Пути волхвов. Том 2
Шрифт:
– Руки ему закрыли волчьей шкурой, потому что все они, от плеч до пальцев, превратились в деревца.
– Брешешь! Крыльями они стали, руки его. Перьями сплошь поросли.
– Не-ет, голубчики. Руки его съела Морь, они стали губчатыми, как переросшие грибы, а потом вовсе сгнили.
Я побежал бегом, чтобы не слышать людских пересудов. Пару раз наткнулся на пряничников, три – на сбитенников, и не меньше полдюжины раз меня пытались сманить к себе продажные девки. У каждой из них в волосах была чёрная лента, повязанная кокетливо, зазывающе: бантом или в виде цветка. Я шугался их как огня. В моём
Княжеские могильники Горвеня – что места заповедные, каждый иноземец из Царства стремится туда наведаться, на курганы предков Страстогоровых посмотреть да на домовины подивиться. Мальчишкой меня завораживали эти цветущие холмы с маленькими домиками на резных столбах, и я подолгу мог бродить среди них, заглядывая внутрь домовин и сравнивая, в которых подношения обильнее и дороже. Особенно меня манили древние, полуистлевшие, рассыпающиеся домовины далёких лет. Внутри часто находились позеленевшие, мутные и будто окостеневшие от времени украшения, кубки и старинные неровные монеты, будто рубленные топором. Мне всегда до дрожи хотелось потрогать их, но я не решался, трусил. Всё казалось, что сверху за мной зорко следят князья древности, могучие и суровые, и я старался ходить по могильникам с уважением, не дыша почти.
На могильниках пахло гарью. Я вспомнил Чернёнки, уничтоженные, растоптанные на корню, вспомнил и брошку-колпак, которую хотел показать князю. Сунул руку в карман, ни на что не надеясь, и всё-таки нашёл её там. Славно, что Огарёк не продал брошь, не оставил в уплату нашего затянувшегося проживания в Липоцвете. Покажу, прямо сейчас покажу…
Мне хотелось забить голову хоть чем-то, лишь бы не думать о запахе и о том, что гарь эта – от костра, на котором жгли тело княжича. Хотелось, да не моглось.
Его прах похоронили рядом с матерью.
Свежий курган чернел вывороченной землёй. Ещё не взошёл на нём ароматный чабрец, не укрыл мягким ковром холм, и могила сейчас походила на гнойный нарыв со стрелой-домовиной на вершине. У столба навалили столько цветов, угощений, нарядов и других подарков, что он был виден лишь наполовину. У подножия кургана прямо на земле сидел человек. Я не сразу сообразил, что это и есть Страстогор, не узнал своего князя согбенным и скорбящим, обычно его плечи были гордо развёрнуты, а спина пряма, отчего и ростом он казался выше, а сейчас он очень походил на простого старика. Кроме князя никого больше не было. Не велел? Или сами не решались прийти?
Мои плечи тоже опустились, тяжесть в груди стала такой невыносимой, что мешала дышать. Будто только сейчас я по-настоящему осознал, что нет больше Видогоста, моего друга, моего, считай, братца младшего… До этих пор я словно бы не до конца верил, что Морь его победила, а тут вдруг как обухом по голове ударили, и стало в голове ясно, как в светлый, но студёный день.
– Доволен ты? – тихо спросил Страстогор. Я умел ступать совсем неслышно, но как-то он понял, что я подошёл, хоть и не стал оглядываться.
От его слов мне стало больнее, но я и ухом не повёл. Что взять с него, с отца, горем убитого? Хоть и скорбел я о княжиче, глубину моей скорби невозможно было сравнить со Страстогоровой.
– Ты звал, и я примчался.
– Поздно. Не торопился ты, Кречет.
Страстогор медленно повернулся ко мне, и я едва не вздрогнул. Князь заметно постарел, иссох будто, стал маленьким и жалким, и в этом несчастном человеке с потемневшим лицом почти не угадывался бывший верховный князь.
– Мчался изо всех сил. – Я покачал головой. – Вот, смотри.
Задрал рубаху и показал отметину от стрелы, заросшую, но багровую ещё. Страстогор неверяще сощурил запавшие глаза.
– Что, в пути ранили тебя?
– Скоморохи. В Липоцвете дело было, там Истода искал. Они же и Чернёнки сожгли. Слыхал про Чернёнки?
Страстогор издал звук, похожий на одиночное хриплое карканье, и не сразу я догадался, что это был смешок.
– Не морочь-ка мне голову, сокол. Не поверю, что рана в семиднев зажила. Я знаю, сам воевал, был ранен и раненых видал побольше твоего. – Страстогор шмыгнул носом и схватился скрюченными пальцами за моё плечо. – Что, опять к нечистецам ходил? Нечистецкое исцеление тебя подлатало, верно же?
Я выдержал его пытливый, полубезумный взгляд со всем достоинством, на какое был способен в тот момент. Поднял подбородок настолько, чтобы выглядеть гордым, но не казаться наглецом, и произнёс:
– Верно. Нечистецкое исцеление. Без него не стоял бы я сейчас пред тобой, а гнил бы мой прах на крыше гнезда сокольего. Спешил, чтобы успеть к погребению, а ты сжёг его раньше положенного.
– Не сжёг бы или помедлил – весь Горвень Морью захлестнуло бы.
Страстогоров голос дрогнул, и князь отвернулся, снова обернувшись к кургану. Видно, сам он горевал от того, что не выждал девятиднев, что не положил сына в могилу со стенами из толстых еловых стволов, а сжёг, ни крупицы не оставив, пепел один. Плечи его горбились не только от потери сына, но и от груза волнений за стольный Горвень и всё Холмолесское. Если Морь вернётся в город, то мало кого пощадит.
– Ты правильно поступил, – сказал я мягче. – Видогост бы не сердился на тебя.
Страстогор встрепенулся, заглянул мне в лицо придирчиво и будто обиженно.
– Ты правда так думаешь?
Я махнул рукой в сторону Горвеня, где небо румянилось светом городских огней и откуда доносились бодрые людские голоса вперемешку с воем не унимающихся плакальщиц. Сколько ж им заплатили, чтобы до ночи глотки рвали?
– Видишь, как красиво. Купола эти, шпили, терем твой. Стена – и та красивая, с башенками да уголками резными. И люди там живут хорошие. И мужики, и девки, все крепкие, ладные, по-доброму нахальные. Хорошо живут, Страстогор. Всё тут твоя заслуга. Ты достойный князь, вот и жизнь у них достойная.
Страстогор долго, протяжно выдохнул, будто хотел выпустить из себя всё горе и всю тяжесть потери, хоть и знал, что невозможно это. Теперь долго княжьи плечи будут гнуться, долго на грудь будет давить и долго, долго будет видеться сын во снах.
Я протянул князю бутылку с недопитой брагой, он жадно схватил её и приник губами, как к чистому роднику. Отпил, вернул мне и сел прямо на землю. Много ли людей видели верховного князя сидящим на земле? Не думаю. Встряхнув бутылку, я обнаружил, что Страстогор оставил глоток для меня. Я отхлебнул и тоже опустился на землю. Она была сырой, холодной и серой от осевшего пепла.