Пять ложек эликсира
Шрифт:
Феликс. Значит, я хватаю Магистра?
Курдюков. Ну?
Феликс. А ты, значит, хватаешь Ротмистра?
Курдюков. Ну! Остальные, они ничего не стоят!
Феликс. Пошел вон!
Курдюков. Да почему? Дурак! Не веришь мне! Ну, ты мне только пообещай: когда я Ротмистра схвачу, попридержи Ивана Давыдовича!
Феликс. Вон пошел, я тебе говорю!
Курдюков рычит, совершенно как собака. Он подбегает к окну, быстро и внимательно оглядывает раму и, удовлетворившись, устремляется к двери. Распахнув ее, он оборачивается к Феликсу и громко шипит: «О себе подумай, Снегирев! Еще раз тебе говорю! О себе подумай!»
Едва
Наташа. Господи, как давно я здесь не была! А где же секретер? У тебя же тут секретерчик стоял…
Феликс. Лизавете отдал. Почему это тебя волнует?
Наташа. А что это ты такой колючий? Я ведь тебе ничего плохого не сделала. Ты ведь сам в эту историю въехал… Фу ты, какое злое лицо! Вчера ты на меня совсем не так смотрел… Страшно?
Феликс. А чего мне бояться?
Наташа. Ну, как сказать… Пока Курдюков жив…
Феликс. Да не посмеете вы.
Наташа. Сегодня не посмеем, а завтра…
Феликс. И завтра не посмеете… Неужели никто из вас до сих пор не сообразил, что вам же хуже будет?
Наташа. Слушай. Ты же не понимаешь. Они же совсем без ума от страха. Они сейчас от страха на все готовы, вот что тебе надо понять. Я вижу, ты что-то там задумал. Не зарывайся! Никому не верь, ни единому слову. И спиной ни к кому не поворачивайся — охнуть не успеешь! Я видела, как это делается…
Феликс. Что это ты вдруг меня опять полюбила?
Наташа. Сама не знаю. Я тебя сегодня словно впервые увидела. Я же думала: ну, мужичишка, ну, кобелек, на два вечерка сгодится… А ты вон какой у меня оказался! (Она совсем придвигается к нему, и прижимается, и гладит по лицу.) Мужчина… Хомо… Обними меня! Ну что ты сидишь, как чужой?.. Это же я… Вспомни, как ты говорил: фея, ведьма прекрасная… Я ведь проститься хочу… Я не знаю, что будет через час… Может быть, мы сейчас последний раз с тобой…
Феликс с усилием освобождается от ее руки и встает.
Феликс. Да что ты меня хоронишь? Перестань! Вот уж нашла время и место!
Наташа (цепляясь за него). В последний разочек…
Феликс. Никаких разочков… С ума сошла… Да перестань, в самом деле!
Он вырывается от нее окончательно и отбегает к окну, а она идет за ним, как сомнамбула, и бормочет, словно в бреду: «Ну почему? Почему?.. Это же я, вспомни меня… Трупик мой любимый, желанный!..»
Феликс. Слушай! Тебе же пятьсот лет! Побойся бога, старая женщина! Да мне теперь и подумать страшно!..
Она останавливается, будто он ударил ее кнутом.
Наташа. Болван. Труп вонючий. Евнух.
Феликс (спохватившись). Господи, извини… Что это я, в самом деле… Но и так же тоже нельзя…
Наташа. Дрянь. Идиот. Ты что — вообразил, что Магистр за тебя заступится? Да ему же одно только и нужно — баки тебе забить, чтобы ты завтра по милициям не побежал, чтобы время у нас осталось решить, как мы тебя будем кончать! Что он тебе наобещал? Какие золотые башни? Дурак ты стоеросовый, кастрат неживой! Тьфу!
Тут в спальню заглядывает Павел Павлович. В руке у него бутерброд, он с аппетитом прожевывает лакомый кусочек.
Павел Павлович. Деточка, десять минут истекли! Я полагаю, вы уже закончили?
Наташа (злобно). С ним закончишь! И не начинали даже! (Решительными точными движениями она оправляет на себе платье, волосы.) Хотела напоследок попользоваться, но он же ни на что не годен, Князь! Не понимаю, на что вы надеетесь…
И она стремительно выходит вон мимо посторонившегося Павла Павловича.
Павел
Феликс садится на другой край тахты, закуривает и исподлобья наблюдает за Павлом Павловичем. А тот неторопливо извлекает из своего футляра очередную серебристую трубочку, капает из нее на последний кусочек бутерброда и, закативши глаза, отправляет кусочек в рот. Он наслаждается, причмокивает, подсасывает, покачивает головой как бы в экстазе.
Павел Павлович (проглотив наконец, продолжает): Вот чего вы, смертные, понять не в состоянии — вкуса. Вкуса у вас нет! Иногда я стою в зале ресторана, и наблюдаю за вами, и думаю: «Боже мой! Да люди ли это? Мыслящие ли это существа?» Ведь вы же не едите, Феликс Александрович! Вы же просто в рот куски кидаете! Это же у вас какой-то механический процесс, словно грубый грязный кочегар огромной лопатой швыряет в топку бездарный уголь, коим только головы разбивать… Ужасающее зрелище, уверяю вас… Вот, между прочим, один аспект нашего бессмертия, который вам, конечно, на ум не приходит. Я не знаю, какого сорта бессмертие даровано Агасферу. По слухам, это желчный, сухопарый старик, совершеннейший аскет. Наше бессмертие — это бессмертие совсем иного сорта! Это бессмертие олимпийцев, упивающихся нектаром, это бессмертие вечно пирующих воинов Валгаллы!.. Эликсир — это что-то поразительное! Вы можете есть все что угодно, кроме распоследней тухлятины, которую есть вам просто не захочется. Вы можете пить любые напитки, кроме откровенных ядов, и в любых количествах… Никаких катаров, никаких гастритов, никаких заворотов кишок и прочих запоров… И при всем при этом ваша обонятельная и вкусовая система всегда в идеальном состоянии. Какие безграничные возможности для наслаждения! Какое необозримое поле для эксперимента! А вы ведь любите вкусненько поесть, Феликс Александрович! Не умеете — да. Но любите! Так что нам с вами будет хорошо. Я вас кое-чему научу, век благодарны будете… и не один век!
Феликс. Да вы просто поэт бессмертия! Бессмертный бог гастрономии!
Павел Павлович. Оставьте этот яд. Он неуместен. По сути дела, я хотел помочь вам преодолеть вашу юношескую щепетильность. Я понимаю, что у вас нет и быть не может привычки распоряжаться чужой жизнью, это не в обычаях общества… А может быть, вы просто боитесь рисковать? Так ведь риска никакого нет. Пусть он сколько угодно кричит о шпагах — никаких шпаг ему не будет. Будут либо две пилюльки, либо два шприца — Магистр обожает шприцы! — либо «русская рулетка»… А тогда все упирается в чистую технику, в ловкость рук, этим буду заниматься я, как старший, и успех я вам гарантирую…