Пять из шести
Шрифт:
– Сдавайтесь! – крикнул командир спецназовцев.
Грач криво усмехнулся: – Делай как я, братуха! – и бросил пистолет с расстрелянной обоймой на землю. Чалый последовал его примеру.
Грач, изображая усталость и покорность судьбе, повернулся и оперся раками о заднюю дверцу джипа. Резко ее открыл и повернулся лицом к спецназовцам, в его руке была граната. Лицо его было искажено в безумной ярости с губ, сыпались слова:
– Оружие на землю, суки! У меня за спиной ящики с взрывчаткой. Оружие на землю, иначе всех взорву! – В подтверждение своих слов Грач показал сорванное с гранаты кольцо.
Света все это видела, но не слышала слов. Она взяла Грача на прицел, но Максимов, разглядевший в бинокль чуть больше, ее придержал.
– Не сейчас. У него в руках граната без чеки, а за спиной ящики с взрывчаткой. Убьешь – наших взрывом побьет!
Командир спецназа оценил ситуацию точно так же. Он медленно положил на землю автомат и дал команду своим людям делать то же самое. Касалась она, разумеется, не всех, а только тех, кто находился рядом с джипом. Остальные держали братьев под прицелом.
– Быстро за руль! – крикнул Грач брату.
В машине оба оказались одновременно.
– Гони! – скомандовал Грач. Сам высунул руку в окно и швырнул гранату в сторону отступающих от джипа спецназовцев.
На этом месте везение еще раз выручило братьев, а потом ушло от них навсегда. Чалый перестарался. Мотор обиженно взревел и заглох. Джип дернулся, но с места не сдвинулся. Грач втянул голову в плечи, ожидая страшного взрыва. Но взорвалась только граната. Задняя дверца джипа от толчка захлопнулась, оградив ящики с взрывчаткой от пагубных последствий взрыва. Нескольких спецназовцев осколки на излете все же достали, но по счастью посекли только бронежилеты.
Сообразив, что и на этот раз пронесло, Грач скомандовал: – Заводи, поехали!
Со стороны скалы прилетела пуля и поцеловала его в висок. Чалый так и не выполнил последнюю волю брата. Он вывалился из машины на землю и, оставаясь на корточках, поднял над головой руки.
– Света видела, как командир спецназовцев поднялся на гребень и стоя лицом в сторону скалы сдернул с головы маску-капюшон.
– Так я и думала, – пробормотала Света, опуская винтовку.
А поскольку переговорное устройство не было отключено, ее реплика сильно заинтересовала подруг по команде.
– Ты про того парня на берегу? – спросила Катя.
– Он что, тебе знаком? – поинтересовалась Лариса.
– Вам тоже, – пробурчала Света.
– Витька, что ли?! – расхохоталась Катя. – Ты смотри, не подстрели его ненароком.
– Зачем? – спокойно возразила Света. – Он мне на кое-что другое сгодится.
Старх забрался на скалу.
– Вроде конец? – обратился он к Максимову. – Жаль, катера ушли!
Максимов протянул ему бинокль.
– Смотри!
Старх посмотрел в указанном направлении и присвистнул.
– Ну, дела! – весело сказал он.
Оба катера болтались в пределах видимости окруженные полицейскими судами.
– Что вы мне можете сказать, доктор, по поводу состояния здоровья моего сотрудника?
Сологуб придерживал врача за локоть, не давая ему возможности уйти от ответа. Врач пожал плечами.
– Жить будет точно, об остальном говорить пока рано.
– То есть его могут признать негодным к воинской службе? – продолжал допытываться Сологуб.
– Не знаю… не думаю, если он у вас, конечно не спецназовец…
– Он не спецназовец, доктор, – заверил врача Сологуб.
– Тогда… Впрочем, я уже сказал: время покажет. И отпустите мою руку, меня пациенты ждут!
– К нему можно пройти? – спросил Сологуб, отпуская локоть врача.
– Вам запретишь! – буркнул врач и поспешно удалился.
В одноместной палате рядом с кроватью Галкина сидела Люба. Капитан держал ее за руку. Увидев вошедшего генерала, Люба смутилась и попыталась руку высвободить. Вениамин ей это сделать не позволил и глядел на приближающееся начальство снизу вверх если не вызывающе, то уж точно без почтения.
– Здравствуй Веня! – нарочито бодрым голосом пробасил Сологуб. – Вижу: ты здоров и времени зря не теряешь.
От этих слов Люба засмущалась еще больше. Галкин ласково погладил ее руку.
– Ты посиди пока в коридоре, нам с Дядей Мишей надо кое-что обсудить.
"Наглеет пацан! – беззлобно подумал Сологуб, пропуская к выходу Любу. – Так ведь по делу наглеет – заслужил!"
Когда за Любой закрылась дверь, а генерал занял насиженное ей место, Галкин произнес:
– Я ведь, товарищ генерал все прекрасно понимаю. Я имею в виду то, что вы меня подставили. Но я на вас не в обиде. Я действительно кое-что задолжал Конторе и не так важно, каким образом эти долги с меня были взысканы. Или не все? – он вопросительно посмотрел на Сологуба.
– Все, Веня, все, – успокоил его генерал.
Галкин на пару секунд прикрыл глаза.
– Вот вы, товарищ генерал, сейчас думаете: с чего бы это он так принаглел? А это ведь не наглость. Просто я, товарищ генерал все теперь про себя понял. Как я жил до сих пор? Обуза родным и друзьям, обуза Конторе, самому себе обуза. Я ведь, товарищ генерал, коренной москвич. А с Москвой у меня отношения не заладились. Она сама бурлит и от других этого требует, а я покой люблю. А в этом городе я бы мог пригодиться. Нет, правда, я это понял, сразу, как сюда приехал. А потом встретил Любу… Товарищ генерал, если меня не попрут из органов, могу я просить перевода в этот город? А Коршунова заберите в Москву. Там от него пользы больше будет.
От напряжения у Галкина на лбу выступила легкая испарина. Он замолк и откинулся на подушки, отведя взгляд в сторону. Сологуб наклонился к нему и легонько похлопал по руке.
– Я, капитан, оценку твоим словам давать не буду. Как не буду перед тобой оправдываться – не в чем! А насчет органов… Если врачи позволят никто тебя, Вениамин, из органов не выпрет. И насчет перевода я позабочусь – обещаю!
– Спасибо, – слегка улыбнулся Галкин. – Если все сложится для меня удачно – будет в этом городе новый капитан.