Путешествия с тетушкой. Стамбульский экспресс
Шрифт:
Они обменялись взглядами, от которых мне стало не по себе. Почему я мог быть предметом их разговора в те далекие годы? Была ли посвящена Хэтти в тайну моего рождения?
— Заходите, заходите, пожалуйста. Оба заходите. Я только собиралась выпить чашечку чаю — непрофессиональную, — добавила, хихикнув, Хэтти.
— Сюда? — спросила тетушка, открывая дверь в комнату.
— Нет-нет, дорогая. Это для клиентов.
Я успел заметить на стене гравюру сэра Альма-Тадемы [22] — толпа высоких голых женщин в римской бане.
22
Художник голландского происхождения, в 1873 г. принявший британское подданство.
— А вот, дорогая, и моя берложка, — сказала Хэтти, отворив другую дверь. Комната была небольшая, вся заставленная вещами, и мне показалось, что почти все было накрыто сверху розовато-лиловыми шалями с бахромой — стол, спинки стульев, полочка над камином; шаль свешивалась даже с поясного портрета крупного мужчины, в котором я узнал мистера Каррана.
— Преп, — сказала, взглянув на портрет, тетушка Августа.
— Преп, — повторила Хэтти, и обе они рассмеялись какой-то шутке, им одним ведомой.
— Это сокращение от «преподобный», — пояснила мне тетушка, — но это мы просто придумали. Помнишь, Хэтти, как мы объясняли это полиции? Его карточка до сих пор висит на стене в «Звезде и подвязке».
— Я там сто лет не была, — сказала Хэтти. — Покончила с крепкими напитками.
— И ты там тоже есть, и слон. Ты не помнишь, как звали слона?
Хэтти достала еще две чашки из посудного шкафчика — на него тоже была наброшена шаль с бахромой.
— Помню, что это было не избитое имя, вроде Джумбо. Что-то классическое. Боже, что делается с памятью в нашем возрасте, Августа!
— Цезарь?
— Нет, не Цезарь. Возьмите сахару, мистер…
— Зови его Генри, Хэтти.
— Один кусочек, — сказал я.
— О боже, боже, какая у меня была когда-то память.
— Вода кипит, дорогая.
Возле спиртовки с кипящим чайником стоял большой чайник для заварки. Хэтти налила чаю в чашки.
— Ой, простите, совсем забыла про ситечко.
— Ну и бог с ним, Хэтти.
— Все из-за клиентов. Им я никогда не процеживаю чай, поэтому забываю делать это для себя.
На столе стояла тарелка с имбирным печеньем. Я взял одно для приличия.
— С Олд-Стин, — сказала мне тетушка. — Старая добрая лавка. Такого имбирного печенья нигде нет.
— Они сделали нынче там игорное бюро, — сказала Хэтти. — Плутон, милочка? Не был ли он Плутон?
— Нет, не Плутон, это я точно знаю. Мне кажется, имя на букву «Т».
— На «Т» ничего классического в голову не приходит.
— Это имя было дано не просто так — оно было с чем-то связано.
— Безусловно.
— С чем-то историческим.
— Скорее всего.
— А ты помнишь собак? Они там тоже на фотографии.
— Ведь это они навели Каррана на мысль…
— Преп, — снова повторила тетушка, и они дружно рассмеялись общим воспоминаниям.
Мне вдруг стало тоскливо от своей несопричастности, и я взял еще одно печенье.
— Мальчик, оказывается, сластена, — заметила Хэтти.
— Подумать только, эта лавчонка на Олд-Стин пережила две войны.
— Мы тоже, — сказала Хэтти. — Но нас не превратили при этом в игорное бюро.
— Нас сокрушить может только атомная бомба, — сказала тетушка.
Я решил, что мне пора принять участие в разговоре.
— Ситуация на Ближнем Востоке очень тревожная, — сказал я, — судя по тому, что сегодня пишет «Гардиан».
— Кто их разберет, — ответила Хэтти, и обе они с тетушкой погрузились в свои думы. Тетушка достала из чашки чаинку, положила ее сверху на руку и прихлопнула другой рукой. Чаинка прилепилась к вене, окруженной просом, как называла старческие пятнышки моя мать.
— Пристал, никак не избавиться. Одна надежда, что он высокий и интересный мужчина.
— Это не новый знакомый, — поправила ее Хэтти. — Это воспоминание о ком-то ушедшем, но таком, которого ты все еще забыть не можешь.
— Живой или мертвый?
— Может быть и то, и другое. Зависит от того, насколько крепкая чаинка.
— Если он жив, тогда это может быть бедняжечка Вордсворт.
— Вордсворт умер, дорогая, притом много лет назад.
— Это не тот Вордсворт. Мой Вордсворт крепкий, как дерево. Я все думаю, кто бы это мог быть из покойников?
— Может, бедняжечка Карран?
— Он не идет у меня из головы с той минуты, как я приехала в Брайтон.
— Ты не будешь возражать, дорогая, если я сделаю чашечку настоящего профессионального чая тебе и твоему другу?
— Племяннику, — на сей раз тетушка поправила ее. — Да, это будет забавно.
— Я поставлю еще чайник. Чаинки должны быть свежие. Для профессиональных целей я беру «Лапсан сучон», а обычно пью цейлонский — «Лапсан» дает большие чаинки, по ним хорошо гадать.
Когда она вернулась, сполоснув заварной чайник и наши чашки, тетушка сказала:
— Хэтти, позволь нам расплатиться.
— Даже слышать об этом не хочу после всего, что было пройдено вместе с тобой.
— И с препом, — сказала тетушка, и они вновь захихикали.
Хэтти заварила чай крутым кипятком.
— Я не даю чаю перестояться, листья гораздо лучше говорят, когда они свежие, — сказала Хэтти. Она наполнила наши чашки. — Ну а теперь, дорогая, слей чай в эту миску.
— Вспомнила! — воскликнула тетушка. — Ганнибал.
— Какой Ганнибал?
— Слон, который наступил на ногу Каррану.