибет, я решил сначала поискать поперечной тропы в западной окраине Русского хребта, да кстати познакомиться с характером этой его части. Поэтому мы направились из Кэрии к юго-юго-востоку и на третьи сутки пришли к подножию высоких снеговых гор. Местность по пути залегала равнинная с пологим подъемом и сначала совершенно бесплодная; со второй же половины нашей дороги начали попадаться кустики Eurotia? Ephedra и Reaumuria songarica (терескен, хвойник, реамюрия джунгарская). Почва была вначале ненадолго галечная, потом стала песчаной. Словом, описываемая равнина имела тот же характер, как и вдоль всей северной подошвы Русского хребта. Верблюды пока шли с нами, ибо мы рассчитывали найти вблизи гор хорошее и более прохладное, чем возле Кэрии, пастбище.

С приближением к высоким горам местность сделалась холмистой, и здесь на небольшой речке Ачан [956] мы встретили того же имени деревню; она вытянулась отдельными фермами верст на 10 и населена мачинцами. Всего, как говорят, в Ачане около сотни дворов. Жители сеют ячмень и пшеницу, но рис и кукуруза здесь не растут; нет также шелковицы и винограда, абрикосов же много; только теперь они были еще зелены, тогда как в Кэрии уже совсем поспели. Кроме земледелия, жители Ачана занимаются и скотоводством.

956

Той самой, которая при большом дожде или при сильном таянии снегов в горах доставляет воду в оазис Ой-туграк.

Мы разбили свой бивуак почти в середине общего протяжения описанной деревни, на абсолютной высоте 9 тыс. футов. Гигантские снеговые горы высились совершенно близко впереди нас, и между ними рельефно выделялась своей пирамидальной вершиной гора Люш-таг. Жаль только, что густые облака, почти постоянно окутывавшие эту гору, и пыльная атмосфера лишили нас возможности сделать тригонометрическое измерение вновь названной вершины. Мне кажется, что она будет не ниже 20 тыс. футов.

Одновременно с нашим прибытием в Ачан китайцы прислали сюда соглядатая, который пригрозил здешним жителям и их аксакалу, так что мы не могли решительно ничего толкового выведать относительно окрестных гор, возможности или невозможности пробраться через них в Тибет. Пришлось отправиться в разъезд. Поехал я с Козловым и двумя казаками вверх по ущелью р. Ачан. Рассчитывали мы проездить двое или трое суток, но вернулись в тот же день. Далее, как верст на десять от бивуака, проехать верхом оказалось невозможным, ибо высокие крутые горы стесняют здесь ущелье в узкий коридор, на дне которого бурлит река по огромным валунам. Горные породы, встреченные нами в посещенном ущелье, состояли из гранита и известково-глинистого сланца; скал много, но они более или менее разрушены и засыпаны лёссом. Тем же лёссом покрыт весь нижний и средний пояс описываемых гор. В наружной их окраине царствует совершенное бесплодие, и лишь тысяч от десяти футов появляются редкие кустики мелкой полыни, а поближе ко дну ущелья кое-где растет дырисун. Кроме того, по ущелью, где мы проезжали, встречались: барбарис (Berberis kaschgarica), золотарник (Caragana pygmaea? var.), изредка белый шиповник (Rosa Beggeriana) и ломонос (Clematis orientalis var. tangutica); все эти кустарники цвели; цветущих травянистых растений мы не нашли вовсе. Вообще хребет Русский как прежде, так и в западной своей окраине оказался также весьма бедным флорой. Лишь в полосе от 10 до 12 или 12¹/₂ тыс. футов встречаются здесь сносные альпийские луга, да и то, по всему вероятию, небогатые разнообразием травянистой растительности. Бедна и горная фауна даже относительно птиц.