Пять ложек эликсира
Шрифт:
Феликс. Ну, знаете, ваш Павел Павлович не лучше!
Иван Давыдович. Нисколько не лучше! Я не знаю, с чего он начинал, он очень древний человек, но сейчас это просто гигантский вкусовой пупырышек…
Феликс. Недурно сказано!
Иван Давыдович. Благодарю вас… У меня вообще впечатление, Феликс Александрович, что из всей нашей компании я вызываю у вас наименьшее отвращение. Я угадал?
Феликс неопределенно пожимает плечами.
Иван Давыдович. Благодарю вас еще раз. Именно поэтому я и решил потолковать с вами без свидетелей. Чтобы не маячили рядом совсем уж омерзительные рожи. Не стану притворяться: я —
Феликс. Я ничего не понимаю в химии.
Иван Давыдович. В химии понимаю я! Мне не нужен человек, который понимает в химии. Мне нужен человек, который понимает в идеях. Я устал быть один. Мне нужен собеседник, мне нужен оппонент. Соглашайтесь, Феликс Александрович! До сих пор бессмертных творил Фатум. С вашей помощью их начну творить я. Соглашайтесь!
Феликс (задумчиво). Н-да-а-а…
Иван Давыдович. Вас смущает плата? Это пустяки. Нигде не сказано, что вы обязаны убирать его собственными руками. Я обойдусь без вас.
Феликс. Всунете меня в сапоги убитого?
Иван Давыдович. Вздор, вздор, Феликс Александрович! Детский лепет, а вы же взрослый человек… Константин Курдюков прожил на свете семьсот лет! И все это время он только и делал, что жрал, пил, грабил, портил малолетних и убивал. Он прожил лишних шестьсот пятьдесят лет! Это просто патологический трус, который боится смерти так, что готов пойти на смерть, чтобы только избежать ее! Шестьсот пятьдесят лет, как он уже мертв, а вы разводите антимонии вокруг его сапог! Кстати, и не его это сапоги, он сам влез в них, когда они были еще теплые… Послушайте, я был о вас лучшего мнения! Вам предлагают грандиознейшую цель, а вы думаете — о чем?
Феликс. Ни вы, ни я не имеем права решать, кому жить, а кому умереть.
Иван Давыдович. Ах, как с вами трудно! Гораздо труднее, чем я ожидал! Чего же вы добиваетесь тогда? Ведь пойдете под нож!
Феликс. Да не пойду я под нож!
Иван Давыдович. Пойдете под нож, как баран, а это ничтожество, эта тварь дрожащая, коей шестьсот лет как пора уже сгнить дотла, еще шестьсот лет будет порхать с цветка на цветок без малейшей пользы для чего бы то ни было! А я-то вообразил, что у вас действительно есть принципы. Ведь вы же писатель. Ведь сказано же было таким, как вы, что настоящий писатель должен жить долго! Вам же предоставляется возможность, какой не было ни у кого! Переварить в душе своей многовековой личный опыт, одарить человечество многовековой мудростью… Вы подумайте, сколько книг у вас впереди, Феликс Александрович! И каких книг — невиданных, небывалых!.. Да, а я-то думал, что вы действительно готовы сделать что-то для человечества, о котором с такой страстью распинаетесь в своей статье… Эх вы, мотыльки, эфемеры!..
Феликс. Вот мы уже и о пользе для человечества заговорили…
Иван Давыдович поднимается и некоторое время смотрит на Феликса.
Иван Давыдович. Вам, кажется, угодно разыгрывать из себя героя, Феликс Александрович, но ведь сочтут-то вас глупцом!
Он выходит, и сейчас же в спальне объявляется Клетчатый.
Клетчатый. Прошу прощения… Телефончик…
Он быстро и ловко отключает телефонный аппарат и несет его к двери. Перед дверью он приостанавливается.
Клетчатый. Давеча, Феликс Александрович, я мог показаться вам дерзким. Так вот, не хотелось бы оставить такое впечатление. В моей натуре главное — прямота. Что думаю, то и говорю. Однако же намерения обидеть, задеть, возвыситься никогда не имею.
Феликс. Валите, валите отсюда… Да с телефоном поосторожнее! Это вам не предмет конфискации! Можете позвать следующего. Очередь небось уже выстроилась…
Оставшись один, Феликс валится спиной на кушетку и закладывает руки под голову. Бормочет: «Ничего… Тут главное — нервы. Ни черта они мне не сделают, не посмеют!..»
У двери в спальню Курдюков уламывает Клетчатого.
Курдюков. Убежит, я вам говорю! Обязательно удерет! Вы же его не знаете!
Клетчатый. Куда удерет? Седьмой этаж, сударь…
Курдюков. Придумает что-нибудь! Дайте я сам посмотрю…
Клетчатый. Нечего вам там смотреть, все уже осмотрено…
Курдюков. Ну я прошу вас, Ротмистр! Как благородный человек! Я вам честно скажу: мне с ним поговорить надо…
Клетчатый. Поговорить… Вы его там шлепнете, а мне потом отвечать…
Курдюков (страстно, показывая растопыренные ладони). Чем? Чем я его шлепну? А если даже и шлепну? Что здесь плохого?
Клетчатый. Плохого здесь, может быть, ничего и нет, но ведь, с другой стороны, приказ есть приказ… (Он быстро и профессионально обшаривает Курдюкова.) Ладно уж, идите, господин Басаврюк. И помогай вам бог…
Курдюков на цыпочках входит в спальню и плотно закрывает за собой дверь.
Феликс встречает его угрюмым взглядом, но Курдюкова это нисколько не смущает. Он подскакивает к тахте и наклоняется к самому уху Феликса.
Курдюков. Значит, делаем так. Я беру на себя Ротмистра. От тебя же требуется только одно: держи Магистра за руки, да покрепче. Остальное — мое дело.
Феликс отодвигает его растопыренной ладонью и садится.
Курдюков. Ну, что уставился? Надо нам из этого дерьма выбираться или не надо? Чего хорошего, если тебя шлепнут или меня шлепнут? Ты, может, думаешь, что о тебе кто-нибудь позаботится? Чего тебе тут Магистр наплел? Наобещал небось с три короба? Не верь ни единому слову! Нам надо самим о себе позаботиться! Больше заботиться некому! Дурак, нам только бы вырваться отсюда, а потом дернем кто куда… Неужели у тебя места не найдется, куда можно нырнуть и отсидеться?