Пути непроглядные
Шрифт:
– Может, они не отличают живого от мертвого, но глаза-то у них есть. Если открыто поедем следом, увидят, – и добавил, видя, что Гвейр собирается возразить: – Ты хочешь спасти сестру или погибнуть ради нее?
– Что ты предлагаешь? – спросил Гвейр, помолчав.
– То, что ты сам бы предложил, не будь она твоей сестрой, – Рольван пожал плечами. – Выждать, поехать за ними незаметно и напасть, когда это будет удобно нам, а не им. А пока – похоронить Ториса и моего слугу. Куда ты дел их тела?
– Навалил над ними камней у боковой стены, – Гвейр встряхнул головой и добавил: – А ты думал, что? Брошу зверям и птицам?
Рольван не ответил.
У него болела голова и ныло все тело, особенно почти зажившая было рана на левом плече. Он ощупал свой затылок, где красовалась приличных размеров шишка с кровоподтеком, и поморщился. Пожалуй, следовало бы поблагодарить дрейвов за то, что они лишь оглушили его, а не убили на месте. Но…
– Провались оно все, – прошептал Рольван и вернулся в дом.
Гвейр не мешал ему, занимаясь наведением порядка в зале. Когда Рольван вошел, трупы были уже выброшены прочь, растоптанные угли сметены в кучу, а соломенное ложе аккуратно поправлено.
– Здесь часто ночуют, – объяснил Гвейр. – Плохо будет так и оставить.
Это был тот Гвейр, каким он его помнил – серьезный, в любых обстоятельствах заботящийся о том, о чем другим даже и не приходило в голову подумать. Рольван вытащил из кошеля тяжелый золотой браслет и, подойдя, протянул ему.
– Это твое, – сказал он.
Несколько мгновений Гвейр вглядывался в его лицо.
– Мне пришлось его продать, – произнес он затем. – Почему ты возвращаешь мне его, Рольван?
Тот неловко пожал плечами.
– Ты берешь?
– Да, – ответил Гвейр, протягивая руку за браслетом.
На показавшемся из его рукава запястье Рольван увидел опоясывающий шрам. Вздрогнул. Такое ни с чем не перепутаешь – давний, уже успевший посветлеть след от кандалов.
Гвейр поймал его пораженный взгляд и неловко поспешил прикрыть шрам браслетом. Теперь стало ясно, почему он носил эти украшения, не снимая.
– Они действительно передавались в нашем роду от отца к сыну, – словно оправдываясь, сказал он. – Мне никак нельзя было их продавать. Но Игре требовался отдых и уход, который не окажешь в убежище вроде этого.
Объяснять происхождение шрамов он не собирался. Рольван тоже промолчал. Существа, забравшие Игре – едва ли было бы правильно называть их людьми – уже скрылись из виду за гребнем следующего холма. Пора было начинать преследование.
Глава шестая, сомнительная
Ни в сумраке свежем тенистых лесов,
Ни в жаркой степи под засушливым солнцем,
Ни в тайне пустых и запретных холмов,
Где чуждое племя поет и смеется,
Проклятием живо и страхом сильно —
Кто смеет взглянуть в неприступные лица?
Но мести моей не удержит оно,
И там, под землей, ты не сможешь укрыться.
Я буду преследовать всюду тебя.
Пока еще солнце светить не устало,
Пока не иссохли под небом моря,
Пока не рассыпались древние скалы —
Вовеки не знать нам покоя, мой враг,
Мы связаны крепче, чем кровные братья.
Свидетели мне свет Надзвездный и Мрак
Подземный, что истинно это заклятье.
Во главе всех дрейвов стоит один, самый искусный в их науках и колдовстве; ему повинуются беспрекословно. По смерти ему наследует наилучший из достойных. Если таковых несколько, спор решается голосованием, если же не согласятся, то и оружием. Избранный должен доказать перед всем свою силу и благоволение богов и тогда только получит он почтение, положенное верховному дрейву.
И снова, как все последние недели, Рольван спешил вслед за кем-то, спешил, чтобы сразиться насмерть. Но спутники его, друг и слуга, преданный, как друг, лежали теперь в земле, а тот, кто был его врагом все это время, каким-то образом превратился в молчаливого спутника и товарища по будущей драке. Все остальное оставалось прежним – так же мерно стучали по земле копыта, так же поскрипывала и звенела сбруя, так же безлюдно было на узкой тропе, ведущей к перевалу в обход основного пути. Разве что ветер переменился и дул теперь в лицо, неся вместо надоевшей сырости сухие запахи земли и горного вереска.
Дорогу указывал Гвейр. Он, как оказалось, неплохо знал здешние места; одолев первоначальное желание немедленно кинуться в драку за сестру, он вполне разумно предложил встретить врагов сразу за перевалом, где подступившие с двух сторон скалы делают дорогу настолько узкой, что по ней с трудом проходит повозка. Преимущество в численности там почти сойдет на нет. Все, что для этого требовалось – успеть туда первыми, а это просто, если знать нужные тропы. Рольвану оставалось только согласиться.
Теперь он молча смотрел перед собой. События последних суток отрывками всплывали в его памяти, складываясь в непонятную, пеструю, словно лоскутное одеяло, картину. Древние боги и погибшие друзья, гуляющие призраки и поникшая голова беспомощной рыжеволосой дрейвки в небрежных лапах живых мертвецов – во всем этом, казалось, было не больше смысла, чем в навеянном излишком выпитого вина сновидении. Болела голова, и сильно хотелось спать.
Молчание продолжалось так долго, что он вздрогнул, когда Гвейр наконец заговорил.
– Я подумал… – он не отрывал глаз от золотого браслета на своей руке. Другой рукой он держал длинный повод изящной белоногой лошадки, принадлежащей Игре. – Плохо будет не сказать тебе. Ты дал слово помочь убить моих врагов, но, строго говоря, они и так уже мертвы. Я хочу сказать, ты можешь не считать себя связанным словом, если…
– Если не хочу биться на стороне дрейвов? – Рольван распахнул плащ и, подумав, снял его совсем. – По-твоему, я сам не понял, что мы гонимся за ходячими трупами? Если выбирать между ними и тобой, я уж лучше потерплю тебя и помогу избавить мир от десятка-другого этих исчадий. Кем бы они ни были.