Пути психологического поиска. Претензии и возможности
Шрифт:
Видимо, соотношение объект – познающий субъект не может быть трехчленным. Оно не должно включать некий промежуточный носитель информации, в каком бы виде последний ни выступал. Попытки создания трехчленных и многочленных схем предпринимались в истории философии и психофизиологии много раз, но никогда не приводили к успеху. Всякий раз мысль исследователя заходила в логический тупик, не в состоянии ответить на естественный вопрос: где же «сидит» центральный наблюдатель, или, иными словами,– сам познающий субъект. Весьма знаменательно, что в настоящее время даже нейрофизиологи отказываются от представлений об экранном отображении сенсорной информации в мозговых структурах, подчеркивая принцип целостности в работе мозга как главное условие реализации познавательных функций.
В качестве аргумента в пользу существования промежуточного носителя
Сторонники разделения образа восприятия на его чувственную ткань и предметное содержание оперируют представлением о хаотичности непосредственно данного сенсорного материала (Лекторский, 1980). Дело представляется так, будто бы на уровне «чистой» сенсорики познающему субъекту репрезентируется совершенно неупорядоченная плоскостная мозаика световых пятен, разобраться в которой можно лишь с помощью шифра, хранящегося у субъекта. Количество возможных комбинаций элементов практически бесконечно, а выбор того или иного способа комбинирования зависит от познающего субъекта. При таком допущении гомункулюс, работающий с этой таинственной картинкой, должен быть невероятно умным, проницательным и догадливым, чтобы за бессмысленным нагромождением неизвестных элементов угадать предметы реального мира. Однако данная трактовка – всего лишь неосознаваемая мистификация реального положения вещей, обусловленная тем, что некоторые психологи слишком охотно оперируют физиологическими понятиями столетней давности – в данном случае понятиями физиологической оптики Гельмгольца.
Современная же нейрофизиология зрения говорит совсем о другом: зрительная система никогда не работает с неупорядоченным хаосом сенсорных элементов. Рецептивные поля сетчатки и зрительных нейронов всех мозговых уровней организованы (морфологически и функционально) таким образом, чтобы уже на уровне периферических рецепторов обеспечивалась элиминация и радикальная трансформация физических световых сигналов. В итоге длительного эволюционного обучения рецептивные поля как бы настраиваются на определенный регистр, соответствующий экологии каждого биологического вида. Это и есть те правила, по которым обрабатываются первичные физические сигналы.
Существенную роль в организации процессов восприятия играет антиципирующая преднастройка сенсорных систем (Ломов, Сурков, 1980; Ломов, 1981), благодаря которой организм получает возможность заблаговременно подготовиться к целенаправленному выбору сигналов, а не довольствоваться хаотическим накоплением случайной информации.
Основные свойства рецептивных полей закреплены генетически и могут быть обнаружены у новорожденного организма. Вместе с тем рецептивные поля обладают очень большой пластичностью, благодаря чему их окончательное формирование и обучение происходит в онтогенезе каждой особи (Развивающийся мозг и среда, 1980; Infant perception, 1975). В результате осуществляется органическое соединение жестких (генетически детерминированных) и гибких (сформированных при жизни) звеньев зрительной системы. Соотношение этих звеньев зависит от эволюционного уровня животного.
Таким образом, принципиальная возможность
Следует, видимо, напомнить, что противопоставление упорядоченных форм сознания хаосу чувственных впечатлений – один из главных постулатов И. Канта (1964), который мы склонны забывать, а затем охотно открывать заново.
Особое внимание уделяют сторонники двойственной природы образов восприятия экспериментам с инверсирующими призматическими очками и другими оптическими приспособлениями, нарушающими обычные условия зрения и искажающими видимую картину. Поскольку при таких искажениях понимание и точное описание видимой сцены становится для испытуемых затруднительным, результаты этих опытов интепретируются как прямое доказательство возможности отделить чувственную ткань образа от его предметного содержания, т.е. сделать восприятие беспредметным. При этом, однако, не учитывается, что быстрое и адекватное опознание предметов, осуществляемое обученной зрительной системой, предполагает наличие вполне определенных сенсорных навыков, которые ломаются в условиях неестественных оптических искажений. Требуется определенное время – период адаптации для переучивания зрительной системы и формирования новых навыков. В этот переходный период нормальное восприятие действительно затруднено, но оно вовсе не становится беспредметным, лишенным признаков объективности. Самое большее, чего можно достигнуть при очень сильных искажениях,– это возникновения у испытуемого впечатления, что он видит не удаленные на некоторое расстояние предметы, а картинку, помещенную в оптическом устройстве. Тем не менее, эта картинка вполне объективирована и воспринимается как реально существующая. Очень показательна хорошо известная офтальмологам возможность увидеть в определенных искусственных условиях сеть кровеносных сосудов собственной сетчатки. Но даже эта сеть никогда не воспринимается человеком как содержимое своего глаза, а всегда объективируется во внешнем пространстве.
Необходимость периода адаптации говорит о том, что простого добавления интеллектуальных элементов (сознательных или бессознательных умозаключений) к сенсорному материалу явно недостаточно. Человек в призматических очках очень быстро осознает, что он видит мир вверх ногами и что это – оптический обман. Но от такого понимания видимая картина не становится на ноги.
Приведенные здесь рассуждения ни в коей мере не направлены против понятия «разумного глаза» (Грегори, 1972). Глаз человека, безусловно, является разумным, но это качество не достигается за счет суммации двух раздельных и поддающихся разделению сущностей – сенсорной и интеллектуальной, а обусловлено единством чувственного и рационального в психике человека (Ананьев, 1977).
Следует отметить, что в характерном для некоторых психологов Запада расчленении образов восприятия на проксимальный и дистальный компоненты содержится (в явной или потенциальной форме) дуалистический разрыв образа и предмета и обязательно предполагается некий механизм соотнесения первого со вторым. Резко выступая против позиций такого рода, С.Л. Рубинштейн (1957, с. 34) подчеркивал тот факт, что «мы воспринимаем не образы, а предметы, материальные вещи – в образах. Нельзя оторвать образ от предмета, не разрушив самого образа». Продолжая и развивая этот тезис, А.В. Брушлинский (1970, с. 145) пишет: «Субъект соотносит не образ с предметом, а различные свойства и отношения предмета в образе. Только так можно устранить дуализм всякого соотнесения (образа с вещью)».
Здесь приведен далеко не полный перечень фактических и возможных претензий психологов и физиологов друг к другу. Надо полагать, конфликтные ситуации, довольно типичные для психофизиологического фронта, имеют и некоторое положительное значение, стимулируя развитие обеих наук. Тем не менее, желательно, чтобы уровень взаимопонимания был всегда выше, чем уровень взаимных претензий. Для этого, на наш взгляд, нужно, чтобы обе стороны отказались от двух главных иллюзий (которых на самом деле, конечно, гораздо больше).