Пути Предназначения
Шрифт:
Авдей судорожно повёл плечом.
— Чтобы что-то делать, нужны руки, — сказал он тихо. — А у меня их больше нет. И ничего нет. Всё что я мог — это играть на вайлите. Я ведь музыку писать не способен, только исполнять. Теперь же я никто и ничто. В любом действительно нужном деле я даже на подсобные работы не гожусь. Ни отцу помочь, ни деду.
— На свете есть тысячи полезных дел, в которых руки не нужны. Ты можешь…
— Ничего я не могу! — перебил его Авдей, усмехнулся горько: — Ничегошеньки… Даже в твоём милтуане полным бездарем оказался.
— Дейк…
— Теперь все на меня смотрят… Внешность оценивают, как будто я выставленный на продажу баран. Знаешь, раньше я мог не обращать внимания на свою морду. Не до неё было. Вайлита, репетиции, концерты… Да ещё надо успеть помочь дедушке в погребальной часовне, маме по хозяйству, папе по его делам, иначе бы он захлебнулся в потоке мелочей. Понимаешь, моего лица почти никто не замечал… Я был вайлитчиком, мастером-очистителем, курьером. А сейчас стал куском мяса, который каждый норовит пощупать…
— Дейк, — недоверчиво посмотрел на него Винсент, — ты хочешь сказать, что к тебе пристают с сексуальными домогательствами?
— Да. Надо отдать должное Теодору Пилласу, художественный вкус у него безупречен. И рисовальщиком он был умелым… Такое уродство экзотичное сделал, что пресыщенных любителей сексуальных приключений обоего пола притягивает как магнит. Гораздо больше, чем прежняя смазливая мордашка. Раньше тоже приставать пытались, но редко, ведь у меня было, что противопоставить таким притязаниям… Они видели, что я не просто обладатель симпатичного личика и неплохой фигуры, чувствовали, что у меня есть нечто несоизмеримо большее, чем внешность, и держались на расстоянии. Теперь же у меня ничего не осталось, я никто, и они это тоже чувствуют, лезут как мухи на падаль.
— Тебе и деньги за… ну за это дело предлагали? — понял Винсент.
— Да.
— И ты стараешься лишний раз на люди не выходить… Дейк, — Винсент схватил его за плечи, — ты не виноват в их похоти. Тебя эта грязь не пачкает. Да, они мухи, крысы, дрянь! Но ты-то людь. Не обращай ты на них внимания. Ты можешь то, на что не способен никто из них. Ты можешь любить. По-настоящему любить — и душой, и телом. Ты обязательно девушку хорошую встретишь. Не все же такие как Анжелка, которая бросила тебя, едва узнала, что на роскошную жизнь супруги известного музыканта рассчитывать больше не приходится… Есть и нормальные девушки. Когда у тебя появится подруга, все эти гады сами отвалят. Дейк, ты обязательно будешь счастлив!
Авдей улыбнулся, кивнул.
— Да, ты прав. Всё так и будет. — Хотел высвободиться, но Винсент не отпустил.
— Не отговаривайся от меня! Ты поверь мне. Просто поверь. Дейк, люди — это ведь не только тело. Есть ещё и душа. Теньмы, Ланмаур и все эти козлы приставучие могут затронуть только твоё тело. Но сам ты остаёшься недосягаемым. Тело — всего лишь тело. Мы гораздо больше, чем тело. Намного больше. Даже если с ним случится что-то очень плохое, пусть даже самое плохое, то нас настоящих это не затронет. Дейк, поверь, я говорю правду! Если в грязь падает тело, то душа всё равно остаётся чистой.
— Душа и тело неразделимы.
— Нет! Грязь тела не способна осквернить душу! Я не только тело! То, что было с ним, не было со мной! Дейк, тело это ещё не всё!
Авдей сглотнул. Оговорка Винсента рассказала о многом, объяснила все его странности, которые удивляли Авдея в самом начале их знакомства — боязнь прикосновений, ненависть к собственной красоте, стремление уничтожить её безобразной причёской и бесформенной одеждой. Категорическое нежелание даже в мелочи говорить о прошлом, — так, как будто его нет и никогда не было.
«Крепко же ему досталось, — с острой жалостью подумал Авдей. — Но Винс не сломался. А теперь мне помочь пытается. Пусть всё, что он говорит — чушь невдолбленная, но лучше она, чем боль. Ложь во спасение честнее убивающей правды».
— Ты прав, — поспешно сказал Авдей. — Тело — это лишь малая часть нас самих. Его уродство душу не калечит.
— Вот и молодец, что понял. А теперь давай немного пройдёмся. Хватит в духоте сидеть.
Младший эмиссар ордена пришёл поздним вечером, почти ночью. На отставного рыцаря смотрел испытующе.
Найлиас поклонился.
— Орден соблаговолил что-нибудь мне приказать?
Эмиссар, ни слова не говоря, прошёл в квартиру Найлиаса, презрительным взглядом скользнул по дешёвым обоям, пластиковой мебели.
— Свяжитесь с вашим беглым адептом.
Найлиас не шевельнулся.
— Ему ничего не угрожает, — сказал эмиссар. — Он должен вернуться в орден и продолжить обучение. Если Гюнтер захочет, вы останетесь его учителем. Нет — ему подберут другого наставника.
— Без своего бенолийского друга Гюнтер не вернётся, а Николай не очень-то жалует орден.
— Если Гюнтеру так необходим этот мужлан, пусть берёт его с собой. Ордену крайне желательно вернуть вашего адепта. Слышите, рыцарь, крайне желательно!
Найлиас перевёл телефон в режим громкой связи, включил запись и набрал номер мобильника Гюнтера. Ответил бывший адепт после первого гудка.
— Здравствуй, — неуверенно сказал Найлиас.
— Учитель?
— Да, Гюнтер, это я.
— Учитель! — восторженно повторил Гюнтер. Но радость тут же сменилась тревогой: — С вами всё в порядке, учитель?
— Да, Гюнт. У меня хорошие новости. Орден снял возрастные ограничения для адептов. И дал полное прощение адептам-отказниками. Вы с Николаем можете стать рыцарями Белого Света.
Гюнтер молчал.
— Николай — хороший друг… — начал Найлиас.
— Он мой брат! — перебил Гюнтер.
— Тем более… Ты уверен, что Цветущий Лотос даст ему — и тебе — именно то, к чему каждый из вас стремится?
— Я видел его, учитель. Говорил с ним.
— С кем?
— С Избранным, учитель. С тем, чьё Пришествие предрекло Пророчество.