Шрифт:
Сверхчеловек
Фарс
ЛИЦА:
Роман Петрович Панибратов, красивый брюнет с бородкой и в пенсне, одет элегантно, самоуверенные манеры.
Иван Иванович Небогатько, нищий студент, рыжий, в очках, робок.
Кирилл Владимирович Днепров, земский врач, очень полный и невозмутимый человек.
Яков Акимович Сердобский, большего роста, вспыльчивый и резкий.
Мария Ипполитовна Клинцова, красивая девушка лет 20-ти.
Дуня — горничная.
Действие происходит в Петербурге, в квартире Панибратова.
Сцена представляет изящный кабинет, книжные
Панибратов сидит в кресле, вытянув ноги, и курит, около него портсигар.
По другую сторону стола сидит Небогатько.
Пан. Не угодно ли папиросу? Недурны.
Неб. Благодарю… не курю.
Пан. Да что вы? Так возвратимся к нашим овцам, как говорят французы! Это уморительно, эта интимность с таким гусем.
Если бы он узнал, что я близок к революционным кругам, он бы с ума сошел. Да, нет, не поверит, ни за что не поверит! Он так убежден, что такой grand seigneur непременно их сторонник! На днях у баронессы Моргенштерн мы играли на биллиарде: представьте себе: я с чиновником особых поручений при обер-прокуроре синода, и этот гусь с лейб-гвардейским поручиком. И я ему говорю: Евгений Фомич, говорю, чем вы объясните у меня это «влечение — род недуга» к революционерам?! (хохочет).Так и говорю: «Я прямо, говорю, в восторге, когда могу сообщить для потомства в моих мемуарах что-нибудь эдакое экстраординарное из этой эпической борьбы двуглавого орла с многоголовой гидрой» ( хохочет).А он каркает: «всегда рад, всегда рад быть полезным, архивы моего департамента к вашим услугам».
Неб. Но… скажите… вам не противно с ними.
Пан. Гадко… Ужасно, ужасно гадко. (Задумчиво).Ведь это форменные скоты. Но раз моя близость с ними необходима для дела (вздыхает), раз это полезно — я готов на все. (Пауза).Не знаю, как вы, молодой человек, как ваше поколение, но мой девиз: «цель оправдывает средства!» Я готов на притворство, на ложь, на подлог, если это надо для нашего святого дела. «А о Петре ведайте, что жизнь не дорога ему, жила бы только великая Россия». Или как говорил Дантон: «Пусть погибнет, мое имя, но пусть торжествует революция».
Неб. Я совершенно согласен. Вы — благородный человек, Роман Петрович. Пусть осуждают филистеры.
Пан. (махнув рукой).Ах, да пускай свет осуждает, ах, да пускай клянет молва.
Неб. Но не компрометируют ли вас в их глазах эти портреты, наши посещения.
Пан. Они у меня не бывают и за мною не следят. Да и кто же меня посещает — вы, да товарищ Гурий. А другим я запрещаю ходить ко мне (встает).Так вы передайте все, что я вам говорил, а через часок так вернитесь. Я денег раздобуду. Так и скажите — тысячу невозможно, но рублей 400 я достану (пожимает ему руку).
(Небогатько кланяется и уходит).
Панибратов один. Прохаживается. Потягивается.
Пан. Эх, хорошо жить на свете умному человеку!
Маша и Панибратов.
Маша (входя).Ты один?
Пан. Да. И сейчас уезжаю. Вернусь через часок, но дай Бог, если сумею дома пообедать, а после отправлюсь кое-куда, может быть денька на два.
Маша (топнув ногой).Да что ж это такое, наконец! (со слезами).Я не для того бросила маму и папу, чтобы тосковать и тосковать без конца!
Пан. (пожимая плечами).Ты думаешь, я рад что ли? Насколько я предпочел бы наслаждаться кейфом с моей кошечкой!
Маша. Это слова! А на деле я всегда одна! Не может быть, не может быть, чтобы ты не мог бросить дела на неделю.
Пан. (обнимая ее).Кошечка, никак не могу. Я обожаю тебя, ты знаешь; присядь-ка! Вот так, и я сяду у твоих ног. Кошечка, ты хоть и маленькая птичка, но у тебя благородное сердечко, и ты поймешь! Ведь я — революционер, это значит — борец за безумно страдающий народ против косной и страшной силы. Мои товарищи борются, напрягая все свои силы, отставать от них преступно! Не только моя совесть осудила бы меня, но ты сама. Подумай: разве ты в глубине души не гордишься мужеством твоего Романа? его беззаветной преданностью великому делу?
Маша (обнимая его голову).Милый! но мне скучно без тебя и так страшно за тебя! Ведь ты знаешь, я действительно была беспечной птичкой, я росла у папы словно в оранжерее и только мечтала много, да читала романы. О революции я и не думала. О любви правда много. Я как будто ждала тебя, когда ты приехал…
Пан. (смеясь).Ты сразу узнала меня и сказала «это он!» Все это я знаю.
Маша. Не смейся, гадкий! Я смело отдалась тебе, я поехала с тобой, очертя голову, бросила папу, маму. И вдруг — ты оказался революционером!
Пан. Тебе это не нравится?
Маша. Мне нравится. Я очень понимаю это. Ты — герой. Я сказала бы, что полюбила тебя в сто раз больше, когда узнала, что ты революционер, если бы я не увидала сразу, что ты герой, по этому лбу (целует его в лоб),по этим глазам, губам (целует его).
Пан. Милая!
Маша. Но ты вечно покидаешь меня! В Петербурге я никого не знаю… Да и не хочу знать. Я страшно горда, а мое положение ложное.
Пан. Ты не можешь упрекнуть меня, я же предупредил тебя, что женат.
Маша. Рома! Разве я упрекаю! Я только грущу, грущу.
Пан. А книги, духи, конфекты, которыми вас заваливает ваш поклонник, моя заколдованная принцесса?
Маша. Тебя, тебя мне нужно… Рома, уедем! Ну, ненадолго, ну на месяц! И ты выучи меня всему, и потом мы вместе будем делать революцию!
Пан. (хохочет).О мои невинные, широкие глазки (целует ее).Это придет, придет со временем. Но пока — терпение. Когда-нибудь и отдохнуть поедем и работать станем вместе. А теперь мне надо ехать. Без меня придет этот бледненький студентик за деньгами, так ты ему скажешь, что я сейчас приеду и извинишься, что это ты, плутовочка, меня задержала.