Пути пилигримов

Гнездилов Андрей Владимирович

Наконец, спасительная мысль подсказала принцессе надеть колье мага. В тот же миг руки серебряного рыцаря подняли ее в седло, и, послушный воле хозяина, конь поскакал прочь из замка. Погоня промедлила, и Ниглана очутилась на корабле, который тотчас отчалил. На берегу встало огненное зарево — это запылал замок герцога, и долго еще в морском просторе раздавался далекий звук рога. Там все кипела битва.

Вся не своя Ниглана вновь была дома. Грустью пахнуло от знакомых стен. Ей сообщили, что звездочет скончался. Была ночь, но принцесса не пожелала ждать и отправилась в капеллу, где на возвышении стоял гроб мага. До рассвета сидела она у изголовья усопшего и смотрела на него. Лицо его и тело были покрыты недавними ранами, но казалось, что он спит. Принцесса вспомнила его последнее прорицание.

С

первыми лучами солнца Ниглана встала и, склонившись над гробом, поцеловала звездочета. Колье сиреневой змейкой скользнуло с ее шеи и легло на грудь его. И тут тяжкий вздох вырвался из груди звездочета, и он превратился в прекрасного серебряного рыцаря. Снова склонилась принцесса над ним, и ее второй поцелуй превратил рыцаря в Единорога. И в третий раз губы принцессы коснулись лежащего в гробу. Доски с треском разлетелись. Белый Единорог звонко ударил копытами о землю. Превращение его передалось Ниглане — рядом с первым оказался второй Единорог, и вот два благородных животных устремились навстречу весеннему, радостному утру.

Коллекционер

Нелегко постигнуть душу коллекционера, понять его страсть. Отчего в трудную минуту он готов скорее голодать, чем расстаться хотя с одной вещью из своих сокровищ? Возможно, человек пытается утвердиться в этом мире, чувство собственной незначительности побуждает его собирать ценные вещи, чтобы через них ощутить себя богатым, достаточным, особым…

Взять хотя бы Эн-Нольда. Трудно сказать, кто в нем преобладал — собиратель или художник. Он любил старину и словно пытался вернуть время, воплощенное в искусстве былых веков. Он почитал красоту и увековечивал ее преходящее очарование в своих картинах… О, как похож он был тогда на мальчика, играющего с разноцветными камешками на морском берегу… Эн-Нольд и сам не смог бы объяснить, зачем он это делает. Игра? Да, игра, но за ней стояло и нечто иное. В первую очередь — история. История жизни самих вещей, их хозяев… Люди ушли в иной мир, а вещи остались как свидетели и участники былого, и может быть, коллекционер ищет самого себя в бесконечном калейдоскопе мыслей, привязанностей, дел, которыми были наполнены его предки?

Каким-то путем в руки Эн-Нольду попало зеркало алхимиков. Известно, что оно было для древних ученых аллегорией философского камня, который не служил превращению простого металла в золото, но являл искателю суть вещей. Будучи рожден не в материальном мире, а в душе человека, он помогал открыть правду во лжи, гармонию в хаосе, красоту в безобразии. Зеркало отражало не только форму поставленного перед ним предмета, а всю его жизнь. Таким образом, Эн-Нольд мог не только видеть события, но порой принимать участие в людских судьбах, воплощенных в памяти вещей.

Надо сказать, что у него был настоящий нюх на трагическую сторону жизни и, собирая свою коллекцию, он вовлекался в самые печальные истории, связанные с борьбой, с предательством, со смертью. И, проживая в своих грезах давно ушедшие времена, коллекционер погружался в фантастический мир, где был волшебником, неуязвимым для смерти, способным изменять судьбу.

Впрочем, это было для Эн-Нольда не главным. Как-то в час одиночества и печали магическое зеркало подарило ему утешение. Он просил показать ему его душу, и из серебристой поверхности стекла вдруг появился образ ребенка. Очаровательная девочка, лет пяти, в старинном платье и с белокурыми локонами. Легкая улыбка пряталась в ее глазах, хотя выражение лица было не по-детски серьезно. Она назвалась Инфантой и попросила игрушек. Эн-Нольд, ошеломленный ее появлением, начал показывать ей свою коллекцию. «Расскажи о них!» — потребовала гостья, и он, внутренне смеясь над собой, повиновался ей. Сердце его не только освободилось от тоски, но и наполнилось ликованием. Эта встреча покончила с его одиночеством, и он обрел смысл своих увлечений. Отныне его коллекция превратилась в игрушки, которые развлекали его маленькую повелительницу.

Он показал ей старинный медальон из серебра. Внутри него помещалось распятие и локон седых волос.

— История этой вещи печальна, — стал рассказывать Эн-Нольд.

— Я нашел ее в пустом обгоревшем доме среди мусора. Вернувшись к

себе, я положил его под мое зеркало и лег спать, надеясь увидеть, откуда явилось и с кем связано это изящное изделие. И вот я оказался в ином веке. В доме, где я обрел эту находку, умирала старая женщина. Ей было тяжело, но она боролась со смертью, ожидая своего сына. Увы, он не пришел к матери и не почувствовал ее конца. Когда-то он покинул их жилище и ушел в море, чтобы стать пиратом. И вот мать его мучилась, что не могла благословить сына в свой последний час. Увидев меня, она со слезами протянула медальон. «Прошу тебя, человек ты или дух, явившийся мне, передай это распятие сыну». Ия закрыл ее глаза, а сам очутился на пиратском судне. Там шла попойка, и на меня никто не обратил внимания. Я прошел в каюту капитана — сына умиравшей старухи. Я протянул ему медальон. Пьяный до умопомрачения, он долго не мог понять, что я хочу от него. Наконец, рассмеявшись, взял медальон в руки. Седой локон произвел на него сильное впечатление, тем более, что прямо на глазах он рос. Просунув волосы вместо бечевки в колечко медальона, пират надел его на шею. Затем грозно взглянул на меня: «Как ты оказался на корабле?» Я сделал неопределенный жест: «Я оттуда». — «Ну тогда я верну тебя обратно! — молвил капитан. — Эй, люди, повесить этого молодца на грот-мачте!» Пираты схватили меня, но внезапно он остановил их. Лицо его побагровело: «Меня душат волосы. Отставить! Срежьте скорее эту побрякушку с шеи!» Однако самые острые ножи команды оказались бессильны разрезать материнский локон. Три дня мучился капитан, пока не принял последний дар матери. Он, стоя у руля, и привел судно к скалистому острову, там, среди кипарисов, напоминающих темные свечи, располагался монастырь. Капитан простился с кораблем и отправился к берегу. Он стал монахом, а, когда скончался, этот медальон вернулся ко мне.

— А это что за кубок? — спросила Инфанта.

Перламутровая чаша, инкрустированная сердоликами и бирюзой и оправленная в кованый серебристый каркас, имела свою повесть. Когда-то она принадлежала удачливому королю, не знавшему поражений. На ней была сделана странная надпись: «Слава тебе, воитель! Свое поражение ты сможешь обратить в самую великую победу!» Верно, потому король ничего не боялся и каждое сражение отмечал, держа в руках драгоценную чашу. Но пришел срок. Огромная армия короля намеревалась напасть на оставшиеся неподвластными страны, чтобы присоединить их к своей обширной империи.

У границы соседского государства их встретило немногочисленное войско противника. Не желая тратить силы, король предложил единоборство предводителю. Поединок окончился неожиданно. Король был выбит из седла и тяжело ранен. Войско его ждало лишь знака, чтобы отомстить и раздавить неприятеля… Но король медлил. Наконец он наполнил свой кубок вином и осушил его. «Я возглашаю мир. Распустите войско».

«Тишина залива совершенней разъяренного океана» — были его последние слова, и именно они принесли ему славу в памяти потомков.

— Теперь расскажи о веере! — требовала Инфанта.

Гарды из резной слоновой кости держали расписное шелковое полотно. Тончайший рисунок передавал тишину вечернего часа, нависшего над засыпающей рекой. Среди камыша выступала лодка с тремя свечами, горящими на носу. Девушка с длинными рыжими волосами сидела на корме. Прелестная головка была откинута назад, а глаза не скрывали печали. С другой стороны веера из лесной чащи выступала фигура конного рыцаря с белыми цветами в руках. Он улыбался, словно предчувствуя неожиданность встречи.

— Что это значит? — спросила маленькая принцесса.

— Это история времен короля Артура. Юная леди полюбила рыцаря Ланселота, но он не мог ответить ей, так как был предан королеве Джиневре. Тогда она умерла, но завещала положить ее в лодку и спустить вниз по реке к Камелоту, где был замок Артура и где служил Ланселот. В руках у нее было ее последнее письмо к рыцарю. «Вы не должны винить себя в моей смерти, мой добрый Ланселот, — писала она. — Простите меня, но я не смогла жить без вас, и в этом мое оправдание. Похороните мое тело поблизости от тех путей, где ступают ваши ноги, и помолитесь о моей душе, которая будет всегда рядом с вами». Вот здесь изображена сцена перед смертью леди.