Путевые записки эстет-энтомолога
Шрифт:
Сведения о Pediptera Augwana я почерпнул из Большого энтомологического словаря Аукваны, иллюстрированного прекрасными стереокадрами, отснятыми специальной экспедицией Центра Биологической классификации при Галактическом Союзе под бдительным наблюдением егерей Лиги защиты, возможно, разумных животных. Меня мало интересовало, что поведенческие функции ногокрыла носят исключительно описательный характер и нигде не дается объяснения многоступенчатой стадии развития. Пусть этим вопросом занимаются рядовые энтомологи. Зато стереокадр ногокрыла-имаго, заснятого в момент появления из кокона и расправляющего твердеющие на воздухе крылья с режущей глаз сочной расцветкой, произвел на меня неизгладимое впечатление. Такой экземпляр экзопарусни-ка просто необходимо иметь в коллекции, если ты считаешь себя эстет-энтомологом.
Как
Как и большинство трапперов, промышляющих охотой на птенцов ногокрыла, мы инкогнито высадились на Аукване за полтора месяца до объявления Лигой защиты, возможно, разумных животных блокады заповедных островов гигантских мангров. Парадоксально, но труднее всего оказалось найти проводника, хотя чуть ли не каждый десятый абориген занимался контрабандной охотой на птенцов ногокрыла. Но когда они узнавали о цели экспедиции, то отказывались наотрез. И вовсе не потому, что охота на ногокрыла-имаго была для них табу, — они совершенно не понимали, зачем нам нужен именно ногокрыл, когда все пришельцы охотятся исключительно на птенцов. В конце концов нам удалось нанять одного аборигена за тройную цену, но, похоже, он нам все равно не поверил, считая, что мы зачем-то хитрим и однозначно будем охотиться на птенцов.
Из-за вынужденной задержки отбыли мы на острова гигантских мангров за три недели до сезона слоистых туманов, когда все водные пути и тропинки на подступах в сельву начали усиленно контролироваться егерями. Поэтому вместо суток пришлось затратить четверо, но, к счастью, удалось незамеченными миновать все контрольные посты. Проводник попался опытный и добросовестный, выполнял свои функции выше всяких похвал, тем не менее я то и дело натыкался на его скептический взгляд. Категорически не верил Кванч в цель нашей экспедиции, хоть ты его убей. Каждое утро он сообщал, что поблизости находится гнездо с яйцами ногокрыла, однако я пропускал его информацию мимо ушей и требовал поисков вторичных коконов. Кванч с видимым неудовольствием подчинялся, а затем с неприкрытым скепсисом наблюдал, как я сканирую вторичные коконы. За две недели мы обследовали восемнадцать коконов, но во всех них формировались яйца, и ни один не предвещал появления на свет красы и гордости мангровой сельвы планеты — Pediptera Auqwana.
Я начал нервничать и подозревать, что Кванч водит меня за нос, специально подсовывая коконы с яйцами, и пару раз на повышенных тонах высказал проводнику свои претензии. Но Кванч только недоуменно пожимал узенькими плечиками, разводил в стороны непомерно длинные тонкие руки, растягивал губы в извиняющейся улыбке, вдвигал и выдвигал глаза. Я ему не верил. В масляно-преданных глазах играло лукавство себе на уме аборигена. Мол, знаю, на что ты охотишься — не проведешь на мякине!
Однако, когда из яиц начали вылупляться птенцы, а я по-прежнему требовал от него поиска вторичных коконов, скепсис и лукавство в глазах Кванча сменились откровенным изумлением, перешедшим в открытое непонимание, а затем нежелание продолжать экспедицию. Только мое твердое слово и выплата на месте половины обещанного вознаграждения — суммы, превышающей обычный заработок проводника у галактических контрабандистов, — несколько поколебали его уверенность в своей сермяжной правоте и заставили продолжить поиски вторичных коконов. Тем не менее каждое утро он со все возрастающей тревогой в голосе сообщал об очередном гнезде с птенцами, обнаруженном им во время ночной разведки, и мой неизменный отказ забрать птенцов встречал чуть ли не в штыки. Будь Кванч человеком, я бы сказал, что он находится на грани психического срыва, и, возможно, вел себя с ним деликатнее. Но я не придал этому значения. И поплатился.
Сегодня утром Кванч не стал говорить, что рядом где-то находится гнездо с птенцами, а на вопрос, нашел ли он очередной вторичный кокон, бросил лаконичное «да» и повел меня в чащу. Я было подумал, что проводник наконец-то поверил в мою цель, но глубоко ошибся. С удвоенной осторожностью пробираясь сквозь чащу и заставив меня делать то же самое, Кванч вывел меня к гнезду с птенцами. При виде в двух шагах от себя гнезда с птенцами я обомлел, но, переведя взгляд на довольное лицо проводника, лучащееся счастьем от того, что он наконец-то выполнил свою миссию, не сдержался и выругался. Совсем забыв, что гнездо птенцов охраняется не в меру агрессивным ногокрылом-отчимом… Спасло меня от судьбы быть раздавленным многотонной тушей ногокрыла-отчима болото, если можно считать спасением замену смертного приговора через раздавливание на смертную казнь через заражение инфекцией.
Теперь ничего нельзя было изменить. И самое обидное заключалось в том, что винить кого-либо в происшедшем не имело смысла. Сам виноват, что необдуманно последовал за Кванчем, а затем выругался у гнезда ногокрыла…
Кажется, я застонал от бессилия и униженного состояния, потому что Тана встрепенулась и посмотрела в мою сторону.
— Алек… — Она вскочила с чурбака, стремительно скользнула к гамаку и наклонилась надо мной. — Ты проснулся? Как себя чувствуешь?
Голос у Таны дрожал, и меня передернуло. Сам не умел жалеть и тем более не терпел жалости по отношению к себе. Унизительное чувство.
— Нормально… — с трудом разлепив губы, прошептал. — Слабость только…
— Это мы сейчас… Погоди…
Тана засуетилась, открыла аптечку, извлекла шприц-тюбик с тонизатором, уколола в руку. Мурашки побежали по коже, меня содрогнуло, по лицу градом покатился пот. Слабость уходила на глазах.
— Я хотела вызвать катер… — Лицо Таны скуксилось. — Погрузить тебя в криогенную камеру и доставить в ближайший медицинский центр. Но… Но… Только отчаяние могло подвигнуть ее на такое .решение. Да, при анабиозе скоротечная саркома Аукваны замедлялась, и, возможно, в Центре межвидовой хирургии путем корректировки биоэнергетических потенциалов клеточной структуры удалось бы спасти мне жизнь. Но в сложившихся обстоятельствах это было неосуществимо. Мешало ненавистное сослагательное склонение.
— Не глупи, — тихо проговорил я крепнущим голосом. — Никого ты вызвать не сможешь. Егеря установили частотно-волновую блокаду Аукваны, через которую не пробьется ни один сигнал.
Тана быстро заморгала, лицо ее перекосилось, и она отвернулась. Плечи у нее мелко дрожали. Надежда, что я подскажу решение, рухнула.
— Готово, бвана Тана, — сказал Кванч, вставая с чурбака.
— Ты собрал диагност? — встрепенулась Тана. — Молодец…
Сомнительная похвала. Собрать походный диагност мог и ребенок — его блоки сцеплялись в единственно возможном порядке.
Тана подошла к панели диагноста, защелкала клавишами.
— Сейчас мы тебя проверим… Может быть, и не заразился… — сказала она, не смея смотреть на меня. Будто я не знал о своем диагнозе и взгляд мог его выдать.
— К чему? — пожал я плечами. — И так все ясно.
Слабость исчезла, ее место заняла апатия. Ничего в этом мире для меня уже не имело значения. К чему все эти анализы, мельтешение, лишние телодвижения? «Не тратьте, кум, напрасно силы, идите ко дну», — иронично советовали мои славянские предки по поводу бесполезных действий. Только сейчас я понял глубокий смысл поговорки и не увидел в ней иронии. Все-таки кусочек загадочной славянской души был и во мне.