Путница
Шрифт:
– С какой стороны города, балда? Я что, все ваши пупки-мосты должен знать?
– Через южные ворота, первые три лучины прямо, – послушно поправился парнишка.
– Ага. – Альк побарабанил пальцами по стене, глядя на крысиную нору у ее основания, потом вскинул голову: – Ну, поехали навстречу.
– Ночью?! – растерялась Рыска.
– А чем еще заняться? Видала, сколько народу на праздник съехалось? Все ночлежные места небось еще за неделю выкупили. Или опять под стенку хочешь?
– Не-а-а, – поежилась девушка.
Спутники сошли с крыльца, но теперь парнишка сам их догнал.
– Дяденька, возьмите меня с собой! Что-то я за дядю тревожусь, ему и вправду давно бы дома быть пора!
– Иди домой, заяц щипаный, – цыкнул на него Альк. Не хватало еще одного бестолкового труса себе на шею вешать!
– Мама, наверное, волнуется, у окна сидит, – укоризненно добавила Рыска.
– А, – уныло махнул рукой парень, – она привычная. Я на заячьих боях обычно до самого утра пропадаю, ну или покуда не проиграюсь.
– Достойный племянник своего дяди, – фыркнул вор. Он-то как раз взял бы купчишку, пусть бы дорогу указывал, но тогда придется сажать его на свою корову, а Жару на одного себя еле-еле верховой сноровки хватало.
Парень разочарованно вернулся к лавке, а любители ночных прогулок отправились забирать коров. У коровязи их не сильно убавилось: заячьи бои были в самом разгаре, и ловкие ребята, снявшие кусок улицы под коровью стоянку, за сутки выручили больше, чем если бы год эту скотину разводили.
Рыска рассчиталась с льстивым коровнюхом, надеявшимся выцыганить пару монет на пиво. Девушка его намеков, увы, не поняла – в веске оговоренная плата считалась окончательной, брать сверх нее было даже стыдно, и Рыска не стала «смущать» мужичка.
– А как ваших коровушек кличут? – попытался он подлизаться тогда к Жару, угадав в нем более понятливого.
– Бо… – Вор осекся. – Бочка, Стрелка и Милка.
– Ну-у-у, – разочарованно протянул мужичок. – Я б таким красавицам позвучней имена придумал!
Жар насупился и выхватил у него поводья Болезни. К Альку коровнюх даже подходить побоялся, только убедился, что саврянин отвязывает свою корову, а не какую-нибудь получше.
В поле за городскими воротами горело несколько десятков костров, паслись стреноженные коровы и стояли телеги. Охраняли их по большей части подростки и женщины. Они, может, тоже не отказались бы поглазеть на бои, но ведь добро разворуют, а городской постой дорог!
– Вон и наши цыгане! – обрадовалась Рыска. Не заметить табор было сложно – он расположился вокруг самого высокого и яркого костра, старая цыганка била в бубен, три молодки извивались в зазывном танце.
– Не-э-эт! – Жар горько пожалел, что днем не вышвырнул покражу в канаву и не солгал Рыске, что отдал. – Давай на обратном пути, а? Никуда они отсюда не денутся, тем более
– А может, им и гитара нужна?!
Вор вслушался:
– По мне, бубна вполне хватает.
– Жар!!! Давай езжай, мы с Альком тебя здесь на дороге подождем.
– Еще чего. – Теперь заупрямился саврянин. Мокрая рубашка и холодный ночной ветер не располагали к стоянию в чистом поле, а до табора было не так-то близко. – Не умрут они до утра без этой несчастной гитары. Или пусть ворюга догоняет.
– А мы до утра проездим? – испугалась Рыска.
– Купчишка говорил, до развилки три лучины обозного ходу. Ну мы впотьмах тоже скакать не будем, столько и выйдет, – прикинул Альк. – Сдается мне, этого хватит. А назад уже засветло, наверное.
– Но цыгане могут…
– Дай-ка мне эту проклятую гитару, – таким тихим страшным голосом сказал саврянин, что Жар понял: сейчас предмет спора скоропостижно испортится, и хорошо если о дерево, а не о чью-то голову.
Вор сделал вид, что не расслышал, и поспешно сдвинулся к обочине, чтобы белокосый не смог дотянуться до его трофея. Рыска обиженно сморщилась, но бросить последний камешек в чашу Алькова терпения не посмела.
В Зайцеград спутники приехали с другой стороны, и нынешняя дорога была им незнакома. Широкая, ровная, она вела в столицу, и власти о ней заботились: подсыпали, когда размывало, вовремя чинили мосты и разбирали завалы после буреломов.
– Хорошая ночь, светлая, – одобрительно заметил Жар.
Лунный свет серебрил высокую траву, как воду. В ней трескуче перекрикивались перепела, заглушая немногочисленных еще кузнечиков. Дорога просматривалась до самого горизонта, на котором лежала лохматая шкура леса.
Альк, напротив, неприязненно косился то на безоблачное небо, то на оставленный город.
– Не люблю полулуние, – неожиданно признался он. – В такие ночи община проводит обряд посвящения в путники… или в крысы. В Пристани никто не спит, даже младшие ученики сидят на кроватях и гадают, на кого падет какой выбор.
– А луна растущей должна быть или убывающей? – подозрительно уточнил Жар. Выходит, Альк им наврал или сам запутался и прошло уже два месяца?
– Без разницы. Главное, яркая и открытая. Тогда росла… У нас считалось, что она более счастливая. – Белокосый горько хмыкнул.
Вор немного успокоился. Полтора месяца, значит. Хотя кой-кому, по словам саврянина, и одного до полного окрысячивания хватало…
– А как путники это делают? – робко спросила Рыска, опасаясь, что Альк снова нахамит в ответ.
Но поглощенный воспоминаниями саврянин негромко отозвался:
– Все наставники собираются в особом зале – есть такой в каждой Пристани, на верхнем этаже, с глухими стенами и слюдяным окном в крыше, – и по очереди вызывают испытуемых.
– А отказаться можно?