Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна
Шрифт:
Огромный кабинет первого министра Франции, кардинала Ришелье, тонул в полумраке. Его освещал лишь один канделябр, стоящий на письменном столе, да огонь в камине. Кардинал зябко кутался в мантию, красную, какой она и должна быть у князя церкви, но подбитую горностаем, подобно королевской. Несмотря на теплую весну и затопленный камин, в огромном, еще недостроенном дворце было сыро и промозгло.
В двери, полускрытой тяжелой парчовой портьерой, появился один из доверенных секретарей первого министра.
— Монсеньер, к вам брат Бартоломео.
Кардинал молча кивнул, разрешая впустить посетителя.
Вошел
— Я позволил себе потревожить ваше высокопреосвященство внеочередным докладом, — торопливо заговорил монах, — потому что два часа назад к дому герцогини ди Лима подъехал лейтенант королевских мушкетеров д'Артаньян в партикулярном платье в сопровождении трех мушкетеров, имена которых мне не удалось установить…
— Атос, Портос и Арамис, — пробормотал кардинал.
— Что вы сказали, выше высокопреосвященство?
— Продолжай, я знаю этих господ.
— Слуга доложил мажордому, что к герцогине приехал шевалье д'Артаньян с письмом. Его провели в кабинет. Я позволил себе предположить, что письмо заинтересует ваше высокопреосвященство и попытался подслушать разговор в кабинете, но увы… Довольно скоро лейтенант вышел из особняка и уехал в сопровождении мушкетеров, а я поспешил к вам.
Кардинал молча смотрел на брата Бартоломео. Монах заволновался под его пристальным взглядом, покрылся потом, думая: "Вероятно, я сделал что-то не так… Господи, что же он молчит?"
А кардинал просто задумался, позабыв о посетителе.
Пару недель назад ему доложили о предстоящем приезде в Париж четы ди Лима. Повод для визита, казалось, был самым банальным: герцогиня хотела навестить подругу юных лет королеву Анну Австрийскую. Кардинал не поверил в эту версию, но отнюдь не по свойственной ему подозрительности, а имея на то веские основания. Во-первых, герцогиня ди Лима была двоюродной сестрой первого министра Испании герцога Оливареса, что уже само по себе делало ее визит неординарным. А второе, более важное соображение проистекало из глубокого и внимательного анализа событий последних лет в Испании, давнего противника Франции.
К этому времени Испания окончательно увязла на севере Европы в борьбе с непримиримыми и воинственными повстанцами в Нидерландах. И на юге Испания потерпела поражение: закончилась крупной неудачей итальянская кампания. Таким образом, испанским Габсбургам не удалось соединить свои владения с владениями австрийских Габсбургов и взять Францию в кольцо. Испания перешла к тактике ослабления Франции изнутри.
Теперь испанское золото неизменно проглядывало во всех бесконечных заговорах французских властолюбивых принцев, возникающих то против короля Людовика, монарха в стране непопулярного, то против королевы-матери, еще более непопулярной итальянки, то против кардинала. А уж принц Гастон, герцог Орлеанский, на тот момент наследник французского престола,[6] что создавало для сторонников Гастона благоприятную обстановку для различных заговоров и покушений на жизнь короля. Принц открыто получал деньги из Мадрида, что, впрочем, никак невозможно было поставить ему в вину и не могло служить обвинением против него, так как королева Испании Изабелла, его родная сестра, как впрочем и Людовика XIII, имела полное право помогать младшему брату. Понятно, что Гастон поддерживал все заговоры принцев.
И вот теперь, когда зрел очередной заговор герцога Орлеанского, укрывшегося в Лотарингии, и королевы-матери, опирающейся на своих сторонников в Лангедоке, на юге Франции, приезд испанской герцогини, родственницы всесильного Оливареса, был весьма подозрителен.
Ришелье подготовился по-своему к приезду сиятельной четы: приказал выяснить, какой дом собирается арендовать герцог ди Лима.
Подчиненные были весьма удивлены, однако, как известно, приказы кардинала выполняются без рассуждений. Вскоре ему сообщили, что герцог, не обращаясь к посредникам, арендовал особняк Люиня со всей французской прислугой и конюшней с двенадцатью лошадьми.
За две недели до приезда герцогской четы в особняке стал появляться брат Бартоломео. Невысокий, к тому же согбенный, одетый в старую сутану, вечно шмыгающим носом, даже в самую жаркую погоду, брат Бартоломео обладал удивительной способностью вызывать доверие и сочувствие у простолюдинок, желание накормить и обогреть его. Он частенько пользовался этим, выполняя щекотливые поручения кардинала. Вот и теперь ему удалось в считанные дни войти в доверие к двум горничным из особняка. Он выслушивал их маленькие тайны, вздыхал, охал, где нужно, утешал, вел вечерами душеспасительные беседы. В результате, когда герцог и герцогиня появились в Париже, кардинал был осведомлен обо всем, что происходило в их доме. И о том, кто явился с визитами в первые же дни после приезда: все те же, происпански настроенные, вечно недовольные представители высшей французской аристократии, принимавшие то сторону королевы-матери, то Гастона Орлеанского, то лотарингских герцогов. И о том, что в доме ди Лима глава отнюдь не старый герцог — он ни во что не вмешивался и даже спал отдельно от жены, — а молодая герцогиня. И о том, что герцогиня привезла с собой из Мадрида в Париж своего духовника, монаха-иезуита, почему-то сразу же невзлюбившего брата Бартоломео…
Все эти сведения, собранные монахом, не очень интересовали кардинала, ибо были вполне предсказуемы. А вот двумя молодыми людьми, родственниками герцогини, с французской фамилией де Отфор он заинтересовался. Зачем понадобились они ей в Париже, почему она привезла с собой в столицу Франции именно их? О них он расспрашивал монаха особенно подробно.
Ришелье и сам не мог бы объяснить, почему молодые люди привлекли его внимание. И только когда монах в очередной приход к нему сообщил, что герцогиня отправила с кавалером де Отфором письмо в Мадрид, он с удовлетворением отметил про себя, что интуиция его не подвела: наверняка письмо содержало нечто такое, отчего его можно было доверить только близкому человеку. Он приказал графу де Рошфору перехватить письмо. И вот теперь оказывается, что письмо вернулось к герцогине…
Его размышления прервал тяжелый вздох монаха, все так же, съежившись, сидевшего перед ним и не смеющего даже шевельнуться.
— Извини, брат Бартоломео, я задумался, — ласково сказал кардинал. — Ты хочешь еще что-то добавить?
— Нет, ваше высокопреосвященство… То есть, да… Что касается письма, то я все доложил…
— Тогда что еще?
— Я не договорил… Я так торопился доложить о письме, что забыл одну важную подробность… — пот явственнее проступил на лице монаха. — Когда там был мушкетер…
— Д'Артаньян? — уточнил кардинал.
— Да, ваше преосвященство. Когда там был д'Артаньян, в доме начался переполох.
— Вот как? — насторожился кардинал. — В чем это выражалось?
— Заплакала женщина… кажется, если я не ошибаюсь, сама герцогиня… потом забегали слуги, потом наверх потребовали нюхательной соли… потом служанки отнесли мадемуазель де Отфор в ее спальню.
— Отнесли?
— Она потеряла сознание.
— Чем же все это было вызвано?
— Одна из горничных успела сказать мне, что убили кузена мадемуазель.