Пути в незнаемое. Сборник двадцатый

Иванов Вячеслав Всеволодович

Был в Академии еще факультет, так сказать, наивысший. Теологический. На нем готовили ученых богословов, рыцарей римской церкви и ее Ордена. Там уже все чистые католики. Борцы со всякой ересью. Особо строгий распорядок, особая программа обучения, установленная в самом Риме генералом Ордена, который посылает регулярно в Вильно своих контролеров-визитаторов проверять положение дел в Академии, а на этом факультете — прежде всего.

Студенты-теологи держались особняком, носили одинаковую строгую одежду, жили в отдельном общежитии-конвикте и ходили парами или тесной группой по академическому двору со смиренным достоинством на лицах. Во всем проявляли они редкостное рвение — и в соблюдении академического устава, и в поучении тех, кто

покажется им заблудшим. Могли устроить гонение на своего же собрата студента. И они же совершали карательные вылазки за стены Академии, чтобы вразумить кого нужно из горожан словом или делом. Максим Смотрицкий провожал их долгим взглядом. Осторожнее, осторожнее.

Он и вел себя осмотрительно, успевающий студент с философского, поглощенный науками. Слушал внимательно лекции, сидел усидчиво над книгами. Участвовал в учебных диспутах, проявляя немалое красноречие. Участвовал в факельных шествиях академистов по городу, с песнопениями, для воздействия на души жителей. Писал восхваления-панегирики, в которых заставляли упражняться студентов в честь приезжающих сиятельных особ. Писал и пробные полемические сочинения, стараясь опровергнуть воображаемого противника, каким его придумывал профессор. (Он и не подозревал еще, как пригодятся ему позднее эти уроки словесной полемики.)

Послушный, исполнительный студент.

ЛОВИТВА ДУШ

Уния! Слово это как громовый раскат облетело земли Литовского края и Западной Руси. 1596 год. В городе Бресте собрались на чрезвычайный собор иерархи католической и православной церквей, действующих на территории Речи Посполиты. Давнее стремление Ватикана объединить обе церкви получило наконец силу соборного установления. Пусть русские, украинцы, белорусы отправляют церковные службы по своим обрядам, на славянском, как принято, языке, но должны признавать верховное главенство папы римского — наместника бога.

Не последнюю роль на соборе сыграл доктор богословия, член Ордена иезуитов Петр Скарга. Звонкий глашатай унии. Еще задолго до собора выпустил он книгу «О единстве церкви под одним пастырем», зазывая в унию, как в райские кущи. Во всеоружии своей ученой эрудиции приводил в ее пользу религиозных философов разных веков. И теперь в Бресте завораживал высокое сборище искрометными речами. Он к тому же прибыл сюда и вестником королевского волеизъявления. Короли польские видели в унии еще одно средство привязать сильнее подчиненные им народы Литвы, Украины, Белоруссии. Сигизмунд обещал всякие льготы, свои милости, не забывая напомнить о гневе божьем, если кто проявит несогласие.

Несогласные были. Часть православных владык отвергла унию — «петлю на шее». Наиболее упорной из них была группа посланцев от города Вильно. Ослушники покинули с проклятиями собор, угрожая расколом. Собрались в соседнем протестантском доме и провозгласили свой решительный протест. Объявленное примирение и объединение церквей обернулось с самого же начала взаимным ожесточением.

Повсюду разгорелась страстная полемика. В пользу унии. Против унии. Сторонники и противники ее не жалели слов для доказательств, для опровержений, для взаимных поношений друг друга. Ученые мужи и богословы схватились за перья, и печатное слово стало одним из сильнейших средств борьбы. Призывы, ответы на призывы и ответы на ответы… Казалось, люди, получив недавно чудо изобретения печатного станка, спешили теперь вовсю им воспользоваться. Типографии в городах и местечках. Странствующие печатники, переходящие с места на место со свинцовой поклажей в поисках применения своему искусству. Грамоты, брошюры, пространные сочинения, разбирающие унию вдоль и поперек, появлялись одна за другой. Каждый читающий или слушающий это чтение мог, казалось, делать свой выбор — по чувству и разумению.

Чувства и разумения были разные. Великая смута охватила земли Западной Руси и Литовского

края. Многие владетельные князья, крупные помещики, князья церкви искали в унии себе выгоду, возможность поравняться в правах и привилегиях с польскими магнатами, с католическим духовенством. А некоторых прельщала возможность приобщиться через унию поближе к соблазнам латинской культуры. Народ в большинстве смотрел иначе. Еще новая кабала, теперь и духовная. Подрыв не только веры своих отцов, но и своих национальных устоев. Народ ответил… Крестьянские волнения, возмущения в городах. Вольное украинское казачество, несущее сторожевую службу в южных степях, поднялось с оружием. Походы казачьих отрядов против панов и богатеев, против «римских воронов» прокатывались по Подолии, по Волыни, проникали в Белоруссию. В Вильно не раз долетала весть: «Казаки идут!» Шепотом произносилось имя их вожака Северина Наливайко. Собиралось королевское войско на подавление восставших.

Да и сам город Вильно был охвачен междоусобицей. Вильно — Вильнюс, столица литовская. Уже двести лет, как Литва приняла католичество и постепенно вошла в лоно римской церкви, хотя в деревнях и сохранялись еще в тайне остатки язычества. Объявленная церковная уния никакого переворота для большинства литовцев не означала. Более острым было положение горожан — тех, кто в последнее время открыто поддался влиянию протестантских проповедников, идеям Реформации. На них прежде всего обрушилось наступление католицизма, подогреваемое иезуитами.

А рядом в домах, в соседних кварталах вековало православие, где жили русские, белорусы, украинцы, участвовавшие во всех сферах местной жизни: торговой, ремесленной, хозяйственной. И немалая горстка. Связи-то давние, исторические. Кто ж не помнит, что древнерусский язык довольно долго был в Литве языком государственным. На нем сочиняли официальные акты и грамоты. Три статута литовские — основные законы государства — были составлены по примеру «Русской Правды» и писаны тоже на русском (его белорусская ветвь). И писари в литовских канцеляриях должны были владеть русской письменностью.

Православные храмы, служители культа, православные обряды и обычаи. Им и предстояло теперь пройти испытания унии. Католическая сторона во главе с архиепископом виленским, опираясь на королевскую власть, принялась вводить унию со всей настойчивостью. Здесь было много грамотных, людей ученых, и словесная полемика облекалась в формы высокой эрудиции, тонкой диалектики вместе с пылом возбужденных чувств. Взволнованное красноречие, пышные выражения и колкая язвительность при этом. В последнем авторы-иезуиты особенно отличались. Действуя решительно сами, побуждали к решительным действиям и других. Если силы убеждения не хватает, то есть еще и убеждение силой. На улицах осмеивали, оскорбляли служителей православия. Врывались в православные храмы, мешая совершать службу. А то и вразумляли кулаками. И часто зачинщиками этого «униатского веселия» выступали академисты-теологи, выходившие за стены Академии как на охоту. И — увы, так уж бывает! — рядом с ними и те, кто был сам еще вчера в православии, перешел в униаты и сейчас показывал себя наиболее нетерпимым к вчерашним собратьям своим. Суды то и дело должны были разбирать жалобы на творящиеся расправы. Но какие решения они вынесут, эти суды?

Конечно, и внутри Академии, на ее пятачке, вспыхнувшие страсти получили тотчас свое отражение. Обострились отношения между разными группами студентов. Усилилась слежка друг за другом, доносительство. Теологи так и рыскали, в ком бы обнаружить врага униатства. Может быть, только присутствие в Академии некоторых выдающихся ученых профессоров да оглядка на могущественных меценатов университета из местной знати еще сдерживали крайние проявления священной ярости. Хотя прежние учебные диспуты уже откровенно превратились в простые спектакли, где выступающие стороны заранее распределены на «защитников бога» и «защитников дьявола». Спор с предрешенным исходом.