Путевые заметки странника по мирам. Про пряности, снег и трели ветра

Фалена Лысакова

У этих ангелов были чистые, не омраченные грязью нижнего мира лица – таких светлых лиц я еще никогда не видел. Это были лица, с которых стерли все эмоции; белые и нежные, словно цветы едва распустившейся лилии, и похожие одно на другое, как маски. Кудри ангелов вились золотыми и вороными каскадами, и они почему-то старательно прятали макушки под вязаными шапками.

Наверное, их город был самым прекрасным из всех, что мне доводилось видеть… город света и чистоты. Город белого. Город над городами.

Наверное…

Только

ангелы отчего-то не показались мне счастливыми. Они тосковали – тосковали лишь об одном в своем идеальном городе: что над ними уже нет неба, что небо досталось только людям, копошащимся внизу, как навозные жуки. Что люди могут посмотреть наверх и взлететь, а они могли только предаться греху и упасть. Они падали в небо и разбивались теплым дождем о серые улицы наших городов.

Я видел это своими глазами… как ангелы становятся на краю облака, раскинув руки и закрыв глаза, безмолвно плача… а затем падают, и ветер ледяного космоса рвет их алебастровые крылья, и пух разлетается, зажигается мелкими звездами, а тела становятся тонкими и лучистыми – людям не дано узреть ангела, упавшего и разбившегося о твердь мира смертных у них под ногами.

Это был город света и извечного добра… только я так и не разгадал: почему ангелы прыгали с облаков на верную смерть?

Путешествие 9

. Шишшарн. Драконий город

Передо мной раскрывался, подобно книге, густой и мрачный иссиня-черный лес. Коренастые гиганты-дубы, ясени и ольхи плотно льнули друг к другу; их прочная кора напоминала окаменевшую слоновью кожу, а стволы – слоновьи ноги. Стоило приложить к ним ладонь, и первое, что ты чувствовал, была шершавая упругость, а второе – тепло и едва ощутимые толчки, биение их жизни.

Между черными стволами свивалась змеиными кольцами синь, а под ногами шуршала трава, но почва была сырой и глотала подошвы. Ветвистые кроны, точно шапки исполинских грибов, были такими густыми, что застилали почти все небо.

Я даже не догадывался, что впереди меня ожидает город, ведь откуда взяться городу посреди леса? Да еще и такого непролазного!

Хотя, назвав его «городом», я явно поторопился. Подобных ему мне еще не доводилось видеть. Откуда-то спереди пробивалось свечение, и лес начал светлеть: сперва глубинная синь выцвела до оттенка грозового неба, затем – стала лазурной, как горное озерце, а после в лазурь добавились теплые солнечные нотки, краски смешались, а воздух стал бледно-желтым, как разлитый желток.

Свечение, точно рой живых светлячков, парило вокруг меня; крохотные, верткие, они вспыхивали и тут же гасли. Мне ничего не оставалось, кроме как идти им навстречу, к источнику света. Вскоре стало настолько светло, что я мог рассмотреть каждую травинку под ногами и похожие на изгибы свившихся змей узоры на коре.

Спустя несколько минут свет стал настолько слепящим, что я зажмурился. Меня будто облили

ушатом меда! Я вынужден был остановиться и теперь, прикрыв ладонью глаза, пытался хоть что-то рассмотреть, но тщетно. Тогда, вздохнув, я потянул за собой Мару и несмело вступил в разлитое всюду теплое золото, ощущая, как по ногам взбирается жар.

Хотя нет, это было даже приятно. Свечение схлынуло с плеч упавшей мантией, и я наконец-то прозрел. Казалось бы, вокруг ничего не изменилось: все те же вековые деревья тянулись кверху и срастались кронами, образуя живой купол из гибких, змеящихся ветвей и крохотных сучков, листьев и лиан, между которыми скапливался ночной мрак.

А между деревьями петляли мощеные улочки, уводящие то к одному, то к другому стволу, в которых виднелись окошки и двери. При этом в городе не были видно ни единой живой души, и стояла такая тишь, что каждый шаг отдавался оглушительным хрустом.

Светало. Я шел всю ночь и так устал, что было уже не до осторожности. Осмелев, я спустился по утоптанной лесенке на одну из улочек и, прокашлявшись, позвал:

–Ау-у?.. Есть тут кто живой?

Но ответом мне послужил лишь монотонный шорох листьев.

Невзирая на ночь, в городе было удивительно светло, словно дороги были вымощены огромной чешуей, излучавшей свет. Мы неспешно прошлись по ближайшей улочке, и копыта Мару, покрытые прочной кожей, мягко постукивали по плитке.

Подойдя к одной из дверей, я постучался, и дверь сама собой отворилась – она была незаперта. Внутри царили приятная темнота и тишина. Поэтому я привязал Мару к жерди заборчика, мысленно извинился перед хозяином дома, где бы он ни был, и вошел.

Темнота была теплой, даже жаркой, а спертый воздух пах чем-то сладким. Из-за проникающего через окно света все выглядело красновато-коричневым и очень уютным. Не могу сказать, что здесь было просторно, скорее помещение напоминало лавку кожевника: лишенную углов комнату занимали деревянный стол, вырезанный прямо из пола, и лавка, накрытая пледом. На стенах были развешаны шкуры лисиц и енотов, а вдоль потолка свисали переливчатой лентой змеиные выползки.

Что ж… я не чувствовал никакой опасности, поэтому улегся на лавку и, накрывшись с головой колючим пледом, тут же уснул.

Проснулся я от бьющего в глаза яркого света – он падал из окна пронзительным квадратом прямо мне на лицо, и сколько бы я не накрывался, все было без толку. Заворчав, я выполз из своего теплого кокона и сел, сонно потирая глаза.

Оказывается, я проспал весь день, и снаружи уже коптился закат. Когда я вышел из дома-дерева, мне показалось, что город и впрямь горит: золото лилось отовсюду, пламенели стволы гигантских дубов, сияла плитка. Золото сыпалось с ветвей, точно закат крошился драконьей чешуей прямо с неба, минуя плетеный купол ветвей, и падал на мощеные дороги, дробился мерцающей рябью в лужах.

Конец ознакомительного фрагмента.