Пьяная Россия. Том второй
Шрифт:
– Ты пускал пузыри! – вспомнил Роман Григорьевич. – И я, каждый раз навещая тебя, не мог подойти к твоей кровати, оставался у двери.
– Почему?
– Прощался с тобой! Всегда думал, ты не доживешь до завтрашнего дня!
– Еще неизвестно, кто из нас откинется первым, – заметил Анатолий Сергеевич.
– Но? – вскинулся Роман Григорьевич.
– Да, да, стабильности пока нет!
– И?
– Надо воспользоваться отпущенным мне временем!
– Горы? – предположил Роман Григорьевич.
– Кавказ, –
– Вера! – одновременно воскликнули оба друга.
– Конечно, я бы съездила, – немедленно отозвалась Вера, – жаль только, папа вырос и опять стал взрослым.
– Нет-нет, моя дорогая, – мягко возразил Анатолий Сергеевич, – на самом деле я сейчас всего лет на десять старше своего внука. Теперь мне почти сорок лет.
– Вот это, да! – воскликнула почти шестидесятилетняя Вера и с энтузиазмом принялась ухаживать за отцом, подкладывая ему новые кусочки жареной картошки.
Роман Григорьевич рассмеялся:
– А я по возрасту и внешнему виду, стало быть, глава вашей семьи!
– Мы не против! – заметил Анатолий Сергеевич, вскакивая и хватая Веру за руки.
Они оба заплясали по кухне, а Роман Григорьевич к ним присоединился.
13 (Последняя. Совсем коротенькая)
Изобретение эликсира молодости ввиду побочного эффекта совет российского научного центра признал недоработанным и отправил погрустневших молодых ученых трудиться над решением этой задачи!
Профессор Колесников посвятил жизнь дочери и другу. И сколько бы ему ни осталось, он как-то более не пугался, наблюдая двойной мир вокруг себя, наверное, привык. Единственное, что напрягало – это ожидание «старухи». Анатолий Сергеевич хорошо помнил предупреждение внука и ждал, каждый день ждал появления той самой черной фигуры, что унесла тучного старика, но пока суть, да дело, можно было встречать рассветы и провожать закаты так, словно наступил последний день его жизни…
Елена по прозванию «Птица»
Нападение
Завернув за угол, она прислонилась к стене. Пульс бешено скакал. Руки тряслись, колени подгибались, дыхание никак не восстанавливалось. Да, где же этот чертов маньяк? Она крепче сжала рукоятку ножа и приготовилась нанести удар. Время шло, часики тикали, никого.
Он меня подстерегает с другой стороны стены, поняла она, от этой мысли у нее застучало в висках. Не выдержав напряжения, она сорвалась с места и выскочила, чтобы узнать, где притаился преступник.
Прошла целая вечность, прежде чем до нее дошла картина увиденного. Словно в трансе подошла она к телу, валяющемуся у дороги, перевернула ногой, брезгуя и опасаясь прикасаться. Маньяк неподвижно уставился прямо перед собой. На рубашке у него расплывалось большое темное пятно.
– Ты мертвый, что ли? – отпрянула она.
Конечно, перед ней был мертвец. Но как? Она взглянула на нож, чистое короткое лезвие перочинного ножичка с набором открывашек и штопора для бутылок вина никак не могло нанести такого серьезного ранения.
Она настороженно прислушалась к темному парку, напряженно обдумывая ситуацию. Почувствовала нечто и бросилась бежать.
Захлопнув двери квартиры, перевела дыхание.
– Елена, ты что ли? – крикнула мать из родительской спальни.
Она подтвердила. Мать напомнила об ужине на плите.
Хвала небесам, что мать у нее устала после смены, она работала охранницей в супермаркете, а отец, сморенный очередной дозой вина, спал беспробудным сном выпивошки. Ей не хотелось сейчас объяснять родителям, почему она в таком состоянии. В зеркале отразилась ее бледная физиономия и совершенно безумные глаза.
Елена хмыкнула, осмотрев ножик еще раз, уже при ярком свете настольной лампы в своей комнате. Нож, как и следовало ожидать, был абсолютно чистый, она не ударяла маньяка, а только удирала от него! Все, что он успел, это проорать ей вдогонку всякие непристойности и угрозу догнать.
Елена Птицына – вот ее имя и фамилия. Девушка девятнадцати лет. Студентка-первокурсница филологического отделения педагогического университета с обыкновенной внешностью, веснушками на носу и неуемным желанием петь, смеяться, веселиться.
На кровати валялась шестиструнная гитара, верная подруга частых туристических поездок и шумных студенческих посиделок, где Елена Птицына мгновенно превращалась в певучую Птицу.
– Птица, спой! – слышалось тогда со всех сторон.
И она пела, большей частью песни Высоцкого, Визбора и Цоя, а друзья подпевали. Любила она и Розенбаума, и Талькова, а для души напевала песни Елены Камбуровой.
На улице пошел дождь. Птица подошла к окну, выглянула, капли молотили по подоконнику, срываясь вниз, в гулкую пустоту темного двора.
Странно, когда она пробегала, фонари светили, но теперь, ни одного огонька не было видно. Ее пятиэтажка, конечно же тоже погружена в темноту, дом населяли, в основном, представители старшего поколения, любители рано завалиться спать.
Птица сообразила, кинулась к настольной лампе, выключила и снова прильнула к окну. Но сколько, ни вглядывалась, так никого и не увидела.
Родители
– Да, если ты не дашь мне денег, пойду и зарежу, – бубнил отец с кухни, – дай денег, мать!