Путевые записки эстет-энтомолога
Шрифт:
Плетенные из лиан стены схрона слабо светились в темноте, и за их пределами продолжал жить активной ночной жизнью заповедник гигантских мангров Аукваны. Шелестела листва, на все лады стрекотали ночные насекомые, в болоте что-то стонало и плюхалось, изредка ухала аукванская сова. От ее уханья, наполовину состоящего из инфразвука, обмирало сердце, в глазах темнело, и все живое на некоторое время обездвиживалось. Но затем ночная какофония возобновлялась. Первыми несмело подавали голос скрежетцы, затем подключались перекваки, и вот уже ночной хор голосов живой природы вновь звенел во всю мощь. И не было для меня музыки
Под эту музыку жизни я и уснул.
Утром я чувствовал себя хорошо, но на задворках сознания угнездилось тревожное ощущение, что сегодня обязательно случится что-то скверное. Психологически мое состояние объяснялось остаточными явлениями вчерашних коллизий, но от понимания этого на душе легче не становилось.
Тана проснулась позже и выглядела совершенно разбитой. Лицо у нее осунулось, под глазами набрякли мешки — вчерашний стресс отразился на ней в гораздо большей степени, чем на мне. Как будто ее слова: «Лучше бы я… Лучше бы меня…» — мистическим образом перенесли психологические перегрузки с меня на нее.
Дожидаясь возвращения Кванча из ночной разведки, мы позавтракали сырыми грибами. Но если вчера вечером я выхлебал грибной супчик с удовольствием, то сегодня давился, силком пропихивая в горло куски. Надоели грибы до чертиков. Тана тоже ела через силу, морщилась.
— Живот болит, — пожаловалась она, запивая завтрак чаем из листьев тонкоствольного мангра.
Я промолчал, но встретил это известие с неудовольствием. Женщины в экспедициях — всегда обуза, и как Тана ни клялась, что с ней проблем не будет, я знал — рано или поздно биологические отличия женского организма от мужского проявятся и могут серьезным образом осложнить охоту. Впрочем, на данный момент у меня появилась иная забота — подыскать замену оставленным вчера у болота одежде и обуви.
Сменная одежда нашлась, а вот с обувью оказалось хуже. Никоим образом я не мог предвидеть, что ботинки с самоцепляющимися подошвами — идеальную обувь для ходьбы по скользким корням — придется бросить. Хорошо, Тана догадалась взять мне обыкновенные кроссовки, иначе пришлось бы продолжать охоту босиком. Что ж, наука на будущее.
Обувая кроссовки, я представил, как буду оскальзываться на каждом шагу, и поклялся впредь в экспедиции брать две пары спецобуви. И никогда не изменять этому правилу.
Наконец вернулся Кванч. Он прошмыгнул в лаз и замер у входа с мрачным видом.
— Что, опять к гнезду поведешь? — сквозь зубы процедил я. Настроение портилось с каждым мгновением. — Смотри у меня… — Я демонстративно похлопал ладонью по кобуре с парализатором.
— Уходить, бвана Алексан, надо, — сказал Кванч. — Вчера егеря нашли остатки вашей одежды и теперь собираются прочесывать местность.
Я не стал интересоваться, какая сорока принесла на хвосте эти известия. У аборигенов свои информационные каналы, по мнению ряда исследователей, напрямую связанные с общим энергополем биосферы, в чем я имел возможность не раз убедиться — например, Кванч мог по запаху щепки определить внешний вид того, кто к ней прикасался. Именно поэтому я не верил, что он не знает, в каком вторичном коконе ногокрыла зреют яйца, а в каком — ногокрыл-имаго. Но сейчас Кванч мог получить сведения и более прозаическим способом, повстречав в сельве одного из проводников контрабандистов.
Так или иначе, но ситуация выглядела серьезной. Не задавая лишних вопросов, я встал с чурбака, развернул над полом трехмерную карту и подозвал Кванча.
— Куда предлагаешь перебазироваться?
Кванч минуту вглядывался в карту, затем ткнул длинным пальцем в рыжее пятно на северо-востоке.
— Сюда, бвана Алексан.
Брови у меня взлетели сами собой, и я недоверчиво уставился на Кванча.
— Полгода назад здесь был пожар… — протянул я с сомнением.
— Да, бвана. — Глаза Кванча втянулись в глазницы, затем снова выпучились. — Лучшего места не найти. После пожара тут не осталось гнезд, поэтому егеря участок не контролируют. Зато сюда двинулось много старцев-одиночек.
Я немного подумал. Что ж, в словах проводника был резон. Знай я заранее, поиски вторичного кокона с ногокрылом-имаго следовало начинать отсюда. И никаких бы «казусов» тогда не случилось.
— У тебя там схрон есть?
— Да, бвана.
— Собираемся, быстро! — бросил я Тане, которая, скорчившись, лежала в гамаке.
Ни слова не сказав, она поднялась и, сгорбившись, принялась укладывать рюкзаки. Лицо ее было серым, движения медленными, осторожными — видимо, боль была сильной. Но она не жаловалась.
Шесть часов мы пробирались сквозь дебри к месту новой «дислокации». Вопреки моим опасениям, сцепление подошв кроссовок с естественным древесным настилом первого яруса мангровых зарослей оказалось достаточно сносным, и обувь скользила лишь на отмерших корнях с отслоившейся корой. Различить же под ногами белые, будто полированные, мертвые корни не составляло особого труда. Пару раз оскользнувшись, я приноровился и теперь шагал почти как по земле.
С места мы снялись вовремя, потому что, пройдя километра два, услышали за спиной беспорядочные выстрелы, а затем уханье фотонной бомбарды. Видимо, кроме нас, в этом районе промышляла группа контрабандистов, которая попала под прочесывание сельвы, и теперь ее расстреливали и с земли, и с воздуха. О такой ситуации можно было только мечтать — барражирующие в свободном поиске над сельвой птерокары егерей отвлекались на боевые действия, и мы могли спокойно, почти не маскируясь, передвигаться.
Но чем дальше мы уходили, тем больше меня начинало беспокоить состояние Таны. Она не жаловалась, старалась поспевать за мной, но на глазах теряла силы. В который раз я убеждался, что женщин можно брать на пикник, но ни в коем случае в экспедицию. Наше счастье, что егеря вели бой с группой контрабандистов, а не шли по нашим следам.
Три раза мы были вынуждены делать краткосрочные привалы, и я перегрузил часть снаряжения из рюкзака Таны в свой. Заставить нести Кванча рюкзак я не мог — конституция аборигенов, не имеющих скелета, не позволяла им переносить тяжести.
Лишний вес согнул меня в три погибели, и я практически ничего не видел вокруг, сосредоточив все внимание на том, чтобы нести груз и не поскользнуться. Поэтому, когда мы наконец добрались до схрона, у меня хватило сил лишь сбросить с плеч рюкзак и в изнеможении сесть на чурбак.
Тана буквально рухнула в гамак.
— Я немножко полежу, ладно? — с просительными нотками в голосе прошептала она.
Я ничего не ответил, но твердо решил, что больше никогда не позволю ни одной женщине влезать в мои дела. Даже если из-за этого будет отказано в субсидировании экспедиции.