Пять капель смерти
Шрифт:
— Тоже был студентом нашего университета?
— Нет, он не учился… Кажется, сам получал образование.
— Вы видели у него на груди пентакль?
— Что-что? Изъясняйтесь яснее.
Ванзаров пояснил наглядно. И получил еще одну презрительную усмешку:
— Уж не думаете ли вы, что мы раздевались друг перед другом? За кого вы меня принимаете?! Вы лезете грязными лапами в душу человека, у которого погиб близкий человек!.. Позвольте, а как вы вообще узнали, что мы с Иваном… знакомы?
— У него был найден обрывок
— Моей фотографии? — поразился профессор.
Ванзаров показал обрывок. Профессор взглянул и плотнее закутался в плед.
— Ничего не понимаю… — пробурчал он.
— Не узнаете снимок?
— Понятия не имею. Не помню… Какая разница…
— Тогда не сочтите за труд, Ирис Аристархович, очертить круг друзей господина Наливайного.
Окунёв скинул плед, бросился к стене, увешанной фотографиями, и плотно прижался к ней спиной.
— Я никого не знаю, — торопливо сказал он. — Мне нездоровится, прошу вас не злоупотреблять нашим знакомством, господин полицейский.
— Любое предположение: кто мог напоить Ивана отравой…
— У Ванечки не было врагов и не могло быть… Он… был… чудесным, искренним и отзывчивым к чужим бедам. Убить такого доброго человека — большой грех. Умоляю вас, найдите как можно скорее его убийцу.
Извинившись за беспокойство, Ванзаров встал и неожиданно нацелил палец в пол:
— Что у вас там сверкает?
Окунёв слишком быстро нагнулся, как будто ожидал найти золотой луидор:
— Где?.. Что сверкает?.. Что такое?
— Ах, извините, показалось, — сказал Ванзаров. — Наверно, свет бликует. Кстати, зачем Ивану американский паспорт?
— Не знаю ни о каком паспорте… Прошу вас, уходите.
— Иван Иванович упоминал слово «сома»?
— Неужели служба в полиции настолько отшибает мозги, что вы забыли азы древнегреческого? Даже если упоминал — что тут такого? Уходите скорей… И не ждите от меня приглашения заглянуть еще. Я не желаю больше вас видеть. Считайте, что мы больше незнакомы. Прощайте…
Ванзаров поклонился и вышел в прихожую. Окунёв закрывал собой проем кабинета и так в этом преуспел, что позволил гостю самому отпирать входную дверь.
— Господин Окунёв, официально прошу вас не покидать столицу в ближайшую неделю. Вы можете быть вызваны для дачи дополнительных показаний.
Дверь захлопнулась с такой силой, что порыв ветра шевельнул холеные усы вороненого отлива.
Ателье семейных портретов г-на Смирнова располагалось на нечетной, то есть солнечной стороне Невского проспекта. Через стеклянный потолок весь день льется свет, создавая естественное освещение, а экономия электричества увеличивает доход.
За стеклянной дверью с надписью «Cabinet portrait» находилась просторная приемная с образцами творчества фотографа Смирнова в золоченых рамочках. Обычно здесь толпились посетители, желавшие запечатлеть себя для потомства, но в предновогодний день царила тишина.
Ассистент фотографа по фамилии Ельцов, розовощекий юноша с идеальным пробором и бархатной бабочкой, с изящным достоинством осведомился, что угодно. Ванзаров спросил маэстро. Оказалось, тот отлучился по делам.
— Мне хотелось бы знать: отдаются ли негативы заказчикам?
— Довольно редко, если сами просят, — ответил Ельцов. — Чем вам помочь?
Ванзаров экспромтом соорудил историю: якобы дама, его бесценный друг, снялась на групповом снимке с подругами и мужем, а после уехала в Тамань и умерла, и у него ничего не осталось на память о любимом существе.
Молодой человек искренне проникся и согласился помочь. Надо было только указать, когда сделан портрет. Расчет определил: не позже конца ноября. Ведь фотография в кабинете не успела покрыться пылью.
— На чье имя? — уточнил чувствительный ассистент фотографа.
— На имя господина Окунёва.
Ельцов тщательно водил пальчиком по конторской книге, перелистнул страницы, для верности просмотрел весь ноябрь и даже октябрь, но ничего не нашел.
Оставалось одно. Покинутый влюбленный прилежно описал снимок.
Профессор Окунёв мирно восседает в кресле. За его спиной стоит прекрасная дама. Над головой она подняла руки острым конусом. Слева от него — молоденькая барышня с тонкими чертами лица. Одну руку она отвела в сторону, держа прямо, другую опустила под углом к полу. Позу, зеркальную этой, приняла третья девушка, что оказалась с правого бока профессора. Внизу удобно разлегся Иван Наливайный. Согнув ногу в колене, а другую привольно вытянув, он подпирал щеку левой ладонью, а правую вытянул в приветствии, вид имел веселый и чуточку шутейный. Не надо обладать богатой фантазией, чтобы увидеть в композиции фигуру пентакля.
— Ну конечно, я помню этот удивительный снимок! — торжественно заявил Ельцов.
— Так неужели могу надеяться, что…
— Такая жалость, но с ним пришлось расстаться.
Оказывается, сегодня рано утром, как только ателье открылось, зашла дама и спросила негатив. Она пояснила, что на снимке запечатлена ее сестра, трагически погибшая накануне. Приказчик растрогался, не смог отказать, при этом не взял денег с убитой горем женщины.
— Она назвала фамилию заказчика?
— Да, упоминала, кажется…
— Не сочтите за труд вспомнить.
Подняв глаза к потолку, Ельцов поморгал, но не смог вспомнить ничего. Как видно, память совсем девичья.
— А день, когда был сделан снимок?
Приказчик растерянно промолчал. Оставалось поинтересоваться, как выглядела дама. Ельцов мечтательно зажмурился:
— Прекрасное черное платье… Она такая… такая красавица… Сложно описать, на лице вуаль…
— Отчего же вы решили, что красавица?
— Я почувствовал это! — ответил юноша с неподдельным трагизмом.