Путешествия за камнем
Шрифт:
На следующий день беспрерывные поиски месторождений. Потом мы снова снимаемся с лагеря и снова, идя вдоль северных склонов, огибаем их к западу. Мы идем без карты на границе лесной зоны: справа от нас бесконечная даль лесов, выше голые тундры с белыми ягельными полями. Далеко на север вплоть до океана тянутся эти тундры, в которых летом ижемцы[40] пасут свои стада оленей; слева — крутые склоны северных хребтов с небольшими речонками, сбегающими по обнажениям нефелинового сиенита. Тщетно ждем мы той северной реки, которую рисует Рамзай на своих картах и которую как будто бы и мы видели с высот Лявочорра. Мы располагаемся лагерем на границе леса, около небольшой реки: перед нами в хребте Лявочорра два больших цирка с нависшим перевалом на одном
Где же эта большая полноводная река? Мы горим нетерпением разгадать эту загадку и на следующее утро рассылаем отряды в цирки северных хребтов. Но скоро ошибка финляндских топографов разъясняется. Северной реки нет, есть только большой и длинный приток, впадающий слева в Калиок, главную речную систему всего северного района, втекающую в Умбозеро.
Мы с увлечением картируем новые хребты и новые перевалы, поднимаемся на вершины и в последний раз окидываем взором панораму гор.
Через четыре дня мы все вернулись к нашей базе на озере Кунъявр. Маршруты были закончены, надо было скорее ликвидировать лагери и наши склады камней. А их было немало. В долине Майвальты в еловом шалаше лежало пудов 5, на Вудъявре после взрывных работ одного из отрядов — около трех; 12 пудов лежало в Куниокском лагере, да у нас было пудов 40–50. Мы понимали, что нам самим не под силу вывезти весь этот груз к станции так, как мы это сделали в 1921 году, когда свыше 50 пудов камней мы протащили через тяжелый перевал — ущелье Рамзая — к станции Хибины.
Наш молодой саам Алексей и его расторопная матушка Матрена уже позаботились об оленях; шумное, веселое стадо их было пригнано к устью Куниока, а маленькая собака усиленно охраняла их, с поразительной ловкостью собирая их в кучу и не давая разбрестись. Умело и легко набрасывал Алексей свое лассо на рога любого оленя и подтягивал к себе это красивое свободолюбивое животное.
Время комаров только что кончилось, олени лишь недавно спустились с вершины тундры или снежных полей в низину, чтобы подкормиться ягелем. Их слабая спина не выдерживала большого груза, и мы могли грузить на спину оленя лишь 2–2,5 пуда камней, тщательно отвешивая безменом равный вес и плотно укрепляя мешки и подложенные под них тулупы на спине животного. Четыре оленя связывались гуськом один за другим, и каждый из нас мог вести, таким образом, четырех животных с грузом около 10 пудов.
Вести оленей непривычному человеку не так легко: вначале они идут очень быстро; им ничего не стоит подняться по крутому откосу или перепрыгнуть через бурный поток; в этом случае скорее они вас ведут, и вы только следите за тем, чтобы весь караван не запутался между деревьями. Однако через два-три часа хода олени устают, на пятом часе уже вы их тащите, а олени упираются. Но все-таки перевозка тяжелых минеральных грузов на оленях необычайно удобна и приятна: олень идет плавно, почти не шелохнется мешок. Можно ли это сравнить с тем, как мы перевозили материалы в сумах на верховой лошади в Сибири или на двухколесках в Монголии!
Так постепенно на оленях мы перевезли весь наш груз; партия за партией отправлялась к станции, и каждому участнику экспедиции приходилось вести по четыре оленя.
А между тем осень завладевала природой; яркие желтые и красные краски заливали леса, темные ночи освещались лучами северных сияний, снежные тучи забрасывали крупой и снегом горные вершины, а вокруг палатки снег уже перестал таять.
Палатки были сняты и база была ликвидирована, и пока я кончал работы на Кунъявре, на станции Имандра уже кипела работа по укладке ящиков и сборке всего снаряжения. Ведь одних минералов у нас было около 100 пудов. Погода определенно портилась. Вслед за снегом налетела южная буря, ломались и трещали деревья, задыхались люди, борясь с ветром; дрожали и бросались в стороны нервные олени, пугаясь падающих верхушек сосен и елей.
В такую погоду возвращался я на Имандру, после 45 дней скитаний среди природы, вдали от людей и культуры.
В самую бурю, с трудом борясь с непогодой, вели мы последние партии оленей и, усталые и одичавшие, подошли к нашему уютному домику около полотна железной дороги. Нас никто не узнавал, и все сбегались смотреть на людей, проведших полтора месяца в этих страшных горах.
Экспедиция была закончена. Еще несколько походов
Хибинский апатит
После первых трех лет работы за полярным кругом руководимая мною маленькая группа молодежи год за годом сосредоточивала все свои силы и всю энергию на постепенное овладение Хибинами и их богатствами.
Шаг за шагом, ущелье за ущельем, цирк за цирком изучались нашим отрядом; и нередко не без гордости возвращались мы с интереснейшими новинками, а иногда и с совершенно неожиданными результатами. Отдельные места оказались исключительными по минералогическим богатствам. Иногда на небольшом гребне (например, эвдиалитовой перемычке Куэльпора) мы обнаруживали десятки разнообразных жил с большим количеством редчайших хибинских минералов. Или в отдельных ущельях (как, например, ущелье Гакмана) открывали крупные скопления минерала, названного нами ловчорритом (по имени горы Ловчорр). Изредка попадались крупные кристаллы какого-либо минерала в таком прекрасном развитии, какое еще до сих пор никогда не наблюдалось на земной поверхности.
Мы были воодушевлены задачами научного обследования края, стремлением проникнуть все дальше и дальше в эту неведомую страну, открывать новые области оруденения и на отвесных скалах отыскивать богатейшие жилы минералов.
«Вперед, за камнем!» — было написано на нашем маленьком знамени; и в душе у каждого из нас камень сливался со всею остальною природою, являясь как бы неразрывной составной частью сказочной красоты самих гор, внося в ее серые краски красочную гамму ярких тонов.
Первые годы исследования в Хибинах носили чисто научный минералогический характер. Своеобразие хибинского камня и всей хибинской природы приковало все наше внимание. Но, увлеченные природой Хибин, мы инстинктивно за внешним своеобразием и красотою искали и ждали тех производительных сил, которые смогут поднять край к новой жизни.
Мало-помалу перед нами все резче и ярче вырисовывался Хибинский массив с его площадью в 1100 кв. километров, в то время как Ловозерский массив (в 450 кв. км) был еще захвачен только частично.
Но что такое 1500 километров, если вся площадь Кольского полуострова больше 125 000 кв. километров?
Трудно себе представить область, о которой мы меньше бы знали, чем Кольский полуостров; на его огромном протяжении мы имели всего лишь несколько маршрутов, пересекающих болота, тайгу и тундру. Отдаленные части еще совершенно загадочны. Здесь можно открыть реки, протекающие 80 километров по широте, а не по меридиану, как указано на картах; вы можете натолкнуться на крупнейшие горные вершины и водопады там, где на карте показана болотистая низина; наконец, вы совершенно не уверены, что точки на наших картах не отнесены на 50 километров к западу или востоку, что реки текут действительно в указанном направлении, а хребты протягиваются по орографическим контурам карты. Здесь, в этом полярном ландшафте, и географа, и геолога, может быть, ждут не меньшие неожиданности, чем в пустынях Средней Азии или в тайге северо-востока Сибири.
Сейчас мы лучше всего знаем сами Хибины, но сколько неожиданностей приносят и они, когда мы совершаем переходы по их долинам, снежным перевалам и горным плато!
Уже в 1921 году мы впервые между южными отрогами Кукисвумчорра — как раз в месте ныне заложенного апатитового рудника — нашли куски апатитовой породы.
Вот как мы описали эту находку: «Ночь необыкновенно холодная (около –5°), утром — иней. Выступили довольно усталые в долину между двумя отрогами Кукисвумчорра. Круто обогнули отрог и вошли в широкую долину, тупо оканчивающуюся довольно крутым, но не очень высоким перевалом — понижением между двумя отрогами Кукисвумчорра (высотой около 570 м). Идя по левому зеленому склону, на расстоянии приблизительно 1 километра, пересекли поток, круто спускавшийся со склона Кукисвумчорра. В выносах этого потока большое количество зеленых глыб (до 1 пуда весом) апатитовой породы, часто носившей слоистый характер. Мы торопились и были так утомлены, что уже не могли искать коренные выходы жил апатита, по-видимому, весьма доступные».